Проходящий мимо Кузьмич не глядя козырнул и пошёл дальше. Сделав несколько шагов, он начал замедляться, пока совсем не остановился. Ме-е-едленно развернулся в мою сторону. Секунда какой-то растерянности, потом глаза его сощурились, а рот растянулся в счастливой улыбке. Молча он подошёл ко мне и крепко обнял.

– А я ведь знал, что ты вернёшься, – с каким-то всхлипом произнёс Федянин и, отвернувшись, смахнул что-то с глаз.

– Да куда ж я денусь-то? – У меня у самого глаза предательски защипало. – Как вы тут без меня? Не шалили? Моих давно навещали?

– Тут это, Илья… – замялся старшина, – твоих в эвакуацию отправили. Примерно через месяц после того, как тебя… ну, это самое… Аркадий в курсе, где они сейчас.

А потом Кузьмич обернулся и зычным голосом, перекрывая шум аэродрома, прокричал:

– Братва! Командир вернулся!

Встретили меня тепло. Вначале, уже традиционно, пытались запустить командира на орбиту, так сказать, в ручном режиме, потом я принимал дела у своего заместителя, ну а вечером в столовой выпили по сто грамм коньяка за моё возвращение. Тему моего нахождения в штрафной эскадрилье тактично обходили стороной. За время моего отсутствия, слава богу, потерь не было, хотя бывало, что и возвращались на аэродром, изрядно нахватав плюх в виде дырок в фюзеляже и плоскостях.

Чуть позже поговорил с Гайдаром и Данилиным. Им рассказал о том, как воевал в сталинградском небе. Заодно узнал и о Светлане с Катей. Их эвакуировали на Южный Урал, в Башкирию, в город Белорецк. Света уже устроилась на металлургический завод в машинописное бюро. Аркадий дал ей свой домашний адрес, и на него она и написала, а супруга Гайдара уже переслала письмо сюда.

Я, едва выдалась свободная минута, тут же засел писать письмо своим жене и дочке. Из штрафной эскадрильи, понятное дело, писем отправлять было нельзя. Не сильно вдаваясь в подробности, я написал, что всё разрешилось благополучно, я опять в строю, и, естественно, что соскучился по ним и сильно их люблю.

На следующий день с самого утра я с ведомым совместно с третьим звеном вылетел на прикрытие коридора. Набрали высоту в четыре тысячи метров и прошли вдоль береговой линии. Было хорошо видно, как внизу почти у самой ленты железной дороги встают султаны разрывов артиллерийских снарядов. Ну что же, придётся вплотную заняться и немецкой артиллерией.

Вскоре район над коридором стал для немецкой авиации чёрной дырой, из которой возврата не было. Мы устроили своеобразный конвейер: одно звено постоянно находилось в воздухе. Немецкие наблюдатели уже традиционно орали в эфир «Achtung! Rote Flugel im Himmel!», а наши заметили, что, когда над коридором висят истребители с красными оконечностями крыльев, немецкая авиация предпочитает не показываться вблизи. В нашем присутствии старались прогнать по железнодорожной ветке как можно больше составов.

Оставалась проблема с артиллерией: немцы старались компенсировать отсутствие авиации интенсивными артобстрелами. Мы вновь занялись охотой за артиллерийскими батареями немцев.

Тактика была следующая. Мы находили позиции артиллерии и наносили первый удар. Бомбили и расстреливали в основном зенитки прикрытия. Одновременно сообщали дежурившим на аэродроме в полной готовности штурмовикам координаты цели, и те уже довершали разгром. Всё дело в том, что мы, как свободные охотники, имели возможность самостоятельно выбирать цели, а вот те же штурмовики наносили удары лишь по уже разведанным объектам. Таким образом, мы за две недели совместно уничтожили немецкие дальнобойные батареи у посёлков Михайловский и Келколово. Досталось и полевой артиллерии немцев. Мгу мы обходили стороной: там зениток было как блох на бобике.

Двадцать четвёртого марта скромно отметил свой день рождения. Моему новому телу в этот день исполнилось двадцать четыре года. Вечером посидели в столовой, выпили по сто грамм. От всей эскадрильи мне подарили шикарные наручные часы с поздравительной гравировкой на задней крышке.

В середине апреля пришёл приказ сдать материальную часть в ведение 13-й воздушной армии, а самим прибыть в полном составе в Москву. Для этого нам, помимо нашей «дуси», выделили ещё один транспортник – Ли-2. Как ни жалко было расставаться со своими машинами, верно служившими нам, но приказ есть приказ.

В Москве сели на Центральный аэродром. Не успел самолёт зарулить на стоянку, как к нему подъехала чёрная «эмка». Где-то в глубине души неприятно ёкнуло: неужели за мной? Так вроде косяков за мной нет.

Как оказалось, приехали именно по мою душу. Однако арестовывать меня никто не собирался. Уже знакомый мне капитан, адъютант Новикова, приехал за мной по распоряжению своего начальника.

В кабинете генерал-полковник Новиков придирчиво осмотрел меня и, буркнув что-то типа «сойдёт», приказал следовать за ним. Теперь уже на машине командующего в довольно резвом темпе поехали в сторону Кремля. Я только вздохнул про себя, догадываясь, на встречу с кем меня везут. Вот не знаю, что там в книгах чувствовали все эти попаданцы, а я предпочитал руководствоваться старой солдатской мудростью и быть подальше от начальства и поближе к кухне.

Сталин встретил нас приветливо. Если честно, то я ожидал, что он начнёт выговаривать мне за мой залёт, однако Верховный ни словом об этом не обмолвился. Он расспрашивал о положении в Ленинграде, о настроении людей как в городе, так и в эскадрилье. Подробно расспрашивал о том, как вела себя техника.

– У меня есть для вас, товарищ Копьёв, одно поручение. Среди союзников кто-то распространил слух о том, что вы были арестованы и расстреляны. Посол Великобритании в СССР Арчибальд Кларк Керр в беседе с наркомом иностранных дел товарищем Молотовым интересовался вами. А буквально неделю назад глава британской военной миссии генерал-лейтенант Мартель спрашивал о вас у меня. Послезавтра, двадцать первого апреля в посольстве Великобритании в Куйбышеве будет торжественный приём в честь дня рождения принцессы Елизаветы[82]. Вам надлежит посетить это мероприятие, тем более что на ваше имя в наркомат иностранных дел пришло приглашение. Так что вылетайте в Куйбышев сегодня же. Я надеюсь на вас, товарищ Копьёв. Кстати, сколько у вас на сегодняшний день сбитых на счету?

– Сто тридцать девять, товарищ Сталин.

– Мне доложили, что в Сталинграде вы воевали на штурмовике Ил-2 и смогли сбить ещё одиннадцать самолётов противника. Вы их тоже посчитали?

– Я воевал в составе штрафной штурмовой эскадрильи, а там сбитые в личный счёт не засчитываются.

– Но с вас же, насколько я знаю, сняли все обвинения. Есть мнение, что вам нужно засчитать эти сбитые вами самолёты. Впишите их в свою лётную книжку. С ними будет ровно сто пятьдесят вражеских самолётов.

М-да, похоже, англичане разнюхали, что меня осудили, и решили поставить Сталина в неудобное положение. Только не на того нарвались. Сталин сам кого хочешь поставит в любую нужную ему позицию. И про мои дела в штрафниках Сталин в курсе. С одной стороны, лестно внимание таких людей, а с другой – есть опасность не оправдать доверия.

В Куйбышев меня, как какую-то важную персону, доставили персональным самолётом. Естественно, не одного, а с сопровождающим из наркомата иностранных дел. Хотя, подозреваю, наименование места работы у товарища наверняка другое.

Куйбышев никогда, ни до ни после, не знал такого количества иностранных дипломатов на квадратный метр площади. Посольства всех стран, с кем у СССР были дипломатические отношения, располагались буквально впритык друг к другу. Английское посольство находилось по адресу улица Куйбышева, дом 151, в красивейшем особняке, который до революции принадлежал предводителю самарского дворянства.

Сказать, что приём в честь дня рождения британской принцессы был каким-то особо торжественным, всё же нельзя. Скорее просто протокольное мероприятие, на котором тем не менее присутствовали дипломаты со всех посольств, находящихся в Куйбышеве. Мой визит очень многих из них изрядно удивил. Вот уж точно, я дипломатом не был. Меня воспринимали скорее как диковинку. Русский варвар, сбивший сколько-то там самолётов. Вон и переводчика к нему приставили, чтобы в словах не запутался.