В данный момент он работал выбивальщиком шкур, клоппером. Ему приходилось очищать меха и шкуры от соли, которой их пропитывали на время транспортировки, чтобы защитить их от повреждений, влаги и прежде всего против гниения. На суше эта мера была излишней, поэтому работники кидали шкуры на решетки и колотили по ним, выбивая соль. Им доплачивали за вонь, потому что после работы от них несло, как из выгребной ямы, и пятнадцатипроцентную надбавку за грязь. И все же работа ему не нравилась – она не поглощала его целиком. Пока он выбивал и переворачивал шкуры, его мысли были вольны блуждать где им заблагорассудится. Иногда он думал о животных, чьи меха обрабатывал. Часто соли клали недостаточно, и по прибытии шкуры были тронуты гнилью. Желудок выворачивало наизнанку, стоило распечатать партию. Многих рвало прямо на решетку. Но он всегда сдерживался, желудок у него был стальной. Разве что рыба в китайском ресторанчике, где он пообедал на днях, оказалась ему не по силам.

Больше всего ему нравилось ремесло портового рабочего, по иронии судьбы считавшееся самым тяжелым и ненавистным, а ему порой и этого было мало. По вечерам, когда он брел, спотыкаясь, к ближайшей кофейне, чтобы поесть, черный с ног до головы и совершенно измученный, он чувствовал спасительное оцепенение. Именно этого он хотел. Они перемещали до 200 тонн угля за одну смену. Поэтому на работу отбирались только самые молодые и сильные.

Когда он приехал в Гамбург, он начинал как прыгун. Это были самые тяжелые для него времена. Если уголь, который перевозили на барже, находился на небольшой глубине – от шести до восьми метров, то его «подпрыгивали» наверх. Четверо мужчин одновременно прыгали с платформы на доску, висящую на канатах, и своим весом отправляли вверх корзину с углем. Там ее ловил корзинщик и высыпал уголь в бункер.

Эта работа по-настоящему его поглощала. Порой, случайно ловя свое отражение, он поражался своим впалым щекам и темным теням под глазами. Но ему нравилась их небольшая команда, они отлично сработались и всегда могли друг на друга положиться. Без этого было никак – слишком частыми бывали здесь несчастные случаи. Во время перерывов у них всегда был с собой бочонок солодового пива, так что время с полудня до вечера бежало быстрее, потому что пиво давало новые силы, а до полудня их поддерживало предвкушение. Но затем рабочих заменили специальные машины, которые самостоятельно совершали подъем, подбрасывая корзины в воздух. И хорошо, впрочем – ему было все равно, что делали руки, лишь бы голова была занята.

Рядом с ним у решетки стоял невысокий горбатый человечек по имени Фите. Большую часть своей жизни он пробыл чистильщиком котлов и на этой работе угробил себе все здоровье. Даже на расстоянии двух метров Чарли слышал его хриплое дыхание. Погрузка и разгрузка судов должны были производиться так быстро, что чистильщикам не приходилось ждать, пока паровые котлы как следует остынут. Почти сразу они заползали в крошечную темную шахту, где им нужно было сбивать со стен и труб твердые, покрытые коркой отложения. Воздух внутри был подобен адскому огню. Вечерами они выползали, черные, как уголь, сгорбленные, с легкими, полными дыма, в липкой жиже с ног до головы. И получали за это три марки в день. Чарли вздрогнул при одной мысли об этом – замкнутые пространства и глубокие, темные воды были единственным, чего он по-настоящему боялся. К счастью, из-за своего роста он все равно не подходил для этой работы.

Йо оглядел зал. Вонь стояла такая, что хоть святых выноси. Желудок инстинктивно сжался, но мозг, привыкший к этому запаху за годы работы в порту, быстро дал ему понять, что опасности нет. На этой неделе привезли много шкур, от них пахло, как из выгребной ямы. Чарльз устроился клоппером, Йо видел, как на другом конце зала он возится над решеткой. Они хотели вместе зайти в пивную во время перерыва, но Йо увидел, что Чарли еще занят, и остановился перекинуться парой слов с десятником.

Когда Йо думал обо всех тех местах, где приходилось работать его приятелю, ему становилось стыдно. Поденная работа всегда была самой грязной и муторной. Чарльз с упрямством мула отказывался принимать его помощь. Как большинство портовых, он был славным парнем, который много работал и мало получал. Работа в порту была тяжелой, грязной и для целого ряда профессий представляла собой чистой воды эксплуатацию. Здесь практически не было страховки, и зачастую с работниками обращались хуже, чем с животными, которые в отличие от них хотя бы получали воду и корм. У поденщиков была работа лишь до тех пор, пока в гавани стояли корабли, которые надо было разгружать или загружать. У них не было работодателя, который бы заботился о них или нес какую-то ответственность.

К счастью, у них хотя бы были киоски, где они могли купить себе что-нибудь на обед. На самом деле, судоходная компания Карстена была одной из немногих, где даже была столовая. Кроме того, мужчинам разрешалось оставаться в твиндеке во время перерывов – такая возможность, насколько он знал, допускалась только двумя крупнейшими компаниями. В других порой не было даже воды для мытья. Олькерт тоже не хотел тратиться на улучшение санитарно-гигиенических условий. Нигде на причале не было санузлов – ни купален, ни даже отхожих мест. Поэтому по вечерам они шатались по городу, вонючие и грязные. Но мало кого волновало, что от него воняет, когда от всех остальных пахло не лучше.

Шкуры, над которыми работал Чальз, были выдублены и обработаны токсичными веществами, но у клопперов не было возможности вымыть руки во время работы. Кроме того, многим приходилось иметь дело с ядовитыми красками и рудами. А потом теми же пальцами они брали еду во время обеда. Питьевой воды тоже не было, мужчины, когда их одолевала жажда, тайком тянулись за пивом, что было запрещено начальством, или брали воду из корабельных цистерн, которые к тому моменту часто успевали объехать полмира и кишели паразитами, дохлыми крысами, вонючими водорослями. Сам он по молодости дважды заболевал, выпив из такой цистерны. После недели, проведенной в уборной, он больше не притрагивался к здешней воде и, как большинство работников, тайком покупал пиво у разносчиков. Это в основном были перекупщики, они курсировали по гаваням на небольших лодках и нелегально продавали рабочим еду и напитки, когда те выходили на перерыв. Их работа была запрещена, а покупка товара – нет, поэтому он закрывал на это глаза. Он знал по собственному опыту, каково это, когда и сверху, и снизу низвергаются потоки, и считал, что лучше уж пиво, которое зачастую даже повышает работоспособность.

Вдалеке снова мелькнули рыжие волосы Чарльза. Йо глубоко вздохнул. Почему этот осел вечно упрямится? Йо имел влияние в порту, мог улучшить его положение, но Чарльз ему не позволял. Он хотел тяжелую работу, не возлагающую на него никакой ответственности – такую, к которой можно было бы приступить утром, а вечером забыть как страшный сон. Йо обычно удавалось раздобыть ему что-то подобное, но даже ему не всегда это давалось легко. У Чальза был опыт, он уже выполнял ряд работ и умел обращаться с оборудованием. Но у него не было никаких свидетельств, никаких бумаг, где значилось бы, что он мог делать, а что – нет. Репутация – все, чем располагало большинство рабочих. А репутация Чарльза была не из лучших.

Как только Йо подумал об этом, на другом конце зала раздался грохот. Послышались крики мужчин, и он увидел, как несколько рабочих бросились разнимать двух нарушителей спокойствия, которые, по-видимому, затеяли драку. Он было снова отвернулся, решив, что уже достаточно людей, готовых разнять драчунов, но тут увидел, как из клубка тел вынырнул огромный рыжий мужчина.

– Черт возьми, Чарльз! – прорычал он и бросился к другу.

– Эй, Пэдди! – мужской голос прервал его раздумья. Чарли хотел было обернуться, но удержался – он знал, что именно этого Рой и добивался. Он никогда не называл Чарли по имени, вечно бросал ему какое-нибудь прозвище из неисчерпаемых запасов уничижительных обозначений ирландцев.