Я с удивлением обнаружила, что во Франции существует расизм. Я для них — другая. И от этого чувствую себя одинокой и изолированной от социума. Я здесь чужая. Как бы я ни хотела стать своей, я навсегда останусь для них пришельцем.

Наша смешанная кровь — проблема. Я уже чувствовала это когда-то в детстве. Даже на уровне кулинарии. Ты помнишь, как мы разрывались между креветками по-китайски и свининой по-шотландски? Или пытались сделать мелирование под Келли Кларксон?[58] Когда я подросла, эта фигня меня отпустила, но здесь все навалилось с новой силой. Чужая. Другая. Одинокая. Особенно после смерти родителей. Мамы. Папы. Я уже не понимаю, кто я. Чья дочь? Чья сестра? Американка? Китаянка? Белая? Желтая? Я действительно другая. Но какая? Я зависла где-то между всеми этими определениями.

Может быть, это просто бред женщины, сидящей на диете? Хорошо, если бы так. Или это бред женщины, защищающей докторскую диссертацию в Сорбонне? Уже более похоже на правду. А может, я просто устала улыбаться и всем нравиться? И просто хочу, чтобы меня все принимали такой, какая я есть.

Вряд ли я пошлю это письмо тебе. Может, когда-нибудь потом… Но я рада, что написала все это. Надеюсь, что будет продолжение.

С madeleines и un cafe allonge[59],

Анжела

В четыре часа дня к Нотр-Даму не пробиться. Сплошные пробки. После того как мы с мадам Чан спустились к ней и выпили чаю, я предложила ей посетить собор. Но теперь, когда окна в такси открыты и выхлопные газы штурмуют наши легкие, уже жалею об этом. Может, лучше было бы посидеть у нее до вечера, а потом сходить в «Две мельницы».

Сквозь пробки мы дотащились наконец до Иль-де-ла-Сите, крошечного островка на Сене, где расположен Нотр-Дам-де-Пари, а также уже знакомый мне городской морг. Туристы и местные жители, сидя на набережной, едят мороженое, наслаждаясь теплым летним днем. Когда мы останавливаемся на площади возле церкви, до меня доходит общий смысл второй подсказки Анжелы. Божественное расследование. Может быть, она все это время хотела, чтобы я отправилась в Нотр-Дам, в место, пропитанное не только божественным, но и таинственным, то есть требующим божественного расследования.

Билеты на экскурсию в крипту продаются в церковном вестибюле. Покупаю один и заверяю мадам Чан, что эскорт мне не нужен. Она машет мне на прощание и присоединяется к толпе туристов, осматривающих собор. Здесь пахнет временем, каждая колонна наверняка видела тысячи исторических событий. Анжела бы наслаждалась всем этим, а я лишь с нетерпением жду начала экскурсии. В каждом мужчине мне мерещится Жан-Люк. Со всех сторон туристы с фотоаппаратами наперевес. Подношу два пальца к шее и считаю до тридцати, пока пульс не замедляется до нормального ритма.

Человек в черном одеянии направляется к двери, ведущей в крипту. За железными прутьями ввдны тонкие перила, обрамляющие лестницу, ведущую в подземелье. Экскурсанты кучкуются у входа, пока гид теребит связку ключей, создавая атмосферу эксклюзивности происходящего. Он вставляет в замочную скважину то один ключ, то другой, пока наконец не раздается щелчок и дверь не открывается. Несколько молящихся на ближайших скамьях поворачивают головы в нашу сторону. Я пытаюсь отыскать взглядом мадам Чан, но она уже где-то далеко.

Лестница уходит вниз, в темноту. Нам приходится долго кружить по ступенькам, пока мы наконец не оказываемся в самом низу, на грязном полу. Я единственная из всей экскурсии, кому действительно страшно. Я прижимаюсь к перилам и пытаюсь отдышаться. Глаза медленно привыкают к темноте. На противоположной стене светится табличка «Sortie» — «Выход». Под потолком на крюках висят строительные лампы-переноски. Крипта больше, чем я ожидала, вокруг главного зала еще несколько помещений. В стенах глубокие каменные ниши в три этажа. Наш гид, Лоик, рассказывает об истории этих подземелий, о знаменитых мертвецах, которые были здесь погребены. Отхожу в одну из боковых комнат и обнаруживаю маленькую девочку с красным рюкзаком, которая в одиночестве делает пируэты. Увидев меня, она убегает к родителям. Лоик спрашивает, что мы знаем о бальзамировании, и начинает рассказ о погребальных ритуалах. Пытаюсь вычленить из его слов хоть какую-нибудь полезную для меня информацию, но вместо этого он начинает пересказывать фрагменты из «Кода да Винчи». Оказывается, можно продолжить экскурсию в церкви Сен-Сюльпис. Офигенно!

Божественное расследование. Богословие. Ангельская академия.

С мадам Чан мы встречаемся у выхода.

— Нашла то, что искала? — спрашивает она.

— В смысле?

— Ну, я всегда хожу в церковь — в любую церковь: мечеть, храм, даже в парк, — чтобы пообщаться с Богом, спросить у него совета, особенно когда чувствую себя потерянной или сбитой с толку. Мне показалось немного странным, что ты спустилась в крипту, вместо того чтобы присесть на скамью, но каждому свое.

— Нет, у меня ничего не получилось.

Чаи одаривает меня застенчивой улыбкой.

— Ничего страшного, у нас есть еще два дня до твоего отъезда, верно? Можем прийти снова.

Мы возвращаемся домой, и Чан провожает меня до самой двери. Я открываю замок и захожу внутрь. Чан осматривает произведенный мной разгром, а потом, не говоря ни слова, начинает приводить в порядок комнату. Вдвоем мы ставим на место стол и кровать. Она начинает складывать коробки, а я обессиленно сажусь на край постели, поджав под себя ноги, как будто мне снова десять лет. Подо мной — мягкое белое одеяло со следом от сигареты на самом краю. Но ведь Анжела не курила… Впрочем, возможно, в Париже она начала это делать. Мадам Чан что-то спрашивает, но я не слышу.

— Что вы говорите?

— Я говорю, что ты молодец. И все делаешь правильно.

Она подходит ко мне и кладет руку мне на плечо.

— Анжела разрешила заходить к ней, если нужно. Ты тоже заходи, если что понадобится, хорошо?

Могу только кивнуть в ответ, потому что у меня перехватило горло.

Чан улыбается.

— Вот и молодец.

И закрывает за собой дверь.

Музыка доносится сразу из нескольких мест, люди на тротуарах раскачиваются ей в такт. Ночные тусовщики начинают кучковаться в квартале

Марэ. В темных уголках обжимаются парочки — мужчины с женщинами, мужчины с мужчинами, — а по улице плывут расфуфыренные толпы полуобнаженных людей. Я в своем черном платье и на каблуках чувствую себя среди них белой вороной. Тощий человечек, одетый во все белое, держа в руках ведро с розами, курсирует между целующимися парочками. Бары и клубы только-только начинают заполняться, а пока вся движуха происходит прямо на улице.

У ярко освещенного люминесцентными лампами входа в клуб «Данс ла Нуи» на фейсконтроле стоит халкоподобная женщина. Мускулистые руки выставлены на всеобщее обозрение. Она даже не заглядывает в мою сумочку. Когда я сегодня утром набрала телефон, который написала Нур на обороте листовки, меня автоматом переключили на голосовую почту. Интересно, Анжелу волновало, в какой день я пойду в клуб и встречусь здесь с Хьюго, одним из диджеев-резидентов «Дане ла Нуи», или ей нужно было, чтобы я оказалась здесь именно во вторник, когда она подбросила эту записку под коврик Нур? Во втором случае я опоздала на встречу на несколько дней. Посмотрим, чем это обернется. Перед тем как войти в клуб, на всякий случай оглядываюсь, нет ли позади Жан-Люка или еще кого-нибудь подозрительного.

Из колонок рвется техно, радужные стробоскопы образуют на черном полу психоделический узор. Посетители собираются в группы по двое и по трое. На противоположных концах танцпола располагаются два бара, я направляюсь к ближайшему, рядом со входом. Бармен ухмыляется, когда я прошу диетическую колу с лаймом. Не обращая внимания на его реакцию, жадно припадаю к пластиковому стаканчику.