Напротив стоит его жена Анне. Она держит за руку дочку. Девочке года два-три, это пухленький и милый ребенок; сейчас у девчушки испуганный вид, как и всегда, когда мама с папой о чем-то очень громко говорят, а потом папа надолго пропадает и мама все это время сама не своя — то сердится на нее, то вдруг принимается ласкать. В общем-то ее мама по натуре человек спокойный и уравновешенный, стройная гибкая блондинка, тоже молодая и круглолицая. У нее практический склад ума, она крайне редко выходит из себя, но в настоящую минуту гнев ее достиг предела, щеки покрылись красными пятнами; хотя по лицу и видно, что внутри у нее все клокочет, она произносит сдержанным голосом:
— Все выходные я должна быть одна с ребенком — это тебя, разумеется, не трогает!
— Тогда поедем со мной! — говорит Энн, нервно подергивая плечами и кусая губы. — Одевай побыстрее Пирет, возьмем такси!
Он предлагает это как решение, в которое и сам не верит.
— О чем ты говоришь! — бросает в ответ Анне. — Из-за прихотей барыни швырять на ветер шесть рублей и мотаться туда-сюда с ребенком! — И добавляет, презрительно усмехаясь и щурясь:
— Пусть она за эти шесть рублей наймет работника!
— Работника! — вспыхивает Энн. — Она же и на вас хочет взглянуть! Она не видела Пирет с прошлого лета!
Теперь Анне отвечает совсем тихо, цедит сквозь зубы:
— А я не хочу ее видеть! Я не желаю видеть эту кровопийцу!
— Что-что? — поперхнулся ошеломленный Энн.
Анне на секунду и сама вроде пугается, но тут же берет себя в руки и, не дрогнув, применяет чисто женскую тактику наступления под видом обороны:
— Вот именно! Ты что, слепой? Все твои выходные идут скотине под хвост! Тебе ее коровы и свиньи дороже собственной семьи. Барыне стоит свистнуть, и ты летишь. Это же чистое издевательство — она не желает, чтобы ты хоть немного пожил собственной жизнью. Ты такой же растяпа, как Март!
Энн смотрит на жену будто не слыша, что она говорит, смотрит, как на телевизор с отключенным звуком; лишь при слове «растяпа» он усмехается, а затем выходит за дверь.
7
Старая мыза среди векового парка
Правление колхоза находится в старом баронском замке, стоящем среди зарастающих прудов и вековых лип. В камышах гнездятся утки; перед замком на заасфальтированной площадке сгрудились несколько «газиков», два ижевских «москвича» и мотоцикл с коляской.
Мать и Лийне с хутора Яагу не подъезжают прямо к дому, а слезают с велосипедов у ворот парка, где кто-то оставил трактор, и идут по асфальтовой аллее, ведя рядом велосипеды с висящими на рулях молочными бидонами. У Лийне, кроме бидона, на руле болтается большая потрепанная сумка, очень старая и потерявшая форму. Лийне ступает бодро; похоже, она преисполнена сознания собственной правоты: подбородок упрямо выдвинут вперед, тонкие жилистые руки старательно толкают велосипед.
Перед домом женщины устанавливают велосипеды в стояках и идут вверх по широкой парадной лестнице. При этом Лийне как-то испуганно съеживается, и чем выше они поднимаются, тем сильнее она горбится и пытается отстать; мать же, напротив, все больше распрямляется. Пожалуй, даже слишком — ей бояться нечего, она знает, что правда на ее стороне.
Бригадира они находят в старинном рыцарском зале с камином и дубовыми панелями, на стенах которого висят Доска почета и стенды, рассказывающие о жизни колхоза. Лийне становится как будто меньше ростом, она прячется за спину матери и, вытирая руки подолом передника, боязливо косится на стенды. Там зигзагами взбираются вверх красные, синие и зеленые линии… Матери приходится самой, как говорится, брать быка за рога. Заложив руки за спину, слегка наклонив голову, она смотрит прямо в глаза бригадиру и начинает:
— У меня в календаре записано, что на сегодня лошадь мне обещана, я две недели назад приходила к тебе договариваться, а давеча еще раз переспросила. Лийне же спорит, что ты лошадь вовсе ей обещал… Так как же?
Бригадир, рослый молодой увалень, недовольно сведя брови, смотрит на них, затем извлекает из глубины кармана растрепанную записную книжку, с сопением листает ее и сердито, словно оправдываясь в том, что его уличили в беспорядках, восклицает:
— Лийне лошадь на воскресенье записана!
Мать, удовлетворенная, поворачивается к выходу, но Лийне все еще трет руки о передник, вся уйдя в изучение графика. Бригадир, растерянно помаргивая, с секунду глядит на нее, потом усмехается и гаркает Лийне прямо в ухо:
— Тебе лошадь на воскресенье записана, нынче суббота, так что лошадь тебе завтра будет!
— Да-да-да, — пугается Лийне и устремляется к двери.
— Ну-ну, понеслась! — ворчит мать, поспешая за ней, но ступает она теперь раскованнее и легче.
А бригадир жалуется полненькой добродушной секретарше, с пышным начесом, которая подходит к нему с каким-то известием:
— Чертовы пенсионерки! В будни лошадь на выгоне валандается, никому ее не надобно, а в пятницу с вечера и до воскресенья готовы на части ее разорвать!
8
Пробуждение Ильмара
Ильмар просыпается в тесной комнатушке с высоким потолком, которая на самом деле принадлежит молодоженам — Марту и Ильме, — глядит в потолок и думает: «Как в гробу!» Если лечь головой к одной стене, то пальцами ног можно дотянуться до противоположной. Эта единственная маленькая комнатка, пристроенная к большой квартире ученого в пятидесятых годах, предназначалась для прислуги.
Ильма любит эту комнату, она говорит, что здесь мыслям некуда разбежаться. Сам Ильмар предпочитает просторные помещения. В этом они схожи с Мартом. Эта узкая пещера угнетает его. Вообще-то больше всего ему нравится просторная гостиная; там так приятно, лежа в постели, смотреть телевизор… Пожалуй, стоит снова перебраться в нее, может, они и не вернутся сюда. А здесь он будет работать. Он имеет полное право спать в гостиной!
Из кухни, которая находится рядом, за стеной, слышен стук вилок или черт знает чего и звонкий детский голосок. Там завтракают отец Ильмара, мачеха Рита и трехлетний сводный брат.
И тотчас перед глазами Ильмара всплывает лицо мачехи: гладкие черные волосы, собранные на затылке узлом, большие, как тарелки, серые глаза на худом лице, тонкие губы, так часто искривленные иронической усмешкой либо обнажающие в улыбке зубы — словно вот-вот укусит, а глаза при этом широко раскрыты.
— Чертова гадюка! — бурчит Ильмар. Эта гадюка устроила себе гнездо в квартире его деда, а родная сестра Ильмара и ее муж ютятся в подвале, где плесень ползет по стенам и по полу снуют крысы. Ильмар начинает часто моргать: несправедливость причиняет ему боль.
— И они безропотно, как овцы, сносят все это!
Вернувшись из Москвы и узнав о происшедшем, Ильмар тут же, за ужином, набросился на мачеху:
— Почему ты выгнала Ильму и Марта?
— Никого я не выгоняла! — возразила мачеха, пожимая плечами, и, ловко орудуя ножом и вилкой, продолжала разделывать мясо.
— Ты ведь заявила Ильме: «Почему вы не дадите нам хоть немного пожить своей семьей?!» — выпалил Ильмар то, что так потрясло и его и сестру. А про себя подумал: «Начнет юлить — дескать, ничего такого она не говорила! Ясное дело, потому-то и заявила об этом Ильме с глазу на глаз!»
Но мачеха не стала ничего отрицать, она лишь снова пожала плечами и произнесла:
— Сказала что думала. Когда человек раздражен, он может много чего наговорить! Не знаю, как вам, а мне не нравится жить стадом! Только запретить я им не могу, если хотят, пусть возвращаются и живут!
«Конечно не можешь! — подумал Ильмар, кусая губы. — Жить здесь у тебя прав не больше, чем у Марта!»
— Ишь, какие недотроги! — добавила мачеха. — Между своими всякое случается.
— Прежде в нашем доме такого не случалось! — сказал Ильмар, едва владея своим голосом, готовым сорваться и задрожать. — Мы к этому не приучены! И мне кажется, что именно на это ты и рассчитывала. Стоило дедушке оказаться в больнице, как ты тут же принялась командовать!
