Энн энергично шагает по тропинке, протоптанной вдоль лесной просеки. Высокий ельник чередуется с зарослями ольшаника, местами попадаются небольшие вырубки, поросшие молодыми деревцами. В свое время они с Мартом и Малл собирали здесь землянику, а там, справа, осенью земля под невысокими елками и среди можжевельников усыпана рыжиками, как пуговками. По вечерам, после школы, они с Мартом, захватив картофельные корзины, приходили сюда за этими «пуговками». Именно за маленькими, большие на рынке не пользовались спросом. А клюкву они собирали прямо в картофельные мешки. Много ли довелось им бродить по лесу в свое удовольствие: туда ходили по делу! Работать приходилось сверх сил; когда они уже учились в поселковой школе, каждую неделю на воскресенье надо было ездить домой — вечно ждали какие-нибудь дела, то же самое продолжалось и в институте. Но зато Энн ощущал свое превосходство над соучениками. Это чувство сохранилось в нем и по сей день: когда на работе его сослуживцы мечутся и нервничают, он сохраняет хладнокровие. Он не паникует, он думает, как быть дальше. Для него не существует понятия «невозможно»! И эту черту он унаследовал от отца!.. В их доме в общем-то никогда не перебивались с хлеба на воду. Хотя они и бедствовали, если говорить о деньгах. Такое уж было тогда время — колхозники почти не имели денег. Не было и машин! Теперь-то, если вкалывать, можно неплохо заработать. А в ту пору платили гроши и нормы были высокие. Но хозяйство у них было немалое — в рамках дозволенного, и даже чуточку больше. В их жизни и начинаниях чувствовались размах, хватка!.. Мать и сейчас продолжает в том же духе… Две коровы, теленок, шесть овец, три поросенка на откорме, стая кур — ее хозяйство разрослось и даже стало больше, чем было при отце! О чем она думает? Неужели не понимает, что силы у нее уже не те, что одной ей не справиться, что дети хотят жить своей жизнью?! Кто бы, черт возьми, растолковал ей это? Март говорит, что без скотины она тут жить не сможет. Так что же делать? Еще меньше Энн представляет себе мать в городе: такую неприкаянную в уголке городской квартиры — нет, только не это! Мать и не догадывается, что на самом деле Энну хочется видеть ее такой, какая она есть, и что ему было бы больно из-за каждого животного, с которым матери пришлось бы расстаться ради того, чтобы сберечь силы или даже жизнь. Ведь это ударило бы по ее самолюбию! А для Энна чувство гордости его матери столь же значительно, как и его собственное, — это важнее, чем сила и, пожалуй, сама жизнь!.. И ему есть чем гордиться: пока еще ни один из его однокурсников не преуспел так, как он!.. Хотя ходят слухи, будто Яак собирается защищать диссертацию. Для него защититься плевое дело — вырос-то он в кабинете! И к тому же не женат! Да разве бы и Энн не завершил свою работу, если б ему не приходилось каждую неделю мотаться в деревню? Наступит ли этому когда-нибудь конец? Черт возьми, на работе он никогда не расклеивается так, как здесь, из-за домашних дел! Женщины вечно ставят все с ног на голову, их никогда не устраивают естественные, разумные решения, они вечно поступают так, как сами считают правильным!

Энна раздражает даже этот лес, здесь любой куст выше него и небо подобно узкой бороздке над просекой! Он знает, что просека должна скоро кончиться, и, стремительным шагом преодолев густые заросли, выходит на открытое пространство. Перед ним распаханная залежь, высоковольтная линия и вдали огромное строение — колхозные ремонтные мастерские; за проволочным ограждением машины и навесные агрегаты. Энн вдыхает полной грудью, наслаждаясь простором и величием дела рук человеческих.

Мать стоит на краю поля у лесной опушки, одной рукой она держит за поводок овцу, а вторую подносит козырьком к глазам и, гордо выпрямившись, высоко подняв голову, будто маленький коренастый полководец, глядит, как с разных концов поля приближаются ее дети… Заливаются жаворонки. Где-то там, почти под самым солнцем, виднеется трепещущая точка, взмывает вверх, опускается, снова взлетает, замирает в воздухе и камнем падает вниз, а в ушах продолжает звучать ее трель… На поле работает трактор с сеялками на прицепе. Он разворачивается в правом конце поля и кажется совсем маленьким, гул его еле слышен, но вот он быстро приближается, шум нарастает, воздух вокруг матери начинает дрожать. Лицо в кабине трактора внимательно глядит на мать. Лицо это продолговатое, с выдающимся вперед подбородком, с маленькими серьезными глазами. Поравнявшись с матерью, тракторист одаривает ее ослепительной улыбкой, и вот, промчавшись мимо, трактор начинает новый круг.

— Нету! — говорит мать Энну, первым подошедшему к ней.

— Могли удрать за покосы, — отвечает Энн. — И собаки толковой нет, чтоб след взяла! Где ее сейчас носит?

— Бог знает, куда она подалась! — говорит мать и, словно защищая собаку, рассуждает: — Вконец одичали. Давно их с рук не кормила, вот и боятся всего! Если б жив был старый Кики, он бы пригнал овец откуда угодно!

— В конце концов прибьются к какому-нибудь стаду, — говорит Март, — волков-то у нас нет.

— Значит, придется дать объявление в районную газету! — говорит Энн.

— Да, придется, — поддакивает Оскар.

Малл зевает. От теплой погоды и приятной прогулки всех разморило. Куртки и свитеры скинуты… Слева по краю поля приближаются Эве и Ильмар. Эве бодро шагает впереди, лицо у нее пылает, Ильмар ступает следом, слегка склонив голову набок и улыбаясь про себя.

Рядом с ними останавливается трактор, но мотор его продолжает урчать; тракторист выбирается из кабины, с хрустом потягивается и подходит к остальным. Теперь губы у него вытянуты в трубочку, будто он вот-вот засвистит, глаза смотрят хитро, руки засунуты глубоко в карманы брюк, на нем ватник, брюки заправлены в кирзовые сапоги с отогнутыми голенищами, на голове выгоревший картуз, из-под которого видна светлая прядь волос, брови и ресницы тоже светлые.

— Ишь ты, мардиское семейство овцу на прогулку вывело? — говорит он и снова складывает губы трубочкой.

Энн прыскает, — до остальных шутка доходит не так быстро, а мать поясняет:

— То не наша, это матсиской Мари овца…

Теперь смеются уже все, кроме Оскара и матери, которая все продолжает объяснять. Малл растолковывает Оскару:

— Матсиская Мари отпустила свою овцу прогуляться с нами!

Оскар еще некоторое время молчит, а затем разражается громким хохотом, похожим на рокот маленького трактора. Остальные смеются еще громче.

Мать не дает сбить себя с толку, она бодро и весело продолжает:

— Счастье, что веревки на них не было, не то зацепились бы еще где-нибудь и удавились, а теперь-то уж объявятся, чую я, что наверняка найдутся.

У сарая, развернувшись в сторону ворот, стоит черная «волга»: Шофер, молодой парень с аккуратно подстриженными кудрявыми волосами, сидит за рулем, углубившись в журнал «Вопросы и ответы».

Анне, жена Энна, опустив голову и скрестив руки на груди, медленно прохаживается от машины к воротам и обратно. Их дочурка Пирет, с густой светлой челкой на лбу и в джинсовом костюмчике, с неподдельным изумлением смотрит на кур, затем бежит к ним, но они удирают от нее за сарай для телег, а со стороны поскотины навстречу ей идут те, кто ходили разыскивать овец.

— Гляди-ка, кто к нам в гости пожаловал! — подходя ближе, радостно восклицает мать, однако в голосе ее чувствуется напряжение — похоже, она немного испугана и не уверена в себе.

И у Анне улыбка получается какая-то вымученная, словно губы у нее стянуты проволокой.

Со двора навстречу им бегут Калле и Кати. Вместе с ними к матери спешит и собака, косится на гостей, рычит и негромко лает.

— Что же ты за воротами стоишь, неужто в дом боишься зайти?! — спрашивает мать все так же радостно. — Кати, Калле, что же вы тетю Анне в дом не пригласили?