А на следующий день старшина стал свидетелем казни всех членов подпольного комитета: нашёлся предатель, и их повесили. Оборвалась последняя ниточка, связывающая его со своими.

В «Дружине», узнав, что Плужников в прошлом был старшиной роты (не такая он большая птица, чтобы скрывать это), его назначили фельдфебелем второй роты.

– Что из себя представляет эта ваша «Дружина»?

– В составе «Дружины» три роты по сто человек в каждой. Плюс взвод усиления, состоящий из немцев. В каждой роте по три взвода. Командует «Дружиной» подполковник фон Ламсдорф, из бывших царских офицеров. Хотя фактически командует немец, гауптман Шольц, числящийся советником. Сам Ламсдорф в расположении появляется очень редко и ненадолго.

Командир первой роты – штабс-капитан Вилкас, литовец. Садист и каратель. Он и в свой взвод отобрал тех, кто ему под стать. С Ламсдорфом они земляки и в Гражданскую вместе воевали, так что на все карательные акции против мирного населения у нас всегда ездит первая рота. Нашей второй ротой командует ротмистр Ведерников. Жадный до невозможности. Чёрной завистью завидует Вилкасу: первая рота имеет возможность всласть пограбить, и у литовца имеется золотишко.

Наша вторая и третья роты ходят в караулы и патрули, а там разжиться нечем. Вот и приходится мне выполнять его поручения, – кивнул Плужников головой на свою лежащую в стороне поклажу. – Командир третьей роты – штабскапитан Сомов. Ему вообще на всё наплевать, лишь бы были шнапс и закуска. Трезвым я его ни разу не видел. Любит выпивать в компании Ведерникова. Взводами командуют поручики и подпоручики. Все из бывших.

– Что там у тебя? – показал я на мешок.

– Сапоги. Новые. Десять пар. Думаю, вам пригодятся.

– А как же поручение ротмистра?

– Так это и есть его поручение, – хохотнул Плужников. – Он приказал выписать со склада новые сапоги, якобы на замену изношенных, провести по ведомостям, что я их выдал, и сразу списать как старые, а сами сапоги продать, и желательно за золотишко. Да вы не беспокойтесь, у меня есть чем с ним рассчитаться.

Он вытащил что-то из кармана и раскрыл ладонь. Там лежали пара золотых серёжек, колечко и золотой царский рубль. Я нахмурился, глядя на это.

– Да вы не подумайте чего плохого. Я это на шнапс и всякое другое выменял в той же первой роте. Они, конечно, грабежом это добыли, но теперь пойдёт на дело. Я через это имею возможность свободно выходить из расположения, у меня постоянный пропуск есть. А с ротмистром мы ещё посчитаемся.

– Ладно, об этом после поговорим. Кто те двое, что на нас вышли?

– Серёга с Колькой? Надёжные ребята, проверенные. Попали в плен и в лагере, чтобы избежать издевательств и отправки в Германию, записались в «Дружину». Думали, что смогут из неё сбежать. В общем-то, чуть не сбежали, да решили меня напоследок убить. Так с ними и познакомился. Выполняют иногда мои поручения. Есть ещё верные люди, но больше тех, кто колеблется. Боятся, что если уйдут к партизанам, то вы их сразу расстреляете.

Плужников вопросительно посмотрел на меня.

– Отчасти правильно боятся. Сразу, конечно, их к стенке никто не поставит, но разбираться будут от и до. Расскажи о госпитале.

– Госпиталь…

Плужников сжал кулаки, и было слышно, как скрипнул зубами. Всё, что мне уже рассказали, он подтвердил. Разве что добавил, что в Красном Берегу есть ещё и взрослый концлагерь, в котором, по его оценке, находится пять-шесть тысяч человек. Ещё он сказал, что командование решило вернуть их в Красный Берег через несколько дней.

– Сколько человек готовы пойти с тобой? – задал я важный вопрос.

– Точно пойдут человек тридцать. Может, ещё кто присоединится.

– А какие силы у немцев? Вооружение?

– Если не считать нашей «Дружины», то примерно батальон, человек семьсот. Это вместе с охраной лагерей и железнодорожной станции. Есть ещё вспомогательная полиция из местных гадов, там человек пятьдесят. Вооружение в основном стрелковое, пулемёты. Из техники имеются два наших трофейных бронеавтомобиля БА-10, два немецких броневика «Ганомаг» и один химический огнемётный танк ОТ-26. Насчёт танка не могу сказать, на ходу он или нет, при мне он ни разу не выезжал. Техника находится в нашем расположении в ангарах. Ещё у немцев есть несколько грузовиков, но они стоят в гараже в комендатуре. Рядом со станцией – зенитная батарея.

– М-да…

Я встал и прошёлся туда-сюда. Сил маловато. Даже если Плужников не врёт и за ним пойдут те самые тридцать человек, это очень и очень мало. Можно, конечно, использовать броневики БА-10, вооружённые пушкой, но без прикрытия пехотой их быстро сожгут, а затяжной бой нам противопоказан. Огнемётный танк в условиях отсутствия противотанковой артиллерии, конечно, может навести шорох, но только при условии, что он сможет выехать. В общем, куда ни кинь, везде клин. Но и оставлять всё как есть тоже нельзя.

– Значит, так, старшина. – Я резко остановился напротив сидящего и с надеждой смотрящего на меня Плужникова, отчего тот вскочил. – Слушай меня внимательно. Вы все, вся эта ваша «Дружина», совершили преступление, сдавшись врагу и записавшись в его вооружённое формирование. У вас есть один-единственный мизерный шанс если не вернуть себе доброе имя, то хотя бы получить какое-то снисхождение. Вы должны кровью смыть с себя этот позор, и лучше, если эта кровь будет вражеской. Поэтому готовь своих людей, аккуратно прощупай через них тех, кто колеблется. Укомплектуй экипажи на бронеавтомобили и подготовь к бою. Про танк узнай всё, и если есть такая возможность, то прими меры к тому, чтобы он смог принять участие в бою. Если в деревне есть подпольщики или связники партизан, то кровь из носу нужно выйти с ними на контакт. Их помощь в предстоящей операции будет очень даже кстати. Как с тобой там можно будет связаться?

– По субботам у нас банный день, а после, примерно часиков в шесть-семь вечера, я могу уйти в увольнение часа на два-три – скажем, в пивную, что на базарной площади. Там ещё рядом кафе для немцев.

– Тогда по возвращении жди по субботам, что с тобой выйдут на связь. Буду либо я, либо человек от меня. Он спросит, где можно купить славянский шкаф. Если всё нормально, то ответишь, что славянский шкаф уже продан, но есть никелированная кровать. Если заметишь слежку или что-то подозрительное, то просто пошли куда подальше. От связника получишь инструкции. До этого времени собери всю информацию об охране госпиталя, о том, где содержатся и как охраняются дети, и об охране взрослого концлагеря. Всё ясно?

– Так точно. – Плужников вытянулся по стойке смирно.

– Тогда действуй, старшина. Встретимся в Красном Берегу.

Старшина ушёл, а я ещё сидел, задумчиво глядя на тлеющие угли. И было отчего быть таким задумчивым. Больших иллюзий по поводу старшины и тех, кто записался в эту самую «Дружину», я не испытывал. Далеко не факт, что те, о ком говорил Плужников, пойдут за ним на верную смерть. А ведь это так и есть. Это задание для смертников.

Детей мало освободить, надо ещё и вывезти их в безопасное место. Да хоть бы и в лес. И немцы просто так нас с детьми не выпустят, а значит, кому-то, и скорее всего большинству, придётся остаться прикрывать и отвлекать преследователей. И вот у тех, кто останется, шансов уцелеть практически нет. Согласятся ли те, кто однажды уже смалодушничал, на такой расклад? Лично я не уверен.

Надежды на партизан тоже нет. Сколько мы здесь уже наводим шороха, но так и не встретили ни одного и ни от кого из захваченных немцев и полицаев о них не слышали. Нет, время от времени где-то, по слухам, подрывали рельсы, пускали под откос поезда, обстреливали колонны, но в нашем районе, кроме тех случаев, когда отметились мы с Ритой, больше ни о чём слышно не было. Может, в районе Жлобина повезёт повстречать их.

– Гость ушёл. Всё тихо. – Пума, как всегда, подкралась бесшумно. – А это что такое? – кивнула она на так и оставшийся лежать чуть в стороне мешок, который приволок старшина.