– Вовсе нет! Мы сегодня почти ничего не делали: так, немножко педагогики, французского и рукоделия. Со мной все в порядке. Я просто задумалась.

Зильта чувствовала, что хорошо бы порасспросить ее подробнее, но вместо этого лишь молча откинулась на спинку сиденья. К этой тряске невозможно привыкнуть, подумала она. С момента последних родов она страдала от болей в области таза, которые, казалось, только усиливались с годами. Кроме того, она тяжело переносила женские недомогания, которые из месяца в месяц также становились все мучительнее. Сидя в карете, она ощущала каждый булыжник, по которому они ехали, как острый кинжал в животе. Конечно, она никогда бы не пожаловалась на эти боли – о них невозможно говорить вслух! – но без маленькой ручки у окна, на которой она слегка подтягивалась вверх, чтобы не давить всем весом на чувствительное место, она бы просто этого не вынесла.

Внезапно Лили заговорила:

– Мама, а ты знала, что в Англии и Швейцарии женщинам разрешено учиться? И даже работать врачами! Тебе не кажется, что как-то несправедливо, что у нас это запрещено?

Зильта испуганно посмотрела на дочь.

– Вот, значит, какие темы вы обсуждаете в школе? – спросила она, раскрывая веер. В карете было душно, но она не хотела открывать окно, чтобы одежда не пропахла лошадьми.

– Мама, это не школа, а курсы! И да! То есть нет. Не во время занятий. Но ты только представь, я могла бы вместе с Генри ходить в университет! – говоря это, Лили мечтательно смотрела в окно, а потому не видела, как мать изменилась в лице.

– Это было бы, конечно, страшно увлекательно… – осторожно ответила Зильта, стараясь подбирать слова как можно тщательнее. – Но подумай, что скажут твои дети, если мать будет ходить в университет вместо того, чтобы быть дома, с ними? – спросила она с не до конца искренней улыбкой.

Дочь лишь бросила на нее хмурый взгляд, который Зильте безотчетно не понравился. Так и не дождавшись ответа, она продолжала:

– Ты права, за границей настало время удивительных перемен. А здесь, у нас, все идет своим чередом – и это тоже хорошо! В конце концов, детям нужны их матери. В изучении медицины есть что-то непристойное для дамы. Врачам приходится иметь дело с болезнями, в том числе заразными, мало ли что там можно подхватить. Нет, мы должны оставить медицину мужчинам, как-никак они что-то понимают в этом деле. Хотя, конечно, если у женщины есть такое желание, то не стоит ей этого запрещать. Но откуда оно у нее возникнет?

Зильта не стала развивать эту тему дальше, и Лили тоже молчала, с отсутствующим видом прислонившись к стенке кареты. Зильта поняла, что с дочерью что-то происходит, и у нее засосало под ложечкой. Откуда у Лили такие мысли? Она сказала, что занятия ни при чем. Должно быть, об этом говорили однокурсницы. Под колесо попал большой камень, и Зильта скривилась от боли. Она надеялась, что в будущем ей не придется пожалеть о том, что она когда-то уговорила мужа дать дочери образование. Она лишь хотела, чтобы у Лили было какое-то занятие, чтобы она была счастлива и могла отвлечься. И вовсе не рассчитывала на то, что дочь заразится опасными социалистическими идеями, которые заставят ее сомневаться в своем предназначении.

– Факультативные занятия? – Альфред Карстен хмуро посмотрел на дочь, которая стояла перед его столом, неловко переминаясь с ноги на ногу и краснея. Он отложил в сторону отчеты о новых котлах, которые только что изучал, и задумчиво скрестил руки. – А чему именно вас там будут учить?

– Речь пойдет об английской политике, – с энтузиазмом пояснила Лили. – Их организует моя новая однокурсница, она из Лондона. Мы будем встречаться и говорить о Великобритании. Это герр Кляйнляйн нам предложил – создать что-то вроде учебного кружка. Мы начнем с Англии, но потом пойдем дальше самостоятельно. По очереди будем делать доклады. Это своего рода подготовка к урокам, которые нам предстоит вести.

– Ты никогда не будешь преподавать, Лили, тебе все это не пригодится.

Он увидел, как она вздрогнула при этих словах.

– Но мне интересна тема! И я не хочу быть единственной, кто отказался от участия, это было бы очень неприятно. Герр Кляйнляйн может подумать, что я лентяйка, которая отлынивает от занятий! – сказала Лили, глядя в пол.

Альфред вздохнул. Его не покидало ощущение, что домашний арест не привел к желаемому результату. Но с другой стороны, его гнев по поводу выходки Лили в день крещения корабля уже испарился. Она была хорошей дочерью, и он гордился ею. В конце концов откуда ей было знать, к чему приведет ее затея с велосипедом. Вдобавок, когда она умоляюще смотрела на него, вот как сейчас, он почти никогда не мог устоять. В этом она очень походила на свою мать.

– Что ж, надеюсь эта юная леди действительно разбирается в политике Британии, – пробормотал он. – И не станет учить вас всякой социалистической чепухе. Мне будет любопытно узнать, что она вам расскажет о Гладстоне. Сам я пока не знаю, что и думать по поводу Солсбери. Внутренние проблемы Британии – сложная тема. Ирландские националисты недавно потерпели крупное поражение. Палата общин отклонила билль Гладстона о гомруле – теперь среди либералов произошел раскол, а консерваторы…

Он остановился, увидев, какими глазами смотрит на него дочь, которая явно не имела понятия, о чем он говорит, и уж точно не знала, что гомруль – предоставление сравнительной независимости Ирландии в рамках Великобритании. Кашлянув, Альфред продолжал:

– Впрочем, хорошо, что таких занятий пока нет в вашей программе. Конечно, вреда от них не будет, и факультативные занятия все же нельзя причислить к развлечениям, которые исключает для тебя домашний арест, так что я думаю… – Он вдруг замолчал и покачал головой. – И все же я должен сказать, что мне не нравится, что у вас на курсах столько разговоров о политике. Конечно, учитель должны быть разносторонне образован, но вообще-то женщинам не дано разбираться в политике, и это хорошо. Мужья могут просветить их насчет самых важных событий, а в остальном они не должны чересчур обременять себя этими тягостными и зачастую слишком сложными предметами. Вот почему я никогда не был уверен в необходимости твоего образования: все эти дисциплины тебе не нужны, они только запутают тебя в конце концов. Я уверен, что и Генри будет не в восторге, если его жена за обеденным столом вдруг заговорит о вещах, которые не входят в ее компетенцию, и в итоге выставит себя на посмешище. Впрочем, ладно. Общее образование еще никому не повредило, к тому же вас учат там действительно важным вещам – умению вести разговор, пению, французскому… Все это весьма полезно для барышень, поэтому я и не препятствую твоей учебе.

Тут в дверь постучали, и в комнату ворвался Франц.

– Отец, ты уже просмотрел отчеты, которые я… О, не знал, что здесь Лили! – Он замолчал и остановился на середине комнаты, лихорадочно перелистывая документы в папке, которую держал в руках. – Я зайду позже…

– Нет-нет, я как раз хотел с тобой поговорить! – Альфред отпустил дочь, напоследок подмигнув ей. – Иди и выучи что-нибудь об отличительных признаках тори. Продемонстрируешь мне свои познания на следующей неделе за ужином.

То, как отец подмигнул ей на прощание, рассердило Лили. Он не воспринимает меня всерьез, подумала она, закусив губу. Выходя из кабинета и уже держась за ручку двери, она замешкалась на несколько секунд. Отец говорил с братом серьезным, почти гневным тоном, а Франц упрямо ему возражал:

– Отец, новые маршруты можно проложить только при помощи современных паровых машин! Почему ты меня не слушаешь? Ты точно так же сопротивлялся переходу с деревянных кораблей на стальные, и смотри, что нам это дало! Ты вообще читал отчет? Трехцилиндровый составной двигатель разгонит наши корабли до пятнадцати узлов!

– Я внимательно изучил отчет! – последовал нетерпеливый ответ отца. – И не в первый раз за сегодня думаю над этим вопросом. Я все-таки считаю, что расход топлива будет так высок, что…