— Первые полные скелеты за год, — сказал он.
— И отлично сохранившиеся, — подтвердил Блейк. — Я никогда не видел подобных.
— Кости по осени считают, — брякнул Ларри.
Блейк уставился на него. — И что это должно означать?
Ларри пожал плечами. — Ну, может, их просто сбросили в фундамент.
— Не глупи, Ларри, — сказала Дженис.
— Я собираюсь узнать, как они умерли, — заявил Блейк.
Блейк работал весь день с каким-то отчаянным рвением, позабыв обо всём вокруг. Лишь через несколько часов он прервался и с отрешённым изумлением признал свою одержимость.
Разумеется, это было важной находкой, тем, чего он так долго ждал. Но, отчего-то, он жаждал узнать про этих двоих, как о личностях, как о людях, словно они были ему знакомы; и в этом не было никакого смысла. Он — учёный, напомнил Блейк себе. Эти кости — объекты изучения, не отличающиеся от обломков керамики или обтёсанных камней. Наука — это медленный и методичный труд, а не смутные эмоциональные порывы в чём-то убедиться.
Тем не менее, он ощущал иррациональное стремление поспешить. Блейк подумал, не зажариваются ли его мозги на солнцепёке. Но всё равно продолжил трудиться.
Его первоначальное впечатление подтвердилось. Несомненно, эти два скелета обнимались, почти как любовники, на тысячелетия ускользнувшие от смерти. Оставалось лишь гадать, как кости приняли такое положение. Мог ли какой-нибудь полоумный жрец Бронзового века так разложить тела после некоего жертвоприношения?
Нет, у него крепла уверенность, что тут крылось что-то поинтереснее. Назовём это догадкой.
Отирая лоб, он уселся на пятки и поднял голову. Солнце пересекло зенит несколько часов назад и значительно сдвинулось к западу. Оно терзало его глаза. «Вот бы ненадолго остановить время», — подумал Блейк. Он глянул вниз, через траншею, на самую большую стену из ещё оставшихся в храме.
Грубые булыжники были обмазаны глиной и выложены разноцветными плитками, складывающимися в картины. Он видел подобные мозаики из дворцов Кносса и Агии-Триады в музее Ираклиона. Большая часть картин пострадала от огня и времени, но его воображение заполняло лакуны: для начала — изображение храма, каким тот был когда-то, с четырьмя алтарями богов. Затем — лежащие на алтарях человеческие жертвы, со жрецом, воздевшим нечто непонятное — вероятно, нож — над своей головой. Средний цикл картин окончательно завершился. Но в самом конце вновь появились первые жертвы, стоящие перед алтарями со жрецом. Несуразица. Вот подходящее слово для этого. Вся археологическая группа снова и снова перепроверяла эти мозаики. Они так и не получили удовлетворительного ответа, что же изображают эти картины.
— Так вот что они сделали с вами? — спросил Блейк у скелетов. По его мнению, старики вроде него частенько говорили сами с собой. — Они убили вас, затем вернули к жизни — только вы не дожили, чтобы об этом рассказать? — Он рассмеялся. — В чём дело, ваши боги, недостаточно сильны?
А он-то, конечно, мог прибегнуть к сильному богу, подумал Блейк. Богу, который поразил бы Ларри Паркера за его грехи…
Он услышал скрип ботинок по песку, вздрогнул и поднял глаза, наполовину ожидая увидеть там Паркера, явившегося позлорадствовать. Но на него, слегка улыбаясь, глядел Джо Спатакис.
— Poli zesti[64], — сказал он, затем повторил на английском с греческим акцентом, — Очень жарко.
Блейк пожал плечами. — Привет.
— По крайней мере, достаём интересные вещи. Иначе что бы нам всем не смыться с работы и не пойти купаться, а, Джон?
— Нет, не разрешается. Купайтесь в свободное время. — хихикнул Блейк. — Что ещё интересного вытащили сегодня?
— А ты не слыхал этим утром о моей 19А?
— И что там?
— Колодец. Оттуда пахнет сыростью, так что внизу, вероятно, есть пресная вода.
— Вы ничего не кидали туда, чтобы проверить?
— Он и без того завален камнями. Забавно… — Спатакис на миг глянул на море. — Забавно, клянусь, что он завален нарочно — верх задвинут гранитной плитой, которая должна весить пару сотен кило. Так что, никакой грязи внутри нет, только камни. Странно, а?
— Да, странно.
Блейк не нашёлся, что бы ещё сказать. Он вновь принялся за работу, усердно сметая и соскабливая со своей находки грязь и песок. Грек минуту постоял, посмотрел, а за его спиной жаркий бриз шелестел в оливковых деревьях. На пляже плескалось море, невидимое Блейку.
Когда он взглянул наверх, Спатакис уже ушёл.
Прогудела трёхчасовая сирена.
— Завязывай, старина, — сказал Ларри Паркер.
Блейк не поднял глаз. — Нет, ещё немного. Я хочу закончить ещё несколько вещей. — Он не мог отвести взгляд от костей. Теперь ясно виднелись скелеты, оба съёжившиеся в утробном положении, обращённые друг к другу, каждый с рукой на плече другого, в ужасном объятии. Судя по нестёршимся зубам, эти двое были молодыми, когда умерли — определённо не взрослые.
— Пошли, — позвала Дженис. — Они были там четыре тысячи лет и подождут ещё денёк. Мы идём купаться.
— Прекрасно. Я скоро приду.
— Ты работаешь, как проклятый, — заметила она.
Он глянул один раз, когда она уходила. Увидел, что Ларри ждал неподалёку и они оба пошли вместе. Как делали они с Дженис на первом свидании, когда впервые стали любовниками. Теперь же Блейк чувствовал, что она уходила, а он не знал, как её остановить.
— О да, — прошептал он. — Как проклятый.
Он кинулся в работу с такой неистовой энергией, что сам удивился. Когда он наконец-то оторвался, это случилось лишь потому, что непроглядные тени закрыли кости и ему едва удавалось различить щётку на песке. Блейк выбрался из траншеи и встал, смотря на запад, на ослепительное море. Волны набегали золотыми и серебряными перстами. Низко висело солнце, медленно спускаясь в складку между двумя далёкими горами.
Жаркий воздух душил его. Летом в этой части Крита никогда не становилось по-настоящему прохладно, даже по ночам. Затем Блейк принялся собирать двенадцать синих пластиковых вёдер, впустую стоящих у края траншеи.
Немного удивившись, он обнаружил, что одно маркировано траншеей 13А, уровень 22 — той самой, где скелеты. Наверное, рабочие переставили его сюда, а потом забыли вернуть назад или сообщить ему, догадался Блейк. И внутри что-то темнело — что-то, найденное вместе со скелетами. Быть может, один из них даже держал это в момент смерти!
Озадаченный, он опустился на колени, затем залез в ведро и достал ту вещь. Это был маленький кувшиноподобный глиняный предмет. Он видел такие прежде: древняя свистулька. Внутрь наливали воду, чтобы управлять высотой тона. Эта выглядела отлично сохранившейся. Блейк осторожно взвесил свистульку в руке. Ему подумалось — на что же похож звук, на что тот походил, когда какой-нибудь ребёнок или взрослый Бронзового века в последний раз дул в эту свистульку.
Кончиком пальца Блейк счистил грязь с её бока. Там оказалась внутренняя надпись линейным письмом Б[65], глубокая и чёткая, с единственным словом: Жизнь. А с другой стороны вторая: Смерть.
— Джон Блейк, друг мой, ты действительно работаешь, не покладая рук.
Поражённый Блейк подскочил и чуть не выронил свистульку. Откуда ни возьмись, рядом оказался Спатакис.
— Я не слыхал, как ты подошёл.
— Ты пропустил отличное купание и пляжное барбекю. Другие считали, что ты вернулся в Сидию, но я подумал, не найду ли тебя здесь. Всё ещё над костями, э? — Он пожал плечами. — Дженис всё время спрашивала о тебе. Самоотверженность — это прекрасно, но, может, ты переусердствовал?
— Да, может и так. — Он машинально сунул свистульку в карман.
Грек щеголял в мужском купальном костюме и смотрелся молодцом, невзирая на свой возраст. «На десять лет старше меня, а выглядит на десять лет моложе. Это несправедливо», подумал Блейк. Если бы у него была такая внешность, то, возможно… Он утомлённо поднялся, суставы ныли. Внезапно и болезненно он осознал, что шея сзади обгорела.
