– Очнитесь! Пожалуйста, очнитесь! Госпожа… Лиор, мы же не знаем её имени!

– Халлен? Это правда ты? Но как ты выжил?

Мне трут щёки снегом, надо мной причитают и пытаются неумело в меня залить какое-то зелье с моей же поясной сумки. Судя по запаху – кроветвор. Смыкаю губы и пытаюсь отмахнуться, пока младший Жёлудь мне зубы склянкой не высадил.

– О! Она приходит в себя!

– Где ты был? Ночью… ты куда уехал? И откуда тут эти твари? Ты знаешь?

Старший Жёлудь хрипит и кашляет. Но важно не это, а третий голос, который бубнит в ответ… что-то про «онневиноват».

Меня не было долго – вот что я выясняю, когда открываю глаза. Уже не жарко: лежу в снегу. Щёки горят – по ним меня лупили. Во рту вкус снега – им меня пытались накормить, потому что не было воды. Под головой куртка Грызи. Этот, как его, Хлоу, некисло готовил наследничков Ройдэка.

– Проблемы с Даром, – шиплю и пытаюсь приподняться. Мелкий Ройдэк помогает. – Этот тут откуда?

«Этот» подходит в сопровождении старшего Жёлудя.

– Я услышал голоса… Я тут… я заблудился, бродил всю ночь… я ни в чём не виноват, понимаете, всё просто так вышло…

Рожа исцарапанная и перекошенная от ужаса, руки трясутся, одежда подрана. С трудом переводит дух и весь горбится. Он мелкий и жалкий, этот сынуля Аграста. Только вот в повадке у него – что-то от испуганного зверя, который отползает и прижимает ушки, а на самом деле у него на уме одно.

Как тебе глотку перегрызть.

– Ты Аграст? Твой папаша нас за тобой послал. Меня и ещё кое-кого. Не встречался с ними?

– Н-нет, – Дрызга правдоподобнее врёт, когда оправдывается – почему опять напилась. – Я тут… по лесу… я бродил всё время. Пожалуйста, отвезите меня домой!

Сейчас на колени кинется, а уж извивается – как червяк. А приполз он как раз с той стороны, откуда Морковка ломился. И поглядывает на лошадушку. Чуть ли не облизывается.

А Жёлуди так на коня и не влезли. Младший стоит, пялится, отряхивает куртку Грызи. Старший слишком близко к Аграсту. Подхожу, оттесняю его к лошади.

– Отвезём. Только сначала встретимся с остальной частью группы. Они где-то там. Где йоссы.

В глазах у Червяка плавает безумие, поза меняется. И без Дара можно учуять, что у него на умишке. Выжить любой ценой, отвлечь на нас йосс, самому – на лошадь и к пристани.

– Т-туда? З-зачем? – и подползает поближе. – Пожалуйста, просто… домой, пожалуйста… я ни в чём не виноват, это они там все…

По братьям видно, что они чуть стоят. Так что ему бы только через меня переступить, а он уж попытается.

– Халлен, откуда здесь йоссы? – спрашивает старший Жёлудь. – Куда ты уехал ночью? И как они оказались на свободе?

Оборачиваюсь к Ройдэку, кидаю небрежно:

– Не слышал, что моя подруга сказала? Они в клетках сидели. Только их ночью кто-то выпустил. И кто бы это мог сделать, как ты думаешь?

Бросок Червяка отслеживаю по старшему Жёлудю. По ужасу на физиономии. Не оборачиваясь, ныряю вбок, выбиваю из руки Аграста нож, которым он мне метит между лопаток. Атархэ давно в ладони, но лить кровь – не вариант. Разворачиваю Резец рукояткой вперёд и как следует даю мрази по зубам. Коленом добавляю пониже пупка.

Аграст теперь соответствует прозвищу. Извивается в снегу, пытается уползти. И отплёвывает зубы.

Брезгливо вытираю рукоятку атархэ. Обхлопываю Червяка – ещё два ножа, кухонный и метательный. Где-то успел вооружиться.

– Надо б его связать покрепче. Потом пойдём дальше.

Лучше бы бросить мразь здесь. Только мы всё равно задержались.

Я не слышу ни рычания, ни даже осколков любых песней. Что бы там не было – оно закончилось.

И я безнадёжно опоздала.

ЯНИСТ ОЛКЕСТ

Воздух стал магией, он – Дар Мечника, взрезает мою грудь изнутри, и Дар Стрелка –пронзает лёгкие и сердце, и Огонь – потому что полыхает лицо, и грудь, но нужно, нужно бежать и не останавливаться, чтобы там, у тех – остался призрачный шанс…

Сбереги их, Единый.

Воздух – Вода, и я тону в нём, загребаю руками и толкаюсь, толкаюсь от него, чтобы меня не утянуло вниз, на снежное дно. И ни глотка я не могу потратить на мольбу, пока бегу, и отвлекаться нельзя: не утратить направление и не влететь в кусты кровяницы – вот самое важное. Но я прошу мысленно – сберечь их… двоих, потому что один – мой сосед по комнате, хороший человек. А второго я ненавижу, но не желаю ему такой смерти. Никто не заслужил быть разорванным опьяневшими от крови йоссами, которые заходятся в безумном вопле радости там, за спиной.

Они уже… близко, а может – они уже нашли их, и часть меня отчаянно рвётся – назад, помочь, но я вцепляюсь пальцами в кору деревьев – и отталкиваюсь, и заставляю себя – вперёд и вперёд, и пусть сердце и грудь разорвутся сейчас – мне нужно дойти, нужно…

Воздух – Холод. Но это почти не ощущается, только в горле застывает что-то колючими льдинками, и слёзы выступают на глазах – я их смахиваю, а эти вестницы холода лезут и мешают различать путь.

Нэйш указал мне направление – какое? Откуда он мог знать, где сейчас Арделл? Потому что видел, куда ушли йоссы от клеток, от частокола, там был плотный след. А Мелони и Арделл ушли по следу охотников, йоссы же явно бросились туда, где была охота. Значит, лучше всего мне сперва выйти на след стаи, а потом уже просто бежать по нему.

Проще было бы по тропе вернуться к частоколу и оттуда начать путь, но теперь – нет времени, и я держу направление мысленно. Просто треугольник, как на уроках, и я черчу подошву этого треугольника, задыхаясь и проваливаясь в снег, стараясь избегать оврагов и россыпей кровавых ягод на кустах.

Я – прилежный ученик, и я – шанс, если он не отослал меня просто чтобы я жил, но нет, если бы шансов совсем не было – он бы ушёл со мной, Нэйш же безумен не настолько, чтобы вот так рискнуть драгоценной жизнью, но… тогда – на что он рассчитывает? Разве сможет выдержать бой с десятком йосс?

Мне не доводилось встречаться с этими тварями в дикой среде, я видел их только мирных, в зверинцах и питомнике. Но слышал рассказы. И даже господин Драккант говорил, что если йосс больше двух и они учуяли кровь – лучше бы бежать, потому что они смелые и хитрые, а когти и клыки у них… нет, не надо об этом.

Ноги вязнут в непротоптанном снегу: белое море в штормовых волнах, с рифами-деревьями, причудливо-алыми острыми кораллами; несколько раз я спотыкаюсь и проваливаюсь в снег руками, чувствую его на щеках, почти захлёбываюсь снегом и воздухом – но выплываю, поднимаюсь и бегу. Словно я – Глубинница из детских сказок.

Сколько раз я просил тебя о чём-то, Единый? Никогда – так, до разъедающей боли в груди, без единого слова, только всей душой моей… Защити и направь, сделай так, чтобы я не потерял дорогу – и чтобы те, за кем я иду, тоже были бы… чтобы они были целы.

Крупные следы бегущей стаи под моими ногами – убегают на восток, два десятка йоссов, разбегаются между деревьями, но все движутся в одну сторону. Я нашёл, и теперь всё проще – только идти по следу.

– Ме-е-е-елони-и-и-и!

Тишина, и ели насмешливо покачивают сединами снегов – нет, нет, не слышали о такой. Перехожу на быстрый шаг, пытаюсь выровнять дыхание, лью в горло на ходу укрепляющее. Проясняется в глазах, и я опять выкрикиваю имя наречённой, и опять, и опять… На бегу или в момент короткой передышки.

Бесстыдно лгу самому себе – потому что не Мелони я должен привести к Гроски и йоссам, но то имя – запретно, как она сама, и во мне что-то тонет при мысли о том, чтобы звать её. Но сейчас не время – и я зову.

– Госпожа А-а-а-а-арде-е-е-ел! – нет, это совсем глупо, длинно… – Гри-и-и-изе-е-ельда! Гри-и-из!

Голос забирается ввысь, срывается: нужно опять бежать, может, они далеко, может, не слышат.

По тропе стаи бежать легче. Укрепляющее действует и гонит вперёд, и может – у меня открывается второе дыхание, а может – я просто стараюсь сбежать от неотвязной мысли. Преследующей хуже голодного йоссы: что это моя вина.