– Тогда может быть уже слишком поздно! – От волнения лицо Франца пошло красными пятнами. – Отец, наши успехи в переговорах с Роттердамом, не говоря уже о Тихоокеанской линии, многим не дают спать спокойно. Я легко могу назвать с десяток людей, которые были бы рады погубить нашу репутацию.
– Я готов взять на себя ответственность, – сказал Альфред так спокойно, как только мог.
– Но это решение касается не только тебя одного! – вспылил Франц. – Я точно так же вовлечен в…
– Это мое решение, и я его принял!
Сын не ответил, только пристально посмотрел на него, и Альфред вздохнул.
– Давай оставим этот разговор, сейчас мы ни к чему не придем. Я хотел поговорить с тобой о другом. Мне снова написал Олькерт. Помнишь, я просил тебя еще раз подумать над его предложением?
Лицо Франца вдруг словно окаменело.
– Да, и я подумал. Но ты уже знаешь мой ответ.
Альфред вздохнул.
– Франц, – рассудительно начал он, – Розвита – хорошая партия. Лучшая из возможных, если быть точным. Ее нельзя назвать особенно привлекательной, в этом я должен с тобой согласиться. Но соединить наши дома было бы большой удачей. Я не могу тебя понять: ты месяцами упрашивал меня дать шанс верфи Олькерта и, изменяя нашим традициям, строить корабли для новой линии у него. А теперь вдруг отказываешься от союза с его семьей. Как, по-твоему, это выглядит со стороны? Какую причину я должен указать? Какие у тебя основания для отказа?
Франц заметался по комнате, словно тигр в клетке.
– Я ничего не выигрываю от этого брака. Так зачем мне связывать свою жизнь с ограниченной курицей, которая мне противна?
– Ну, в самом деле, Франц! Держи себя в руках.
– Я хочу сосредоточиться на делах фирмы, отец. О браке пока не может быть и речи. Да и зачем? Мне не нужна жена, я предпочту сохранить свободу и привычные развлечения.
– Разумеется, тебе нужна жена. Разве ты не хочешь когда-нибудь обзавестись собственным домом? И как же дети? Кто унаследует твое состояние, в конце концов? Кроме того, как я уже сказал, это делается не только для того, чтобы тебя окольцевать. Этот союз ради всех нас…
– Знаю, знаю… – Франц сердито махнул рукой. – Но я остаюсь при своем мнении: это исключено! У меня еще полно времени. Даже если я женюсь через десять лет, я смогу завести столько детей, сколько захочу.
– Не будь так уверен. Кроме того, через десять лет на эту роль вряд ли найдется кто-то столь же подходящий, как Розвита. Я просто не знаю, под каким предлогом я должен…
– Олькерт хочет этого брака только для того, чтобы лишить тебя возможности и дальше отказываться от сотрудничества. Если бы мы начали строиться у него сейчас, мне бы не пришлось…
Альфред сердито стукнул рукой по спинке стула.
– Мы не будем строиться у Олькерта, и ты это знаешь. Так что забудь. Пока я управляю компанией, мы будем верны Фленсбургу.
Франца передернуло от гнева.
– Отец, не будь ты таким упрямым…
– Тема закрыта.
Мгновение Франц выглядел так, будто никак не может взять себя в руки. Затем он проскрежетал:
– Тогда напиши ему, что у меня бурный роман и я настолько потерял голову, что сейчас ты не можешь меня вразумить, хотя ни к чему серьезному моя интрижка явно не приведет. Это всякий поймет. Так мы на время отделаемся от Розвиты, и, может, она вскоре найдет себе кого-то еще.
– Так что же… – Альфред внимательно посмотрел на сына. – У тебя кто-то есть?
– Это мое дело! – вспыхнул Франц. Альфред устало кивнул.
– Мы еще поговорим об этом, когда ты успокоишься, – начал он, но сын поспешил сменить тему:
– Мне больше нечего сказать по этому поводу. Вместо того, чтобы думать обо мне и моей бесполезной женитьбе, лучше как можно скорее выдать замуж Лили, пока она снова не наделала глупостей. У нее ветер в голове. Говорю тебе, в какой-то момент Генри отступится от нее – и тогда мы упустим действительно выгодный союз. Фон Каппельны – аристократы, отец. Аристократы! И у них связи за океаном.
– Все это мне известно, – нетерпеливо отмахнулся Альфред. – Генри без ума от Лили, об этом можешь не беспокоится. Но семья должна быть укреплена со всех сторон, и брак между тобой и Роз…
– Разговор окончен! – крикнул Франц и вылетел из кабинета прежде, чем отец успел возразить.
Альфред покачал головой и устало опустился на стул. Франц так бурно реагировал на эту тему. Он не одобрил до сих пор ни одной из предложенных кандидаток. Среди молодых людей вошло в моду вести распутную холостяцкую жизнь, общество смотрело на это сквозь пальцы. Иногда Альфреду казалось, что самыми выдающимися представителями этого поколения были как раз те, кто – на манер денди – открыто жил ради удовольствия. Незамужние женщины после двадцати пяти лет считались старыми девами, а мужчины могли оставаться холостыми всю жизнь, заводя одну любовницу за другой, и их ждала в худшем случае слава донжуана. Размышляя об этом, Альфред развернул кресло к окну. Он переживал за всех своих детей. Но как ни удивительно, именно Франц был его главной головной болью, пусть он даже никогда не говорил об этом вслух.
Не для того, чтобы защитить семью.
И не из-за репутации.
У него было предчувствие. Страшное предчувствие. Порой ему было стыдно за свои мысли. Но в такие моменты они вновь закрадывались в голову, заставляя его содрогнуться.
Он искренне надеялся, что ошибается.
* * *
Едва сдерживая дрожь, Франц взлетел по лестнице на верхний этаж. Гнев, охвативший его, был настолько силен, что ему захотелось схватить что-нибудь и швырнуть об стену. Отец был таким упрямым. Если бы он только согласился работать с Олькертом! Тогда Францу не пришлось бы даже думать об этой проклятой свадьбе. Глубокое, темное отчаяние нахлынуло, как волна, грозя целиком его поглотить. Чувство было настолько сильным, что он кинул взгляд вниз, на мраморные плиты холла, задумавшись, каково это – вот так покончить со всеми проблемами? «Почему бы не броситься вниз? – нашептывал голос внутри него. – Ты не такой, как им нужно. Ты неправильный. Совершенно и бесповоротно другой. Если они узнают, кто ты на самом деле, тебе все равно придется это сделать. Так отчего не сейчас, чтобы, по крайней мере, сохранить лицо?».
Франц хорошо знал, что это за голос, его вечный спутник. Словно черный дьяволенок, сидя у него на плече, нашептывал ему на ухо самые темные, самые отчаянные мысли. И не было светлого ангела на другой стороне, чтобы что-то ему противопоставить. Вместо ангела была работа. Пока он работал с утра до вечера, он переставал слышать этот голос. Тогда он чувствовал себя почти нормальным, почти счастливым.
Но только почти.
Мгновение он, дрожа, стоял наверху. Руки с фамильными перстнями и печатками лежали на массивных дубовых перилах.
Здесь высоко. Не меньше десяти метров. Он уже представил себе собственное изломанное тело на красивой мраморной плитке, свои остекленевшие глаза, кровь, медленно стекающую красными струйками. Этот образ казался почти спасением.
Но затем Франц взял себя в руки. Расправил плечи, заставил себя дышать ровно. Лицо утратило выражение глубокого отчаяния, расслабилось и теперь казалось бесстрастным, почти холодным. Он должен быть осторожнее – нельзя показывать, как сильно его пугает мысль о женитьбе. Может быть, стоит завести любовницу, это должно…
В этот момент слева от него открылась дверь, и показалась Зеда. Она вздрогнула, разглядев его в полумраке коридора.
– Герр Карстен, я не слышала ваших шагов. – Она присела в книксене. – Вам что-нибудь принести?
Как всегда, она покраснела. Франц знал, что она в него влюблена. Господи, все они были в него влюблены. Резкость Франца сводила женщин с ума. Она была для них вызовом. Обычно мужчины унижались перед ними, поэтому, когда кто-то поступал иначе, эти глупые индюшки тут же теряли голову. Иногда он развлекался так на балу: намечал себе жертву, проводил с ней весь вечер, разыгрывая внезапный интерес, флиртовал – и все это лишь для того, чтобы на следующий день не удостоить ее даже взглядом. Это сводило женщин с ума и доставляло ему странное удовольствие.
