У них не было денег на приличное погребение, поэтому ее просто зарыли в безымянной братской могиле. Его крошку Лени, самую дорогую, самую умную девочку, какую он когда-либо знал. Он мечтал однажды поставить ей достойный памятник. Но трудные времена еще не миновали. Слишком много было голодных ртов, слишком дорого обходилась жизнь в городе, квартплата с каждым годом становилась все более неподъемной. И все же уехать они не могли, здесь у него была работа. Кому-то из детей всегда нужна была новая обувь. У матери к тому времени появилось еще двое детей, и они никогда не наедались досыта. Оба отца почли за благо исчезнуть навсегда, и положа руку на сердце он не мог их винить. Кто захочет взять на себя ответственность за такую большую семью?

Вскоре после смерти Лени Йо исполнилось двенадцать, и мать, отведя его в сторонку, сказала:

– Теперь ты старший. Отца с нами больше нет, так продолжаться не может. Ты нужен мне!

Затем она написала какую-то записку, все утро провозилась с ним, пытаясь, насколько возможно, придать ему пристойный вид, и они куда-то пошли. Он вспомнил потную руку матери, тянувшую его за собой сквозь толпу, и нарастающее чувство страха. Когда они наконец добрались до виллы, мальчик был поражен. Раньше он никогда не видел такого дома, чье великолепие казалось фантастическим. Даже кабинет, куда привел его слуга, брезгливо сняв с него шапку, превосходил самые дерзкие фантазии Йо. В обычных обстоятельствах его бы сюда и на порог не пустили. Но его мать бесстрашно постучала в дверь черного хода, тем самым запустив цепь событий, в которых он так до конца и не разобрался. Всучив записку, она толкнула его в кухню и исчезла, прошептав на прощание: «Смотри не оплошай!» Маленький Йо стоял там и ждал, пока мимо сновали слуги, награждая его презрительными взглядами и обмениваясь колкими замечаниями в его адрес.

Наконец его через большой зал отвели в прихожую, где он прождал, казалось, целую вечность, не смея шевельнуться. Его повсюду сопровождал слуга: пока они ждали приглашения хозяина, он стоял рядом, прислонившись к стене, и следил за каждым движением мальчика, чтобы тот – не дай бог! – ничего не украл. И это было к лучшему – только в непосредственной близости от себя Йо приметил с десяток вещей, которые он сразу бы прикарманил, оставшись без присмотра. Голодному не до принципов, а он голодал уже несколько месяцев. Вот, например, те часы позади него – он знал в Гамбурге пару местечек, где за них можно было выручить марок двадцать. Семье хватило бы этого на месяц.

Когда его наконец впустили в кабинет, перед ним предстал мужчина с львиной гривой, показавшийся ему воплощением Бога на земле. Он восседал за столом, спиной к окну с видом на Бинненальстер и ратушу. Лучи закатного солнца подсвечивали его бороду красным и золотым, создавая впечатление, будто он окружен ореолом – что в свете последующих событий покажется довольно-таки ироничным. Один лишь стол здесь был размером с половину комнаты, в которой ютилась семья Йо.

Мальчик стоял в дверях, расчесывая от неуверенности руки, и ждал, когда на него обратят внимание. Но этого не происходило, только тикали часы, и когда этот звук сделался для него невыносимым, он тихонько откашлялся. Затем еще раз, уже громче.

– Меня просили передать вам это!

И хотя Йо до сих пор не знал, как так вышло, с того самого дня он работал на Людвига Олькерта, самого могущественного гамбургского торговца, для которого стал со временем чем-то вроде невидимой правой руки. Йо был теперь заместителем Олькерта, отвечал за наем людей. Он знал поименно каждого служащего и руководил всеми работами в порту. Но были у него и другие обязанности. Сделки, о которых не знал никто, кроме него, Олькерта и противоположной стороны.

Когда он начал работать на Олькерта, все в его жизни переменилось. Правда, школу он с тех пор видел только снаружи, зато теперь им не приходилось голодать и ютиться в холодной каморке. Повзрослев, Йо даже смог позволить себе отдельную комнату, хотя содержание семьи по-прежнему лежало на нем.

Иногда ему казалось, что, расставшись с прежней жизнью, он как будто потерял часть себя. Но здесь, в мрачных трущобах, где прошло его детство, каждая мелочь напоминала о том, кем он был на самом деле. «Никого ты не обманешь, здесь ты родился – здесь тебе самое место», – казалось, шептали стены.

Он посмотрел на зеленую пену, которая образовалась на лужице мочи, растекшейся в нескольких шагах от него. В последний раз выглянул из заднего двора в переулок и решил подождать еще немного – ровно столько, сколько понадобится на то, чтобы выкурить сигарету. Если никто так и не появится, он уйдет. Хранение само по себе не преследовалось законом, но вот торговля без специального разрешения…

Дело было более чем ненадежным, всегда могли возникнуть непредвиденные обстоятельства. Покупателей могли выследить.

Йо уже дважды ловили во время передачи товара, но Олькерт оба раза его вызволял. В последний раз на это ушло чуть больше времени, и Йо уже решил, что там он и сдохнет, в темной тюремной камере. Он был к этому близок как никогда, но все же хранил упорное молчание во время бесчисленных допросов. Каждый раз, едва не теряя сознание от очередного удара ногой в живот, он вспоминал о братьях и сестрах. Если его посадят, все они окажутся на улице. Но в какой-то момент дверь камеры открылась, и его выбросили наружу – скорее мертвым, чем живым. Поэтому хотя Йо и верил, что Олькерту под силу вытащить его из практически любой передряги, ему не хотелось снова испытывать судьбу. Если в ближайшее время никто так и не объявится, он уйдет.

В этот момент крыса вдруг зашипела, и Йо вздрогнул. Он хотел было пнуть ее, но зверек, как будто что-то почуяв, вдруг подпрыгнул и в мгновение ока скрылся за углом дома. Удивленный, Йо двинулся за ним, зажав сигарету в уголке рта. Когда он повернул за угол, перед ним разыгралась сцена, которую он видел в гавани сотни раз. Крыса, то пропадая из виду, то вновь появляясь между бочками и в беспорядке наваленными стальными брусками, мчалась к краю пирса – да так быстро, как будто за ней гнался сам дьявол. Казалось, она вот-вот бросится прямо в воду, но вместо этого зверек с удивительной ловкостью запрыгнул на гигантский узел, повязанный на конце корабельного каната. Йо вздрогнул, увидев сине-белый флаг судоходной компании. Это была «Офелия», главный корабль Карстенов. «Дурное предзнаменование», – решил Йо, невольно вспомнив утреннее происшествие с Паулем.

Крыса какое-то время так и сидела на узле, каждую секунду рискуя сорваться в воду. Но затем встрепенулась и стала карабкаться вверх. «Силы воли им не занимать», – подумал Йо, окидывая взглядом гавань. Флагштоки парусных судов, сплетавшиеся в высоте причудливой сетью, почти полностью скрывали небо, отчего и днем здесь царил полумрак. Паровые краны, грозно гудя, делали свою работу. Портовые грузчики и складские рабочие, трудившиеся здесь день и ночь, загружали и разгружали суда. Каждый день в Гамбург прибывали товары со всего света: сахар, шесть, табак, разные машины и механизмы, кофе и чай. Уровень шума зашкаливал, к тому же в порту стояла невообразимая вонь, но Йо почти не замечал этого. Здесь был его дом.

Он помедлил мгновение, затем поднял камень, отвалившийся от стены, и, зажмурив один глаз, прицелился. Камень пролетел в нескольких сантиметрах от крысы и плюхнулся в воду, подняв фонтан мутных брызг. Йо хотел было попробовать снова, но прежде чем он успел замахнуться, крыса добралась до леера и скрылась на борту. Какое-то время он смотрел ей вслед, затем кинул камень в воду. Тут он вспомнил о том, зачем пришел, и поспешил вернуться на место встречи. Когда он нырнул обратно в грязный переулок, казалось, поглощавший весь солнечный свет, проскользнул на задний двор и прислонился спиной к стене, он сразу понял, что что-то пошло не так.

Было уже слишком поздно. Они не придут.

Сделка сорвалась.

Зильта Карстен стояла у письменного стола, заглядывая мужу через плечо. Здесь, в его кабинете, она всякий раз испытывала странное ощущение неуместности. Ей нравился запах бумаги и старой кожи, исходящий от книг на полках. И все-таки она чувствовала себя не в своей тарелке. Это был мужской кабинет, комната, где принимались важные решения и обсуждались вопросы, в которых она ничего не смыслила.