Это никогда не должно повториться!

Он был уверен, что она пришла к такому же выводу. Ведь она была помолвлена. Вообще-то он и представить себе не мог, что она станет бегать на свидание с рабочим. Впрочем, он первым ее поцеловал.

Но, черт возьми, она ведь ответила на поцелуй!

Пока простой деревянный гроб несли по кладбищу, они шли, немного отстав от небольшой процессии. Людей было немного: пара коллег, родители Пауля, старые и сгорбленные, совершенно раздавленные горем, несколько друзей. Простому рабочему некогда было обзаводиться знакомыми. При тринадцатичасовых сменах в порту на такие вещи просто не было времени. Рабочие в основном дружили между собой, но лишь немногие могли позволить себе отпроситься на похороны, потому что день без работы – это всегда день без оплаты.

Лили не могла не заметить, каким неказистым был угол кладбища, где похоронили Пауля. Во время процессии они прошли мимо сотен ухоженных надгробий, которые превосходили друг друга своим убранством. Однако вскоре резьба по камню уступила место простеньким деревянным крестам, все меньше становилось цветов, а могилы располагались все теснее друг к другу. Бедность не прекращается и со смертью, подумала Лили.

Было тепло, солнечные лучи пробивались сквозь ветви деревьев, рисуя узоры на черных одеждах скорбящих, пение птиц придавало церемонии обманчиво мирный оттенок. Но когда гроб опустили в братскую могилу, Альма издала отчаянный вопль. Во время мессы ее не раз сотрясали судорожные припадки кашля, а теперь она снова и снова скрючивалась пополам. Она плакала, кашляя так сильно, что едва могла дышать. Лили закрыла рот рукой. Слезы текли по ее щекам, больше она не могла их сдерживать.

Когда вдова упала на колени и безудержно зарыдала, а ее дети – Хайн и Мари – безнадежно прижались друг к другу, Лили почувствовала себя хуже, чем когда-либо в жизни. Она одна была виновата во всех страданиях этой семьи. Внезапно теплая рука Йо успокаивающе легла ей на плечо.

Позже, когда Йо встал в очередь, чтобы выразить Альме свои соболезнования, Лили охватили сомнения.

– Может быть, мне не надо… – начала она.

– Глупости, конечно, надо. Подумай сама, на что это будет похоже – явиться сюда и не сказать ни слова его вдове, – возразил он. Она кивнула, бледнея, и встала рядом с ним.

Альма приняла ее сбивчивые соболезнования молча, холодно глядя ей в глаза. Но когда Лили протянула руку, она ее пожала.

Йо обнял Альму.

– Если я могу чем-нибудь тебе помочь… – начал он, но она лишь покачала головой.

– Мы уже продали все что могли. На похороны ушли последние мои сбережения. Те немногие вещи, которые у нас остались, уже погрузили в тележку.

– И все-таки, – настаивал Йо. – Когда вы уезжаете?

– В воскресенье, – сказала Альма, сжимая его руку. – Ты сделал больше, чем кто-либо другой, – устало добавила она. – Неважно, Йо. Только Господу по силам нам помочь.

Йо кивнул.

– Я бы на это не рассчитывал, – пробормотал он так тихо, что только Лили могла его услышать. Она удивленно посмотрела на него. – Я скоро зайду к вам, – пообещал он Альме.

Лили почти не участвовала в разговоре, лихорадочно размышляя, что можно сделать. Когда они повернулись, чтобы уйти, она схватила Йо за руку.

– У меня есть кое-какие вещи, я хотела бы отдать их семье.

Йо озадаченно посмотрел на нее.

– Правда? И что же за вещи?

Она пожала плечами.

– Так, разное. То, что может им пригодиться.

– Хорошо. Ты можешь отдать эти вещи мне, я передам.

Она покачала головой.

– Я хотела бы при этом присутствовать!

Больше, чем когда-либо, она чувствовала свою ответственность за эту семью. Кроме того, она цеплялась за любую возможность увидеться с Йо. Даже если снова придется следовать за ним в один из самых грязных и опасных районов Гамбурга.

– Я всегда хожу гулять в воскресенье после обеда, родители не заметят моего отсутствия.

Йо какое-то время смотрел на нее с непроницаемым выражением, и Лили снова почувствовала, как его близость заставляет вибрировать каждую клеточку ее тела. «Интересно, есть ли слово для этого чувства?» – подумала она.

Между тем Йо едва заметно покачал головой.

– Добром это не кончится! – заявил он, тяжело вздыхая, с видом человека, который предвидел беду, но не хотел смотреть ей в лицо.

– Луиза Отто-Петерс требовала для женщин право голоса сорок лет назад. Сорок лет. И что же? У нас даже нет гражданских прав! – Изабель так резко опустила стакан на стол, что сок расплескался по столу. Она досадливо вытерла лужицу рукой.

Девушки вновь собрались у Марты своим тесным кружком. Говорила Изабель.

– Но мы можем их получить! – вставила Лили. Как всегда, когда она осмеливалась взять слово в компании своих новых знакомых, девушка густо покраснела. Она немного разбиралась в этом вопросе, родители не раз его обсуждали за обеденным столом.

– Верно! – согласилась Изабель. – Но сперва мы вынуждены подавать заявку. И что мы получаем в итоге? Возможность купить землю. Открыть мелкое производство. Заняться торговлей. Вот здорово! – цинично заметила она. – Может и пригодится, если кто-то из нас хочет стать торговкой или уборщицей.

Лили кивнула.

– Да, это мало чем поможет нашему движению, – заметила она.

– Вообще ничем! – вскинулась Изабель. – Нам не стоит лезть в политику. Нужно быть начеку, чтобы власти не извратили смысл наших действий.

Вмешалась Траудель:

– То есть ты предлагаешь делать то, что мы и так делали до этого? Писать статьи, распространять петиции – словом, пытаться заполучить политическое влияние другими путями.

– Но этого недостаточно! – вдруг погрустнела Изабель. – Ох эти петиции! – вздохнула она. – Бесконечные прошения, жалобы. Все это ни к чему не ведет. Иногда мне кажется, что их даже не читают.

– Нельзя так, Изабель! – Эмма накрыла ее руку своей. – Женское движение набирает силу. Ты ведь слышала, что случилось в Англии!

Изабель только покачала головой, и Лили робко спросила:

– Что-то серьезное? Я ничего не слышала.

– О, это было ужасно! – Эмма оживилась. – Несколько лет назад они приняли так называемый Contagious Diseases Act, Закон о заразных болезнях. Он позволял полицейским задерживать всех женщин, которых они подозревали в проституции, и подвергать их принудительному осмотру на венерические болезни. Разумеется, стоит признать, что проституция стала настоящей проблемой в Британии. Особенно в Лондоне, где в отдельных районах каждый второй дом превратился в бордель. Женщины жили в нечеловеческих условиях. Я видела это своими глазами. Хуже всего было в Олдершоте, где сосредоточено большинство британских казарм. В какой-то момент там стало так много проституток, что им пришлось жить в норах. Грязные, вшивые и больные – все равно что звери. Но там были солдаты, а где солдаты… Тогда свирепствовал сифилис, и клиенты, конечно, заражались. Началась эпидемия. – Эмма неодобрительно поджала губы. – Закон должен был положить этому конец. Но власти действовали бесчеловечно. Они лишь стремились облегчить жизнь мужчинам. Если женщины отказывались, их отправляли на принудительные работы. Взяли пример с Франции, там это вошло в обычай: проституток хватают все без разбору – полиция, врачи, церковь. А теперь то же самое введено в Англии. И как бы дурно с ними ни обращались, никого не наказывали. При этом все будто забыли, что ни одна женщина не возьмется по своей воле за дело, которое неизбежно приводит к заболеваниям, несет высокие риски и означает быть отвергнутой обществом.

Вмешалась Марта:

– Они идут на это из нужды, от отчаяния. Часто это вдовы или одинокие женщины в возрасте, которые иначе умерли бы с голоду. И мужчины пользуются ими, а потом жалуются на заболевания и падение морального духа города. В конце концов, этот род деятельности невозможен без клиентов-мужчин. Спрос рождает предложение, не так ли?

Лицо Эмма исказилось гневом.