Себ заканчивает и отходит на пару шагов, чтобы полюбоваться своей работой.

— Вуаля. Символ Близнецов. Получилось идеально, хоть ты и мешала мне работать. Дугу набивать трудно, но с каждым разом у меня получается все лучше и лучше.

— Думаю, твой брат гордился бы тобой, — отвечаю я.

Себ поднимает на меня глаза. Анжела сидит напротив нас. В воздухе висит нервное напряжение. Мне страшно, но я сосредотачиваюсь на игре «будь как Анжела». Она всегда умела давать людям то, чего они хотят, интуитивно угадывая их желания.

Себ кладет татуировочный аппарат на стол и пристально смотрит на меня.

— Как благородно.

— Я серьезно. Вот я, например, проделала весь этот путь из Сан-Диего сюда только ради Анжелы. Так что понимаю, каково это — сделать что-то крутое для своего брата.

Ну что ж, иногда можно и подыграть противнику. И даже сыграть по его правилам. Нужно дать ему то, чего он хочет.

— Знаю, ты любил своего брата. Если бы моя сестра умирала в пустыне от какого-нибудь ядовитого газа, я была бы благодарна тому человеку, который создал противоядие.

Его темные глаза сужаются.

— Когда мы были детьми, Батист всегда боялся меня. Но я любил его, ты права.

Он подходит ближе.

— Продолжение эксперимента — единственный выход для всех нас, Шейна. Надеюсь, ты понимаешь. Ты тоже внесешь свой вклад в медицину. Правда, не как врач, как хотела.

Он выкатывает из угла на середину комнаты стальной стол и начинает раскладывать на нем инструменты: три скальпеля, хирургические ножницы, ретрактор, дерматом, зажимы, два шприца, баллончик с антисептиком, свернутую трубку и рулон бумажных полотенец.

Думай, думай, думай. От жалости к себе у меня сдавливает горло. Что нужно Себу? Мне кажется, ответ содержится в словах Жан-Люка: «Психопаты подкрадываются незаметно». Все слезы Себа по Анжеле были игрой. В нем нет ни капли эмпатии. Он высокомерен и рационален до предела. То, что я скажу ему, должно быть частично правдой и даже лестью. Я прочищаю горло.

— Себ?

— Да?

— Помнишь тот день на скамейке в парке? Тогда я ничего не сказала, но хочу, чтобы ты знал. В тот день я оттолкнула тебя из-за сестры, и зря. Она всю жизнь только трепала мне нервы. Но ты, Себ… — Я смотрю ему прямо в глаза. В его взгляде осторожное любопытство. — Я впервые встретила человека, равного себе по интеллекту. И отвергла его ради своей сестры, которая сама бросила меня и уехала за шесть тысяч миль. Мне жаль, что все так обернулось. И хотя ничего уже изменить нельзя, я хочу, чтобы ты знал это.

Его реакция оказалась совсем не такой, как я предполагала. Осторожное любопытство мгновенно превращается в дикую ярость. Раздувая ноздри, он пинает ногой столик и хватает меня за плечи.

— Неужели ты ничего не поняла из всего того, что я сказал? Верность сестре — это единственное, чем ты должна дорожить в этом мире.

Я чувствую, что его пальцы оставляют на мне синяки, он трясет меня, как куклу.

— Ты должна каждый день благодарить небеса за то, что она все еще жива. Что тебе был дан этот дар, эта самая глубокая в мире связь.

Он снова трясет меня, и моя голова ударяется о камень. Перед моими глазами вспыхивают звезды, но я вижу, как корчится Анжела, будто тоже чувствует боль, разрывающую мой череп.

— Ты никогда не узнаешь, что потеряла, пока не станет слишком поздно! — разоряется Себ.

Несмотря на дикую боль, я замечаю, что хирургический стол Себа от удара ногой откатился к Анжеле. Она сможет дотянуться до чего-нибудь острого.

— А что, если она не стоила такой жертвы?

Я тяну время, надеясь, что Анжела воспользуется случаем.

— А что, если…

Анжела тянется к алюминиевому подносу. Ее цепи звенят, и Себ оборачивается на шум, но я кричу ему в лицо:

— Батист никогда не узнает о твоей работе! Потому что он мертв, и ты ему уже ничем не поможешь! И он никогда не узнает, как сильно ты его любил, точно так же, как моя сестра никогда не поймет меня.

Себ нависает надо мной. Красные, налитые кровью глаза готовы выскочить из глазниц.

— Неужели ты не понимаешь? Потеря брата — величайшая трагедия моей жизни. И я готов принести ему в жертву все и всех, несмотря на его смерть. Ты даже представить себе не можешь то, что я чувствую. Лишиться сестры…

Анжела хватает скальпель с подноса. Она откидывается назад и быстрым движением разрезает пластик, который связывает ее лодыжки. Зажав скальпель между пятками, она освобождает запястья и встает на ноги.

— Преданность — это… — говорит Себ со слезами на глазах. — Ты просто ничего не понимаешь…

Анжела не теряет ни секунды. Она вонзает скальпель в спину Себа, еще и еще. Кровь брызжет во все стороны, а Себ издает животный крик. Он выгибается назад и падает, пытаясь дотянуться до раны на спине.

Анжела разрезает стяжки на моих лодыжках и запястьях и поворачивается к Себу, скорчившемуся в углу. Я встаю на ноги, из татуировки сочится кровь. Подойдя к Себу, Анжела снова вонзает скальпель ему в спину, и из его груди вырывается очередной вопль.

— Ну как тебе, Себ? Не больно? А может, тебе это нравится? — Анжела проворачивает лезвие в ране. — Нравится? — Ее пронзительный голос достигает лихорадочной высоты.

Я нервно переминаюсь с ноги на ногу, готовая сорваться с места. В крови бурлит адреналин.

— Анжела, надо уходить. Пойдем!

— Я найду тебя, — рычит Себ. — У меня твой паспорт, никуда ты не денешься.

Он хватает Анжелу, и они начинают бороться. Если бы не льющаяся ручьями кровь, можно было бы подумать, что они исполняют какой-то дикий танец. Во время драки Анжела пытается залезть в карман Себа, но он оказывается быстрее — выхватывает из кармана ее паспорт и разрывает его пополам. Его лицо расплывается в самодовольной улыбке. Он шепчет что-то по-французски, слишком тихо для того, чтобы я смогла услышать, и тогда Анжела бросается на него и вонзает скальпель ему в грудь.

— Анжела! — кричу я в ужасе. Она отдергивает руку со скальпелем, а Себ прижимает руки к груди, его лицо бледнеет. Анжела изгибается и проводит скальпелем ему по горлу, как будто отрезает кусок масла на завтрак. Кровь хлещет на белую рубашку, которая становится похожа на оживший холст Джексона Поллока[69]. Он пытается зажать рану руками. Красные глаза обращаются ко мне в безмолвной мольбе, эти секунды кажутся часами, пока его тело, наконец, не падает на землю.

Я стою как вкопанная. Анжела тяжело дышит, оглядывая картину сражения и пол, залитый кровью. Соленый запах пляжа и вкус песка во рту поднимаются откуда-то из глубин моей памяти.

Анжела подходит ко мне — глаза широко раскрыты, поступь неторопливая, даже какая-то механическая. Увидев выражение ужаса, застывшее на моем лице, она спокойно спрашивает:

— Ты не видела, где у него тут лежат антибактериальные салфетки?

Анжела жива. Себ мертв. Мы спасены. Повтор.

Я ковыляю по темному коридору за сестрой, в голове крутится моя новая мантра. Хотя я повторила ее уже не один десяток раз, мне до сих пор не верится, что это правда. С потолка капает вода. Мы все еще под землей, где-то недалеко от Сены, а значит, и от выхода. Ноги подкашиваются, несмотря на то что мы идем всего пятнадцать минут. Руки болят, до сих пор ощущая на себе сумасшедшую хватку Себа. Анжела прекрасно ориентируется в темноте, тогда как я даже с фонариком умудряюсь дважды упасть.

— Ты в порядке, Шей?

— Да. Іде находится тот люк, о котором ты говорила?

— Здесь, недалеко.

Мы идем дальше и доходим до перекрестка с костями. Мне следовало бы уже привыкнуть к этому зрелищу, но я все равно вздрагиваю. Анжела как ни в чем не бывало движется вперед.

Пока Анжела рылась в вещах Себа в поисках бинта для меня, еды и воды для нас обеих, я стояла неподвижно, глядя на тело Себа. Анжела жива. Себ мертв. Мы спасены. В шкафу Себа мы обнаружили пачку брошюр о крипте Нотр-Дама, распечатанные письма Анжелы ко мне, учебники по хирургии, а также несколько пистолетов. Здесь же лежали связки ключей и удостоверения личности, одно из которых принадлежало Клеману Грессу, тело которого нашли в мусорном контейнере. Первая жертва Себа. Наконец, Анжела сунула мне мою одежду и сказала: