Топливозаправщики Дрейк самолично распорядился отвести на безопасное расстояние, чтобы их ненароком не задели орудия османских кораблей. Оставшиеся три боевых вымпела максимально сблизились друг с другом. Вперед, носовой частью к врагу, я выставил свою «Афину», имеющую сильное фронтальное энергополе. Вплотную к линкору пристыковался «Омаха», развернутый к приближающейся эскадре одним из бортов и частично перекрытый защитным полем «Афины». Сзади суетился малыш «Мэхэн», которому за корпусами двух его старших товарищей пока что ничего не угрожало, и который должен был в случае чего присоединиться к сражению в самый критический момент…

Османы между тем приблизились на расстояние выстрела из дальнобойных орудий. Командир «Эрина», не понимая что произошло, и почему рядом с «Афиной» находятся американские корабли, первым связался с «Омахой». Итан Дрейк попытался ввести того в заблуждение, поведав капудану историю о том, как в тяжелом сражении с русскими одолел их линейный корабль, который снова является законным трофеем американцев.

Однако осман не поверил рассказам Дрейка, потому как уже владел информацией, во-первых, о статусе сидящего перед ним адмирала (Итан Дрейк за саботаж и сотрудничество с русскими официально был назван предателем Республики и объявлен в розыск). А во-вторых, у османского капитана перед глазами высвечивались данные о высшем командном составе крейсера «Омаха». И вместо Дрейка на мостике должен был находиться контр-адмирал Джейкоб Кенни — командующий 30-ой «линейной» дивизии 4-го «вспомогательного» флота…

— Не обматывай мне ухо лапшой! — громко засмеялся капудан-паша «Эрина», коверкая старинную русскую поговорку и отмахиваясь от Дрейка, смотревшего на него через экран. — Кого ты хочешь обмануть, адмирал-предатель⁈

С этими словами турок отдал приказ на начало атаки. Османская эскадра, вытянувшись в «линию», одновременно открыла огонь по скоплению наших кораблей. И это построение османов для меня и Дрейка стало неприятной новостью. Если бы наши враги не знали об отсутствии на «Афине» какой бы то ни было артиллерии, то не вели бы сейчас себя так легкомысленно. При приближении они непременно спрятали бы легкие галеры за защитными полями своих крейсеров, боясь потерять их под огнем главного калибра русского линкора.

В данный же момент ничего подобного не происходило. Все шесть вражеских вымпелов как на учениях спокойно и можно даже сказать вальяжно, не торопясь, подходили к нам все ближе и ближе, одновременно с этим ведя огонь из всех своих орудий. Сомнений не оставалось, османы получили информацию не только о новом статусе адмирала Дрейка, но и о том, что «Афина» не может вести ответный огонь.

И вот сейчас передо мной встала дилемма, выходить на линию атаки и пытаться догнать и протаранить хотя бы один из османских крейсеров, а еще не факт что это получиться сделать. Либо до последнего оставаться на прежних координатах, прикрывая своим корпусом и защитными полями «Омаху» и «Мэхэн», которые без устали вели заградительный огонь по приближающемуся врагу.

Пока фронтальное поле «Афины» держало основной поток разрушительной плазмы кораблей эскадры противника, позволяя американскому крейсеру с минимальными потерями мощности собственных полей вести артиллерийскую дуэль. Но как только я пойду на таран, защиты у «Омахи» и тем более у «Мэхэна» уже не будет. Смогу ли я догнать, перехватить и ударить, например, по тому же «Эрину» я точно сказать не мог, здесь важно было высчитать скорость, угол и главное момент. Но в чем я был уверен наверняка, та это в том, что другие два наших корабля не устоят перед сконцентрированными залпами сразу пяти или шести вражеских вымпелов.

Сознаюсь, я несколько запаниковал, не зная, что делать. Даже удачный таран тяжелого османского крейсера не давал успокоения моему разуму, и к тому же не изменял ход сражения. «Омаха» и «Мэхэн» неприкрытые «Афиной» были обречены, а гибель «Эрина» после удара моего линкора ничего в итоге не решала. Остальные вымпелы османской эскадры, пока я гоняюсь за тяжелым турецким крейсером, разберутся с Дрейком, затем, окружат и с помощью палубных орудий обездвижат «Афину». А дальше делай, что хочешь, можешь безнаказанно стрелять по линкору, не ожидая ответного огня, либо можешь дождаться прибытия американцев с Тиры и провести совместный штурм русского дредноута…

В общем, никому не пожелаю испытать те эмоции, которые я испытывал в тот момент. Бессилие и обреченность от невозможности ничего сделать и ужас от понимания, что буквально через несколько минут произойдет непоправимое…

— Господин контр-адмирал, на радарах неизвестный корабль! — прервал мою намечающуюся паническую атаку, кавторанг Жила…

— Почему же — неизвестный! — я, еле сдерживая эмоции, уставился на экран, все еще не веря своим глазам. — Очень даже известный…

— Линейный корабль «Абдул Кадир» — последнее место несения службы — Флот Северных Сил Вторжения Османской Империи — нынешний статус — «не определен», — между тем монотонно сообщал поступающую со сканеров информацию дежурный оператор.

— Нынешний статус — «пиратский корабль», — дополнил я доклад офицера, подмигивая Аристарху Петровичу, который до сих пор не понимал такого моего радостного настроения.

Нет, я тоже конечно, не знал, чем может обернуться для всех нас это внезапное появление одного из самых мощных дредноутов современности. Но помня, как тепло мы прощались с его сегодняшним капитаном, у меня все же сохранялась надежда на благоприятный исход этой встречи. Тем более терять-то особо было нечего, мы и так доживали последние минуты, под непрекращающимся ливнем плазмы турецкой эскадры…

— Здарова, адмирал-пират! — весело поприветствовал меня огромного устрашающего вида хунхуз, широко оскалившись и демонстрируя все свои четыре оставшихся зуба.

— Привет, старина Го Фэнь, рад тебя видеть, — ответил я, улыбнувшись. — Только почему это я — адмирал-пират?

— Го Фэнь помнит пайцзу, — хунхуз ткнул себя в горло, где тут же высветился фрагмент скрытой термотатуировки. — Помнит, кому принадлежит охранная грамота… Пайцзу не дают псам империи ее дают только вольным людям космоса… Поэтому ты и есть — адмирал-пират, не спорь со мной…

— Ладно, не буду, — поднял я вверх руки, сдаваясь. — Но все-таки я по-прежнему числюсь в рядах имперских псов, как ты изволил выразиться, и в данный момент немного занят разборками со своими врагами…

— Го Фэнь видит на карте, — кивнул хунхуз, — адмирал-пират прижат огнем…

— Ну, не преувеличивай так, просто веду позиционный бой…

— Ага, почему тогда не отвечаешь собакам султана Селима? — засмеялся мой собеседник. — Го Фэнь умный, Го Фэнь вот уже час слушает твои переговоры с остальными кораблями, Го Фэнь понимает, что пушки на линкоре адмирала-пирата не работают… Поэтому Го Фэнь здесь…

— Не думал я, что буду так рад тебя видеть, старина, — я расчувствовался до глубины души, понимая, что этот жестокий и ужасный на вид человек сейчас идет нам на выручку, иначе быть не могло и «Абдул Кадир» здесь бы не появился.

Это настолько было необычно наблюдать, как хунхузы — самые кровожадные и беспринципные создания в Ойкумене спешат на помощь русскому адмиралу. Нет, безусловно, они умели драться, и сражались ожесточенно и стойко, но только тогда, когда нужно было выручить из беды своего же соклановца. А чтобы рисковать головой ради спасения чужака, тем более имперца, такого на моем опыте еще не случалось.

Тем не менее, «Абдул Кадир» уже выходил на прямую линию атаки, угрожая всему левому «флангу» вражеской эскадры. Корабли которой в замешательстве остановились на полпути к нам с Дрейком. Капуданы османских кораблей сначала обрадовались и подумали было, что их грозный, легендарный линкор «Абдул Кадир» вернулся в строй и сейчас поддерживает общее наступление на гяуров. Но правда оказалась суровей, чем им хотелось верить.

Когда перед лицами османских офицеров на экране возникла ужасная, обезображенная шрамами, физиономия неизвестного хунхуза, который начал орать на них и в своей непревзойденной манере обзывать, те были некоторое время шокированы и не знали, как на это отвечать. Ладно, «Абдул Кадир» был захвачен, но видеть на экране вместо русского капитана вот это мурло, непонятно чьей принадлежности, к тому же изрыгающее самые грязные и непереводимые слова, этого они выдержать не могли. Шок и страх наполнил сердца османов, орудия «Абдул Кадира» еще не начали стрелять, а эскадра противника морально уже была побеждена.