Эстер вынырнула из-за занавески.

— Как тебе у нас нравится?

Инга вздрогнула.

— Нравится, да, нравится, — испуганно пробормотала она.

— А что тебе нравится? — хитро спросила Эстер.

Инга еще раз окинула взглядом комнату.

— Занавеска, эта занавеска с гномиками, — сказала она и запнулась, поняв, что сказала не то. — Мне нравятся гномы, — попыталась она объяснить, но почувствовала, как еще больше запутывается.

— Ах эти! Фи, они злюки! — презрительно воскликнула Эстер. Прозвучало это так, будто гномики были какие-то ущербные. И Инга с испугом заметила, что гномики закивали головами. Они все так же горбились, выражение лиц у них не изменилось, с той же легкой ухмылкой висели они на занавеске, и только их головы покачивались туда-сюда и, как будто с усмешкой, они повторяли про себя: ты-смотри-ты-смотри-ты-смотри…

— А этот коврик? Тебе нравится этот коврик? — поинтересовалась Эстер, прыгая на диван, и взгляд Инги, вопреки желанию, последовал за ней: над диваном и впрямь висел коврик. Он был таким темным, что сливался с обстановкой и с коричневато-лиловым рисунком обоев, наверно, потому Инга его сразу и не заметила. Из темной глубины коврика выплывали три белых пятна — три лебедя.

— Тебе хотелось бы полетать на них? Ночью? — произнесла Эстер неожиданно мягким, мечтательным голосом. И когда она это спрашивала, она была совсем как Мари-Анн, словно бы Мари-Анн вдруг вернулась и улыбается, робко, смущенно, и глаза у нее такие же темные, как мягкий коврик за ее спиной. Рука Эстер скользнула по коврику, по лебединой шее. Шея изогнулась, как будто лебедь боялся щекотки. Инга видела это совершенно ясно.

Что же это? — недоумевала Инга.

Вначале, по дороге домой, начиная приходить в себя от испуга, она была возбуждена: теперь она знала нечто такое, о чем другие и не подозревают. Школа стала для нее чем-то бо́льшим. Но тут она мотнула головой — она уже не маленькая, чтобы обманывать себя. Такого не бывает, слишком уж все это похоже на сказку, а сказка оттого и сказка, что в ней бывает то, чего на самом деле не бывает. Значит, на самом деле ничего такого нет. Но она же видела? А что она, собственно, видела? Может, ей все причудилось? Разве не могла занавеска колыхнуться от сквозняка, а ковер шевельнуться оттого, что к нему прикоснулась Эстер? Просто создалось такое впечатление?.. Она широко раскрыла глаза, чтобы отчетливее вспомнить все происшедшее, и снова перед ее взором возникли кивающие гномики, и снова ей стало не по себе.

Это надо проверить, обязательно проверить, решила она, чтобы избавиться от страха.

Вечером она была готова тут же обо всем порасспросить Эстер. Однако утром, по дороге в школу, все представилось ей не то чтобы сном, а просто комната Эстер со всеми своими чудесами отдалилась куда-то, так что было бы смешно спрашивать, кивают ли гномики и почему… Эстер еще высмеет ее. Инга решила, что можно ведь снова пойти туда и еще раз во всем убедиться, но когда Эстер в конце занятий спросила, придет ли она сегодня заниматься с ней, у Инги как будто само собой слетело с губ:

— А не лучше ли сегодня ко мне? Давай будем по очереди — один день у нас, другой у вас!

— Ладно, — согласилась Эстер.

В коридоре, у лесенки, которая вела из раздевалки во двор, около двери котельной стояла техничка и разговаривала с истопником. Техничка, или Эстерина мама, или Элла-звонариха, как ее прозвали, потому что она давала звонки на урок и с урока, что-то раздраженно доказывала дяде Рашпилю, смотревшему под ноги и почесывавшему затылок. На нянечке был застиранный синий халат, из-под которого виднелся подол красного цветастого шелкового платья. Ноги у нее были тоненькие, как спички, и неуклюжие мальчишечьи ботинки казались на них копытами. Великан-истопник был в высоких резиновых сапогах, на голове — восьмиугольная шоферская фуражка. На заросшем щетиной лице поблескивал единственный маленький глаз, второй глаз был закрыт, и из него сочился гной.

Эстер бросилась вниз по лестнице навстречу Инге и крикнула:

— Пошли!

— Ну-ну, куда это! — рассердилась мать Эстер, неожиданно повернувшись к девочкам.

Инга заметила, что у нее яркие красные губы и большие, как тарелки, глаза, светившиеся на худощавом лице.

— Я пойду к Инге заниматься, — объяснила Эстер. — Это та самая умная девочка, что будет подтягивать меня по математике.

— Ясно, — произнесла мать Эстер, и глаза ее потухли.

Дети группами возвращались домой. Некоторые шли вниз по аллее, другие вверх, шли впереди и позади Инги и Эстер. От компании мальчишек отделился Алари, побежал за девочками и начал дразниться:

— Элла-звонариха, старая кудлариха, дринь-дринь!

Эстер резко обернулась, зашипела, как кошка, и замахнулась портфелем, но Алари оказался проворнее. Большими козлиными прыжками он вернулся под защиту компании мальчишек. Эстер и не пыталась его преследовать. Она спокойно ступала рядом с Ингой и даже усмехалась про себя. Инга была ошарашена: Эстер, задира и забияка, так спокойно отнеслась к тому, что дразнят ее мать! Если бы Алари просто крикнул: Элла-звонариха! А ведь он сказал куда хуже. И Эстер… Будто так и должно быть.

Инга жила на втором этаже большого каменного дома. У них были просторные комнаты и светлый паркет. Из кухни приковыляла бабушка — в одной руке у нее была палка, другой она опиралась о косяк, — выглянула в прихожую и позвала: «Иди обедать!»

— Я не могу, — возразила Инга. — Сперва я должна позаниматься с Эстер.

Инга разозлилась: вечно бабушка пристает со своей едой в самое неподходящее время.

Комната Инги была прямо-таки создана для занятий: у правой стены стояла доходившая до самого потолка книжная полка, письменный стол под окном был покрыт зеленой бумагой — говорят, это полезно для глаз… Эстер уселась за стол, раскрыла тетрадку по математике, погрызла шариковую ручку и неожиданно спросила:

— Это твоя бабушка?

— Да, бабушка, — ответила Инга.

— Она с вами живет?

— Конечно, с нами.

— А на кухне у нее сушатся травы?

— Какие травы? — не поняла Инга. Ей показалось, что Эстер, вместо того чтобы учить уроки, решила подразнить ее.

— Ну, разные травы, которые она собирает, — хитро усмехнулась Эстер.

— Моя бабушка никаких трав не собирает! — отрезала Инга.

— Ха-ха, — засмеялась Эстер. — Кого ты дурачишь?

— Не собирает!

— Ты хочешь сказать, что она не сушит тра́вы у вас на кухне и не варит из них всякие зелья? — прищурившись, спросила Эстер.

— Не варит!

— Значит, она варит их где-то в другом месте. Просто ты не знаешь. У моей бабки в деревне вся кухня забита травами, они свисают с потолка и растут прямо на полу, мне то и дело приходится полоть пол, а когда бабка начинает их варить, она выгоняет меня из кухни и сама все время что-то бормочет. Ты понаблюдай как-нибудь за своей бабушкой, — Эстер перешла на шепот. — Когда она ночью встанет с постели. Старухи — они хитрые. Она будет ждать, пока ты заснешь, а ты не засыпай, выглядывай из-под одеяла и, как только она вылезет в окно, выскочи из постели и посмотри, в какую сторону она пошла!

— Моя бабушка не лазает по ночам в окна! — громко ответила Инга. Эстер еще что-то советует ей, будто знает ее бабушку лучше, чем сама Инга!

— Тсс! — поднесла Эстер палец к губам и захихикала: — Откуда тебе знать, что она не лазает, видела, что ли?

— Что?

— Ну, что она вылезает в окно.

— Нет, не видела!

— Так откуда же ты знаешь, если не видела? — с издевкой произнесла Эстер и расхохоталась.

Инга разозлилась, но постаралась ответить так же насмешливо и так же холодно, как Эстер:

— Ты что, дурой меня считаешь? Я не маленькая, чтобы верить в такие вещи!

— Чему же ты не веришь? — спросила Эстер, снова хитро прищурившись.

— Вот ничему не верю! А ты просто сумасшедшая, если говоришь такую ерунду и сама в нее веришь!

— Ну и пусть. А ты зато дура, — хладнокровно возразила Эстер.