— Уж лучше бы шторм! Было бы куда больше шансов остаться в живых!

Пафнутий поднял острую белобрысую мордочку туда, куда мрачно смотрел старший компаньон, и его рубиновые бусинки встретились с бездушными глазами монстра. Такого огромного, что было непонятно, зачем он тратит время на охоту за котом и крысой, которыми явно не насытится. Только аппетит раздразнит!

«М.н.с.» собрался безвольно обмякнуть и без чувств растянуться на днище, однако от этой трусливой мысли его отвлёк приказ Брыся:

— Покинуть шлюпку!

Пафнутий оторопел:

— А вдруг я не умею плавать?

Впрочем… Не на плотах же его сородичи «первыми бегут с тонущего корабля», как гласит дурацкая поговорка?!

Цепляясь коготками, изяществом которых он так гордился, «м.н.с.» вскарабкался на узкий бортик, противоположный тому, что тёрся о серую махину гигантского судна, и… ужаснулся. Так вот оно какое — море… Целый океан морей…

Размах зеленовато-голубоватой мечты настолько поразил мечтателя, что он покачнулся и, если бы старший компаньон не схватил его за шкирку, непременно свалился бы за борт, раз и навсегда покончив не только с неразумными мечтаниями, но и вообще с жизнью и званием младшего научного сотрудника.

— Куда тут бечь-то?! — жалобно простонал он, окончательно разуверившись в истинности утверждения о трусливом поведении крыс. Скорее всего, поговорку придумал тот, кто никогда не видел моря. Теперь-то Пафнутий был убеждён, что его родственники храбро идут на дно вместе с провизией, хранящейся в трюмах!

Это горестное открытие хоть и наполнило гордостью душу белобрысого потомка корабельных грызунов, однако сильно поколебало его желание становиться капитаном круизного лайнера или даже простым пассажиром в солнцезащитных очках и бандане!

Лодка опять дёрнулась от нового витка лебёдки, и Брысь повторил приказ. Правда, с учётом удручённого состояния «м.н.с.», изменил формулировку:

— Цепляйся за меня!

Прыгать в воду искателю приключений тоже совсем не хотелось, поскольку он терпеть не мог, когда намокала его густая шёрстка. Да и вид вздымающихся волн и необъятных просторов внушали ему не меньший ужас, чем Пафнутию. Но ещё меньше ему хотелось бесславно окончить дни в пасти нафантазированного (даже не настоящего!) чудовища. Уж лучше утонуть с честью и достоинством бывшего Личного Кота наследника российского престола!

К слову сказать, тонуть Брысь собирался в последнюю очередь, а до того —попробовать добраться до якорной цепи, так как эсминец стоял на рейде недалеко от берега и других кораблей, с которых, вероятно, велось наблюдение за экспериментом. (Хотя Брысь сомневался, что Люди, с их несовершенным зрением, в состоянии разглядеть происходящее на «Элдридже» сквозь плотную зелёную завесу. Тут им никакие человеческие ухищрения не помогут, типа биноклей и подзорных труб.)

Запасной план у опытного искателя приключений тоже имелся. Правда, гораздо более рискованный, — доплыть куда-нибудь, положившись на милость волн…

Была и третья возможность (наиболее безопасная, но, увы, наименее выполнимая) — грызун, наделённый от природы прочными зубами, мог бы перегрызть толстые канаты, удерживающие шлюпку. Но этот вариант требовал времени, а его Монтаукский зверь почти не оставил, снова крутанув рычаг…

Новая формулировка приказа понравилась Пафнутию куда больше старой. Он с готовностью вцепился в серо-белую шёрстку старшего компаньона и повис на ней, готовый к решительным действиям.

Совершить прицельный прыжок в сторону якорной цепи Брысю не удалось — лодку опять резко качнуло, и мореплаватели (один — по велению души, другой — по велению долга) бултыхнулись в пучину, тут же накрытые горько-солёной волной…

Лифт плавно, а главное, быстро, так что Мартин не успел запаниковать от тесноты, опустил путешественников под землю. («Марсю», — поправил бы пёс, если бы во время спуска мог думать о чём-то, кроме своей клаустрофобии. И зачем только Савельич о ней упомянул?!) Створки снова разъехались, и взорам пришельцев открылся длинный коридор, наполненный дребезжанием мигающих ламп.

Двухголовики не стали дожидаться, когда гигант с белой кисточкой на хвосте освободит выход. Проворно миновав частокол из разноцветных лап, они первыми выбрались из кабины.

Пристыженный Мартин перепрыгнул через пугающую чёрную щель и тут же воскликнул:

— Я их чувствую! Брыся и Пафнутия!

Если бы искатель приключений присутствовал при том, как резво помчался приятель не к огненному кольцу в конце коридора, а в противоположную сторону, в направлении кладовой, которую они с «м.н.с.» покинули больше часа назад, то снова назвал бы его «лопухом», напомнив о самой первой их встрече в Сашиной квартире, когда суматошный пёс не сразу обнаружил местонахождение нового члена семьи, а совершил лишний круг по дому. *

*Эти события описаны в книге «Брысь, или Кот Его Высочества» (часть 4 «Брысь и Янтарная комната»).

Правда, у Мартина имелись оправдания: в тот раз молодой пёс был слишком возбуждён предстоящим знакомством со знаменитым котом, а в этот — им овладело сильнейшее беспокойство за друзей. Над их чудесным родным запахом витал другой — страшный и враждебный, запах Хищника. Он будоражил кровь и мешал сосредоточиться…

Роли поменялись — теперь двухголовики семенили позади устремившихся вслед за Мартином котов. Небольшую заминку у пришельцев из будущего вызвал вид разгромленного помещения и двух десятков человеческих скелетов. Пёс, озабоченный судьбой друзей, быстрее спутников оправился от неприятного зрелища и кинулся дальше по следу, а жалостливый Рыжий оглянулся на марсиан-телепатов. Он был готов пожертвовать пушистой головой и впустить в неё чужие мысли, лишь бы узнать, что же всё-таки приключилось с бедными колонистами.

У философа, впрочем, имелась своя версия случившегося, так что страдать Рыжему не пришлось.

— Что-то мне подсказывает, что тут побывал Монтаукский зверь… А вот наших здесь нет — у Брыся отменный слух, и он уже выбежал бы нам навстречу.

Последнюю догадку подтвердил Мартин, успевший убедиться, что кладовая пуста (конечно, если не считать вскрытых Пафнутием и опустошённых на пару с Брысем банок, а также множества нетронутых ящиков с консервами). С громким сопением «служебно-розыскной» пёс повторил путь приятелей, который, к его некоторому смущению, снова привёл в коридор.

Возле дверей с мерцающей зелёной надписью на иностранном языке Мартин замешкался, пытаясь восстановить цепочку недавних, не совсем понятных и, вполне вероятно, трагических событий — запах «м.н.с.» ослабел, а потом и вовсе исчез…

— Смотрите! — воскликнул приметливый Рыжий, и все уставились на странный круглый предмет, валяющийся на полу среди прочего хлама и оказавшийся (после того, как с него смахнули пыль) прозрачной пластиковой сферой с небольшим отверстием в боку. Рядом лежала фоторамка с разбитым стеклом. Снимок запечатлел не один, а целых два шара, похожих на только что найденный. Внутри каждого сидело по симпатичному зверьку.

— Шиншиллы! — растерянно пробормотал Савельич и вдруг сел, словно у пожилого философа внезапно подкосились задние лапы.

— И как я раньше не догадался?! Это же так очевидно! — запричитал книгочей, а друзья сконфуженно переглянулись — им пока ничто из происходящего не казалось «очевидным».

Философ продолжал лепетать что-то, на первый взгляд, загадочное (впрочем, и на второй, и на третий тоже): про электричество, которое, пусть и мигает из последних сил, но всё ещё вырабатывается генераторами на каких-то изотопах; про губительное воздействие радиации на «домашних» питомцев, много лет назад оставшихся без заботливых хозяев (после того как те пошли на обед кровожадному монстру); про то, как, предоставленные сами себе, они расплодились по чужой планете и даже адаптировались к её непростым условиям…

— Погоди, Савельич! — взмолился Рыжий. — Ничегошеньки не понятно!