– А далеко до этого твоего дядьки добираться?

– Та ни, – замотал головой Сёмка, – версты три, может, четыре. Быстро дойдём. Мы с ним на самом берегу Березины живём. Рыбу ловим да сдавать отвозим в Шацилки[115] в комендатуру али на рынок в Жлобин. Только в город ездить далече, и мы редко туда выбираемся. Вы только не подумайте чего, дядька немцам не служит. А то, что рыбу сдаёт, так на то он сказал, что так надо. За то нам аусвайсы выдали и в город пропуск дали.

О том, что дома у Сёмки не всё в порядке, стало понятно задолго до того, как мы этот самый дом увидели. Во всяком случае, визг свиньи, которой кто-то явно не расслабляющий массаж делал, было слышно издалека. Визг резко оборвался. Сёмка аж присел от неожиданности и скинул с плеча винтовку, которую мы ему отдали.

– Енто чего это, товарищ командир? – поднял он на меня полные тревоги глаза. – Вроде как Машка наша визжала. Чего енто она?

Я взял на изготовку автомат и, присев на одно колено, кивнул Рите в сторону источника шума. Пума бесшумно растворилась среди подлеска. Прошло чуть больше получаса, в течение которых я едва не силой удерживал порывающегося бежать к своему дому Семёна, когда она так же бесшумно вернулась.

– Там полицаи. Допрашивают какого-то старика, – доложила она. – С вами кто-то живёт, кроме тебя и твоего дядьки Панкрата? – это уже вопрос к Сёмке.

– Ни, – замотал он головой, – тильки мы вдвоём.

– Значит, допрашивают дядьку Панкрата. Полицаев шестеро. Приехали на двух подводах. Режут всю живность.

– Ясно. – Я на секунду задумался. – Сёмка! Ты остаёшься здесь и отсюда ни на шаг не сходишь, пока не позову. Это приказ! Понял?

Парнишка весь как-то подобрался и кивнул.

– Ну а мы прогуляемся. Вперёд!

Как я и предполагал, полицаи предавались своему любимому занятию – грабежу. У одной из телег, привалившись спиной к колесу, сидел седой мужчина со связанными за спиной руками и кровоподтёком на лице и с тоской смотрел на то, как из избы через дверь и разбитое окно прямо на землю летит разная домашняя утварь. Прямо напротив него трое полицаев разделывали свиную тушу.

– Пан начальник! – показался в окне ещё один полицай. – Та нэма здесь ничього! Ни грошей, ни ценного!

Тот, к кому обращались из хаты, стоял и курил, лениво посматривая на работу своих подчинённых.

– Лучше ищи! – Он замысловато выругался. – Весь дом переверни, но найди! Должны быть гроши! – После этого он повернулся к сидящему на земле хозяину дома: – Ну что, сам отдашь или нам спалить тут всё? И где этот твой племянник? Куда спрятался? Молчишь? Ну смотри, сам себе хуже делаешь. Помирать тоже можно по-разному. Можно быстро, а можно так, что смертушка за избавление покажется.

Что ответил пленник, я не расслышал, но его ответ явно не понравился главарю. Он принялся пинать ногами беспомощного старика, при этом злобно что-то приговаривая.

– Работаем! Главного – живьём! – бросил я и метнулся влево.

Пума начала обходить постройки справа, чтобы незаметно подобраться к входной двери в дом. Укрывшись за сараем, я выждал немного и, вскинув автомат к плечу, выскочил из-за угла. Полицаи, что занимались свиньёй, даже не успели понять, что их убило.

А вот их главарь оказался расторопнее. Он резко метнулся в сторону и, обхватив сзади за горло поднявшегося с земли старика, прикрылся им, как живым щитом, при этом направив пистолет в мою сторону. Не выстрелил он лишь потому, что на секунду замешкался, увидев перед собой немецкого солдата.

Эта заминка и стала для него роковой. Молнией мелькнул в воздухе нож и вонзился ему в спину чуть выше правой лопатки. Пистолет выпал из руки. Я не мешкая подскочил к главарю и, оттолкнув от него старика, что есть силы ударил полицая кулаком в живот. Всё, клиент готов. С крыльца спустилась довольная Рита. Судя по тому, что в хате не стреляли, она опять работала своим любимым ножом.

Быстро оглядев поле боя, я посмотрел на Риту. Чего-то явно не хватало для полноты картины.

– А где?..

Мы произнесли эту фразу одновременно, глядя друг на друга, и тут со стороны леса прогремел выстрел, после чего откуда-то из-под крыши сарая свалилось ещё одно тело. А вот и шестой, которого я потерял. Ну а Сёмка получит вначале хорошего леща за неисполнение приказа, а потом – благодарность за умелые действия и меткую стрельбу.

Эх, Баня! Только так, исключительно с большой буквы. Тот, кто провёл в лесу, где из водных процедур доступно лишь купание в холодном ручье, хотя бы пару-тройку недель, тот меня поймёт.

С банькой расстарался Панкрат Филиппович. Вернее, сначала, едва ему развязали руки, он отвесил Сёмке увесистый подзатыльник, от которого тот едва не полетел на землю, а потом отправил его за водой и топить баню.

– Чего стоишь, рот раззявил? Не видишь, гости у нас. Им баня сейчас точно не помешает.

Казалось, наличие на его подворье кучи трупов и одного стонущего нисколько не заботит раненого Панкрата, а вот Сёмку явно потряхивало. Похоже, смерть вот так, на расстоянии вытянутой руки, он видел впервые.

– А не боишься, Панкрат Филиппович, что мы немцы? – Я, чуть прищурившись, смотрел на него.

– Не, мил человек, вы не немцы, – усмехнулся он. – От немцев так лесом и костром не несёт, как от вас. Да и девка твоя больно уж шибко боевая. У немчуры таких нет.

В это время Рита вязала руки раненому главарю полицаев. Полицай уже пришёл в себя и скрипел зубами, с ненавистью глядя на нас.

– Перевяжите, суки! – зло прошипел он. – Кровью же истеку!

Панкрат подошёл к полицаю.

– Эх, Пашка, Пашка. Как был ты дураком, так дураком и помрёшь. А строил из себя честного коммуниста, борца с врагами народа, активистом был. Помнишь, как ты в тридцать седьмом написал донос на Ковалёва, а потом вселился в его дом? А Микулишну помнишь, на которую ты тоже донос написал? И всё из-за того, что её сын когда-то в детстве тебе накостылял хорошенько. А теперь ты совсем опаскудился, к немцам в услужение пошёл. Тьфу! – сплюнул он под ноги.

– А ты меня не совести! – оскалился полицай. – Думаешь, сам чистенький останешься? Или надеешься, что, когда большевики придут, они не узнают, что ты агент коменданта? Так что болтаться тебе на берёзе. Жаль, я этого уже не увижу.

– Знаешь его? – спросил я у Панкрата.

– Да кто ж его не знает? – усмехнулся тот. – Он до войны главным активистом здесь был. Всё врагов народа выискивал. Сколько честных людей по лагерям из-за него отправили, не пересчитать. Как немцы подошли, он пропал было. Мы уж думали, с нашими отступил, а он через месяц объявился аж цельным начальником полиции.

Из допроса полицая стало известно, что виновником их визита на хутор Панкрата стал… Сёмка. Попался он кому-то на глаза сегодня утром, когда пошёл на свою «охоту». Ну а этот кто-то донёс проезжавшим по своим делам полицаям. Полицаи, в свою очередь, решили наведаться на хутор Панкрата и на месте изловить Сёмку. И всё бы у них получилось, не нарвись новоявленный партизан на нас и не подоспей мы вовремя на хутор.

Самым смешным во всём этом было то, что Сёмке не нужно было рыскать по лесам в поисках партизан, чтобы присоединиться к ним. Партизаны оказались рядом – буквально руку протяни. Панкрат был связником у подпольщиков. Более того, он был одним из тех, кого задолго до войны готовили к подпольной работе. И он, и наш схрон были, что называется, из одной оперы. С началом войны о Панкрате вспомнили и приказали остаться на оккупированной территории в качестве связного. Даже соответствующий документ выдали, отпечатанный на шёлке.

Полицая Панкрат после допроса пристрелил сам. Мы втроём погрузили трупы, предварительно раздев их до исподнего, на одну из телег, после чего увезли подальше, к заросшей заводи, и побросали в воду.

– Пущай раки да сомы порадуются. Всё какая-то польза от этой падали. – Панкрат по обыкновению своему плюнул вслед последнему скрывшемуся в воде полицаю. – А лошадок с телегами я завтрева господину коменданту сведу. Скажу, в лесу повстречал без хозяев. А то как же? Не просто же так я в его агентах числюсь, – жизнерадостно рассмеялся он.