Блейк вытянул руку, чтобы дотронуться до них. Смеясь, они уклонялись от него, протекая по улице, как дым на ветру. Он поковылял за ними, затем устремился к храмовому комплексу.

Здесь, вокруг него, люди проявлялись яснее, один, другой, затем десятки, сотни, облачённые в просторные церемониальные одежды из сине-красной шерсти, как те, кого он видел на фресках.

Они пели, но Блейк не мог разобрать ни слова, ибо весь их язык был певучим и свистящим, мощнее и как-то живее, чем когда-нибудь был английский язык.

Они кружились вокруг него в своеобразном танце, перед огромными дубовыми вратами храма. Пальцы лёгкой паутиной скользили по его лицу, рукам.

Потом танец прекратился и в толпе перед ним расчистился путь..

Он увидел Дженис. Она стояла справа от храмовых дверей.

С ней был Ларри. Оба они были обнажены. Ларри коснулся её руки.

— Нет! — закричал он. — Пожалуйста! Я всё ещё тебя люблю!

Но она, не колеблясь, взяла Ларри за руку. Двери распахнулись вовнутрь. Там ждали верховные жрецы и на алтарях богов пылали огни.

Люди всё ещё пели и скандировали, но теперь он смог разобрать несколько слов, и, непостижимо, как во сне, понять их.

Это сборище праздновало сакральное бракосочетание плоти и вечного огня.

— Ларри, чёрт подери! Нет!

Завопив, Блейк ринулся вперёд. Полуматериальные руки пытались его задержать, но он проскочил мимо них. Он достиг храмовых дверей. Встревожившись, либо от его вида, либо от неких дурных знаков, жрецы захлопнули двери у него под носом.

Но он прорвался в жуткую мерцающую полутьму, меж теней и пламени. Дженис и Ларри стояли перед алтарём. Блейк закричал и кинулся к ним, отчаянно озираясь, ища что-нибудь, вместо оружия, что-нибудь, что можно метнуть. Он заметил кувшин на столе и схватил его, но рука прошла сквозь кувшин, как и сквозь стол, не более прочные, чем облачко пыли.

Сейчас он был призраком. Он кричал, плакал и окликал жену по имени. Аколит внезапно огляделся вокруг, а затем вернулся к церемонии, будто усомнившись, что слыхал что-то, кроме ветра или скрипнувшей балки.

Дженис и Ларри ступили на алтарь и обнялись посреди пламени.

В последний миг Блейк едва не раздавил в руке глиняную свистульку. Затем он потрясённо осознал, что чуть было не натворил и снова поднёс свистульку к губам. Он подул сильно, отчаянно, никак не пытаясь управлять звуком. Сперва вышел визг, потом лишь лопотание, когда он выдул последнюю воду из маленькой глиняной безделушки.

Блейк закрыл глаза, его колени подломились и он рухнул на пол, неуклюже усевшись. Он хлопнул свистулькой по каменным плитам, раскрытая рука не ощутила боли, когда глина раскололась под ладонью.

Тем не менее, мучения были достаточно реальными. Его резкий, воющий вопль едва напоминал человеческий. Он тоже был столь же неповторимым и первозданным, как звёзды, небеса и ночная тьма.

Когда настало утро, он обнаружил, что лежит лицом вниз в гальке и грязи, посреди раскопок.

Траншея 13А, уровень 22. Теперь там лежали четыре скелета.

Кости не сгорели.

Я никогда не был близко знаком с Барри Этвудом. Мы вращались в одних и тех же кругах в колледже, но лишь потому, что общие друзья случайно нас познакомили. Мы ходили на одни и те же вечеринки. Мы принадлежали к одному и тому же литературному обществу.

И мы оба знали Лору Говард.

Вот и всё. Этого хватило. Кисмет, рок, непостижимая судьба. «Нет никаких случайностей», поговаривала Лора раньше. В конце концов, я ей поверил.

Но началось всё с того, что мы раньше называли проблеском прошлого. Тихим воскресным полуднем я засел за разметку экзаменационных билетов, когда зазвонил телефон. Квазимодо, мой терьер, стал повизгивать и кружиться у телефонного столика.

Проблеск…

— Фил? Это Барри.

В первый миг я не узнал этот голос. — Который Барри?

— Барри Голдуотер[67], а ты что подумал, дружище? Я баллотируюсь в президенты… и твой… вклад… может быть чертовски важен… — Он изобразил смех, но даже по телефону я определил, что это фальшивка. Его голос был хриплым и натянутым. Казалось, будто он плачет.

— Барри Этвуд, — произнёс я. — Я не получал от тебя вестей уже… сколько ж это будет? Думаю, лет пятнадцать.

— Ну да. Слушай, Фил, знаю, что навязываюсь, но если у тебя найдётся немножко времени, я бы хотел с тобой повидаться. Это важно.

Я глянул на кипу неразмеченных билетов, но какой-то инстинкт подсказал мне, что это действительно важно. — Ясное дело. Где ты?

— Здесь. В Филадельфии. Я могу добраться к тебе за полчаса.

— Прекрасно.

В тот год, когда мы получили дипломы, Барри Этвуд перебрался на Западное побережье. Разумеется, Лос-Анджелес. Он хотел пролезть в кино. Думаю, на самом деле он снялся в нескольких рекламных роликах. Теперь он вернулся. Действительно, прошло уже пятнадцать лет.

Никакая это была не случайность.

Когда в дверь позвонили, Квазимодо залаял с обычной свирепостью, затем кинулся под своё любимое мягкое кресло.

Я открыл.

Барри выглядел усталым. Такое общее впечатление у меня возникло. Немного сутулящийся, волосы поредели, вместо того, чтобы поседеть, но, в основном, усталый, почти изнурённый. И он был тощим. Большинство людей меняется между двадцатью двумя и тридцатью семью годами, по крайней мере, фунтов на двадцать, но он смотрелся более худым, чем в прошлый раз, когда я его видел. Действительно, ничего хорошего.

— Фил?

Я заметил, как он косится.

— Заходи, Барри.

Он уселся в кресло, под которым тактически залёг пёс. Квазимодо хранил молчание.

Я принёс нам пару банок пива. Барри время от времени прикладывался к нему. Потом он заговорил, поначалу нервозно, но, наконец, разразился грандиозным словесным потоком.

— Это вправду было забавно, в самом начале, — сказал он. — Ну, то есть, я смеялся…

Он замялся, словно утратил ход мысли.

Я откинулся назад, посасывая пиво.

— Что было забавно?

— Снова встретить Лору, после стольких лет. Да это прямо какая-то встреча одноклассников, Фил…

— Лору Говард? Мисс Американский Оккультизм-1970, девчонку-ведьму, фанатку номер один духа Алистера Кроули, ту самую Лору?

Он отставил пиво, сложил руки на коленях и очень спокойно проговорил: — Не шути насчёт этого, Фил. Ты тоже ходил на её маленькие сеансы.

— Я, в основном, ходил, чтобы увидеть её голышом. Кто смог бы забыть зрелище, когда она, в чём мать родила, ползала по кругу, при свечах, мелом вычерчивая круги в подвале дома своей матери. Клёвая у неё была … задница.

— И всё ещё клёвая.

Я наклонился вперёд и похлопал кулаком по ладони. — Эй, эй… Понимаешь, о чём я? Пих-пих? Хлоп-хлоп?

Барри не засмеялся над моей позаимствованной остротой.

— Так много нужно заполнить. — Он вздохнул. — Прошло ведь так много времени? Есть вещи, которым ты, несомненно, удивишься Фил. Я тоже удивлялся. А чем ты занимался всё это время?

— Жил. Думаю, я — единственный член Литературного Общества Виллановы[68], который действительно ушёл и бросил литературу. Меня даже изредка публикуют. Но, в основном, я преподаю в девятом классе средней школы.

— Ты женат, Фил?

— Пару раз чуть было не, но уберёгся.

— А я был. Энн Харрис. Ты её не знаешь. После нашего развода она переехала в Нью-Йорк. Я остался в Филли, так что могу приезжать каждые вторые выходные и видеться с Дэвидом, нашим сыном. Ему пять лет и это единственное хорошее, что получилось из нашего брака, который в ином случае совсем бы протух. Энн меня ненавидит.