Свою «кобру» я тоже успел всю облазить. Кузьмич, как всегда, не подвёл. Истребитель просто сверкал новенькой краской. На фюзеляже были нарисованы десять крупных красных звёзд, в каждой из которых в белом круге стояла цифра 10, и две крупные Звезды Героя. Оконечности крыльев были в уже традиционной нашей красной расцветке. Ну и на борту красовался номер 13. Я дал команду на каждый истребитель нанести знак «Гвардия».

С технической точки зрения истребитель был безупречен, насколько это вообще возможно. Спецы из ЦАГИ[75], расположенного здесь рядом, поработали на славу. Похоже, они очень внимательно изучили рекомендации, которые я писал ещё в Англии.

С самолёта сняли кислородный дыхательный баллон, убрали кодовые огни, ракетный пистолет, броню за мотором и защиту редуктора, а также поменяли бронезащиту маслобака и карбюратора на более лёгкую. Сам маслобак заменили на меньший по объёму на четверть, поменяли дюралевые трубки бензосистемы на медные. Так как импортного бензина марки Б-95 могло и не оказаться под рукой и пришлось бы использовать наш, то бензобаки изнутри обработали специальным клеевым раствором, предотвращающим разъедание резины баков.

Несмотря на установленный в носу фюзеляжа небольшой балласт, масса самолёта уменьшилась почти на двести пятьдесят килограммов, что положительно сказалось на скороподъёмности, манёвренности и позволило сократить длину разбега и пробега. Конечно, неплохо было бы усилить хвостовую часть фюзеляжа, но это уже совсем кардинальная переделка. Пока же просто ограничились предписанием воздержаться от сильных и резких перегрузок, а при возникновении вибрации рекомендовали изменить режим полёта.

Вооружение тоже изменилось. 37-миллиметровая пушка M4, стреляющая через вал винта, осталась, а вот два 12,7-миллиметровых синхронных пулемёта «Браунинг» и четыре крыльевых 7,62-миллиметровых пулемёта демонтировали. Вместо них установили два синхронных 12,7-миллиметровых пулемёта Березина УБС и два крыльевых 12,7-миллиметровых пулемёта Березина УБК. При этом и сохранилась ударная мощь истребителя, и снизилась зависимость от иностранных боеприпасов. В целом это был уже не совсем самолёт Bell P-39D «Аэрокобра», а что-то несколько превосходящее его.

К моему возвращению из госпиталя «старички» уже успели облетать своих птичек, пока без элементов высшего пилотажа и без стрельб. Инструкторов как таковых ещё почти не было, и нам их просто не выделили, решив, видимо, что такие профи смогут и сами освоить эти машины. Они и осваивали, предварительно наизусть, как «Отче наш», выучив написанное, опять же мной, наставление по пилотированию.

Вначале, как уже было опробовано ранее, просто садились в кабину и с открытым наставлением на коленях до автоматизма отрабатывали различные ситуации, в том числе и вывод машины из плоского штопора. Потом начали производить рулёжки и подлёты на аэродроме, и только после всего этого поднялись в воздух. Новички пока лишь знакомились с элементами управления, расположением приборов и зубрили теорию.

Пообщался и с новичками. Интересная картина получилась. Силаев действительно едва не погиб в сорок первом. При сопровождении бомбардировщиков его на возврате подбили зенитным огнём, и он на горящем истребителе чудом смог дотянуть до линии фронта и там выбросился с парашютом. Тогда и получил ожоги. Потом госпиталь, новый полк, переформирование – и вот он у нас. На счету шесть сбитых. Губин воюет с сентября сорок первого, на счету три «лаптёжника».

Со следующего утра учебный процесс продолжился с новой силой. Я наконец-то смог подняться в воздух на новеньком самолёте. Сделал несколько кругов над аэродромом и пошёл на посадку. По первым впечатлениям истребитель хоть и не сильно, но отличался от того, что я пилотировал в Англии: он был более чутким в управлении, и это ощущалось, всё же на четверть тонны легче.

После приземления машину, под руководством старшины Федянина, тщательно осмотрели. Да, теперь у нас за каждым истребителем закреплены техник, моторист, оружейник, и на каждую пару самолётов – один электрик-приборист. По поводу оружейников лётчики лишь горестно вздыхали: у нас они были исключительно мужского пола, а вот в двух полках, которые проходили переформирование и переучивались на Як-1 на одном с нами аэродроме, почти половина оружейников были молодыми девчонками. Наши орлы лишь издали облизывались, но близко не подходили: там и своих не менее орловистых орлов хватало.

Слетал в паре с Силаевым, а затем и с Губиным. Схватывают всё на лету, ведущего при маневрировании не теряют. Ну, посмотрим, как они запоют, когда прогоним их по своей методике обучения, включая учебную стрельбу боевыми над фонарём кабины. Все уже предвкушали это зрелище, как будто позабыв при этом, как сами шарахались в стороны от пролетающих над головой трассеров.

Учёба была интенсивная, досталось и экипажу нашей «дуси». Транспортник изображал «армаду» бомбардировщиков, а мы, соответственно, либо атаковали, либо, наоборот, прикрывали. Кстати, и капитан Ермолаев, и его второй пилот лейтенант Бугаев теперь красовались новенькими орденами Красной звезды. Заслужили.

Ну а мы учились прицельно бомбить, благо была возможность подцепить 227-килограммовую авиабомбу. Нам для этого даже инструктора из лётчиков-штурмовиков прислали. Бомбили учебными цементными бомбами макеты техники, окопы, макеты огневых позиций артиллерии. Не сразу, но кое-что начало получаться.

Самолёты лётчикам очень понравились, несмотря на свой крутой норов. Хороший обзор, мощное вооружение, прекрасная радиосвязь, большая дальность полёта, особенно если использовать подвесной бак.

Огневое крещение новички прошли с честью, а Силаев так вообще удивил всех. Едва подкравшийся к нему на малой высоте Князь (капитан Юсупов) открыл огонь, как он резко ушёл вниз, сделал змейку и оказался точнёхонько за хвостовым оперением оппонента. И что бы Юсупов ни делал, стряхнуть его с хвоста так и не смог.

Пристрастили новичков и к нашей традиционной забаве – стрельбе по тарелочкам. До нас им, конечно, далеко, но прогнозы довольно оптимистичные. Парням такой досуг явно понравился.

Не остался без работы и Гайдар. Нашего комиссара лётчики и техники любили и уважали. Он находил время с каждым отдельно пообщаться в неформальной обстановке и не брезговал засучить рукава, чтобы помочь в ремонте двигателя или чистке пулемётов и пушек. А уж политинформации проводил так, что все сидели, буквально открыв рот, и ловили каждое его слово. Умел человек завладеть вниманием слушателей и донести до них информацию так, что она становилась простой и понятной каждому.

Как-то вечером, когда я сидел за многочисленными бумагами, которые надо было заполнить, он подсел ко мне.

– Илья, а ты в партию вступать думаешь?

Я на минуту даже, что называется, завис слегка от такого вопроса. Вот честно, как-то не задумывался над этим. Да и как объяснить убеждённому коммунисту, что мне это не нужно, что я видел, как партия перерождается, как вчерашние далеко не рядовые партийные работники под прицелом телекамер рвут и жгут свои партбилеты и, разбрызгивая слюни и сопли, вопят, что не было более рьяных борцов с коммунизмом, чем они.

М-да, а отвечать на вопрос надо.

– Знаешь, Аркадий, думал. Если честно, то я боюсь.

– Чего? – удивился комиссар.

– Боюсь подвести других, боюсь, что если где-то допущу ошибку, то это ляжет пятном на всех коммунистов, боюсь, что начнут говорить, что награды мне дали именно потому, что я член партии. Да и не вышел я ещё из комсомольского возраста. Как говорится, не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым.

– Глупости ты говоришь, командир. Кому, как не тебе, быть в партии? Ты дважды Герой, сотня сбитых, умелый, требовательный, но справедливый командир. А то, что кто-то может глупость сказать, так это либо враг, либо дурак. А про комсомол хорошо сказал. Прямо как слова из песни, надо запомнить. Но над моими словами ты хорошо подумай. Рекомендацию тебе дать для любого из коммунистов будет честью.