Подхватив на руки подбежавшую девочку, я сгрёб в объятия и её маму, целуя обеих в щёки, глаза, губы.
– А я тебе говолила, что папа плидёт и его нужно встлечать, а то он волноваться будет, – сильно картавя, выговаривала малявка матери, обхватив мою шею.
– Да ты же моя умничка. – Я ещё раз поцеловал малышку в щёчку. Ну, и её маму, конечно, чтобы ей не обидно было. – Господи, как же я испугался за вас. Слава богу, вы живы.
– Мы на работе были, когда наш дом разбомбили. – Света прижалась ко мне. – Пришли, а тут одни руины. Я хотела поискать, может, что из вещей или продуктов уцелело, да куда там, всё завалило. Хорошо, тётя Дуся нас приютила и с одеждой помогла. А Катя сегодня вдруг всполошилась и заставила меня сюда прийти. Всё боялась, что ты придёшь, увидишь развалины и совсем уйдёшь. – Она всхлипнула. – Как чувствовала…
Тётя Дуся, или Евдокия Александровна, жила в полуподвале. Несмотря на внешне непрезентабельный вид, квартира у неё была очень уютная и тёплая. А всё благодаря хорошей кирпичной печи, стоящей в простенке между кухней и комнатой.
– Тут дворницкая раньше была, – рассказывала она, после того как мы пришли и я, поздоровавшись, осматривался. – Когда нам с мужем выделили здесь квартиру, то вначале она мне не понравилась: темно и тихо, как в подземелье. А потом привыкла, даже уютно стало. Печку муж перед Финской переложил и на войну ушёл, да так там и сгинул. А память о нём нас здесь согревает. Я эту дурёху давно к себе звала, да она всё никак не хотела из своих хором уходить. А здесь и тепло, и безопасно. Дом-то крепкий, и даже если бомба попадёт, то до нас не достанет. Да и вместе веселее.
Евдокия Александровна с лёгкой улыбкой смотрела на нас. Катюшка, сняв своё пальтишко, опять забралась ко мне на руки, а Света стояла рядом, смущённо отводя глаза.
– Какие же вы все трое красивые, вот прям как на картинке. Идёмте пить чай. У меня немного заварки осталось и несколько сухарей.
Я едва не хлопнул себя по лбу: у меня же сидор полон гостинцев. Спустив Катю на пол, начал выкладывать всё, что принёс, на стол. Пара буханок хлеба, несколько банок тушёнки, суповые концентраты, сахар, чай, банка какао, круг колбасы, приличный шмат солёного сала, заботливо укутанный Кузьмичом в вощёную бумагу, пара банок яичного порошка и банка с сухим молоком. Женщины смотрели на всё это как заворожённые. Последним достал из сидора две упаковки с «рационом Д», которые тут же ухватила Катюшка, и фляжку со спиртом.
С удовольствием попили чай с вкусностями, после чего Евдокия Александровна начала собираться на дежурство. Вручили ей с собой полбуханки хлеба и отрезали изрядный кусок от шмата сала: пусть угостит там своих, с кем дежурит.
После ухода хозяйки мы ещё какое-то время сидели за столом. Катюшка так и не слезала у меня с колен до тех пор, пока не уснула. Я отнёс девочку на её кроватку за печкой и вернулся к Светлане.
– Илья. – Света подошла ко мне и, глядя мне в глаза, произнесла: – Я подумала. Я согласна.
Я нежно обнял свою теперь уже невесту. Наши губы встретились, и мы слились в долгом поцелуе. Света вся обмякла у меня в руках. Я чувствовал, как она трепещет в моих объятиях.
Оторвавшись друг от друга, мы вновь сели к столу, и я разлил из фляжки по чуть-чуть спирта, разбавив его водой.
– За нас, – произнёс я тост. – За нашу семью. Я вас с Катюшкой очень сильно люблю.
Света сразу захмелела от выпитого. Блин, я же и позабыл совсем, что она, в отличие от меня, не питается полноценно. Я помог ей дойти до кровати и уложил, укрыв одеялом. Попытался уйти, но в меня крепко вцепилась Светина рука.
– Не уходи, – прошептала она. – Или ты брезгуешь мной?
– Не говори так. Я не брезгую. Я обидеть тебя не хочу.
– А может, меня как раз и обижает то, что ты не хочешь быть со мной.
Светлана встала и, стараясь не шуметь, подошла к столу, над которым висела, освещая комнату, керосиновая лампа. Протянув руку, она до конца прикрутила фитиль, и комната погрузилась в кромешную темноту. Я только на слух мог понять, что Света снимает с себя одежду.
Проснулся я задолго до рассвета. Рядом со мной, положив голову мне на плечо, счастливо улыбаясь, спала моя невеста. Ночью нам пришлось очень постараться, чтобы не разбудить Катюшку. Света оказалась очень страстной, нежной и изголодавшейся по мужской ласке.
А потом мы лежали и строили планы на будущее. В загс решили идти сразу, как только она восстановит оставшиеся под руинами дома документы. Впрочем, это не должно было занять много времени. Это вам не времена дикого капитализма в России, когда за каждую бумажку надо низко-низко поклониться, да ещё и походить по инстанциям пару-тройку недель в лучшем случае. И это притом, что в каждом кабинете стоят по нескольку компьютеров, и, казалось бы, чего проще – отправить запрос в любое ведомство и за пару минут получить ответ. Нет, бумажка – она надёжнее будет, особенно с заковыристой подписью нескольких чиновников и кучей печатей на ней.
Катюшку новость о том, что скоро мы с её мамой поженимся, привела в восторг. Вернувшаяся с ночного дежурства Евдокия Александровна тоже порадовалась за нас. Но как бы мне ни хотелось остаться с ними подольше, война ещё не закончилась, и меня ждала каждодневная напряжённая и опасная работа.
На лестнице Света догнала меня и, нежно поцеловав, произнесла:
– Ты только, пожалуйста, береги себя. Не дай им себя убить.
– А хотите в театр, товарищ майор? Всей эскадрильей?
С утра пораньше меня выдернули в штаб ВВС. Гайдар поехал со мной в политотдел по своим делам. Вот там меня и ошарашили таким предложением, когда я, закончив со своими делами, пошёл искать своего комиссара. Я, конечно, в своё время читал о том, что некоторые театры в Ленинграде работали в годы блокады, но одно дело читать и совсем другое – узнать об этом лично.
– Театр? А они работают?
– Конечно работают, – улыбнулся сотрудник политотдела. – В театре музкомедии на днях состоялось открытие сезона опереттой «Сильва»[71]. Они связались с нами и предложили контрамарки на свои постановки для защитников города.
В эскадрилье известие о том, что вечером мы всем лётным составом едем в театр, вызвало откровенный ступор.
– В театр? На «Сильву»? – Лейтенант Шишов от удивления застыл, не донеся кружку с чаем до рта. – А разве?..
– Да, Потапыч, – с улыбкой ответил я, назвав его по позывному. – Именно в театр, который, кстати, не прекращал работать. Вот так-то. Так что к вечеру всем быть при полном параде. И примите хороший совет: наденьте под низ тёплое бельё, а лучше два комплекта сразу. В театре, мягко говоря, прохладно, а нам, гвардейцам, не пристало выходить в свет в тулупах и полушубках.
– Командир, а кто едет?
Это уже Кравченко. Немного отошёл от потери ведомого.
– Едет весь лётный состав, в том числе и экипаж «дуси», комиссар, начальник особого отдела, старшина Федянин от техслужбы и ещё два человека, с которыми я вас познакомлю отдельно. Сейчас всем привести себя в порядок. Кстати, из госпиталя сообщили, что Корнет пришёл в себя, и его готовят к эвакуации в Москву на лечение. Так что скоро пойдёт на поправку и вернётся в строй. Буду добиваться, чтобы его вернули к нам в эскадрилью. Своих не бросаем.
Попросил Кузьмича съездить к моим девчонкам, предупредить их о мероприятии и передать записку, в которой написал, что вечером заеду за ними, и мы пойдём в театр, что нужно одеться потеплее, так как в зале будет холодно. Заодно объяснил старшине, где они теперь живут.
Кузьмич тут же убежал договариваться с машиной, и уже через двадцать минут я увидел, как он, забросив в кузов полуторки пару вязанок дров, а в кабину – вещмешок, уехал. Вот ведь человечище, я же даже не просил его о дровах, да и вещмешок у него явно не пустой. А в кармане, заботливо завёрнутый в газетку, наверняка лежит очередной петушок на палочке для его любимицы.
