Я истерически хохочу. Ну да, конечно. Неужели ему действительно показалось, что я — Анжела?! С кем он целовался? Со мной или с ней? Что там было в этом его кальвадосе? Или всему виной мое трехлетнее одиночество? А я — то хороша! Вместо того чтобы искать Анжелу, едва не нашла себе парня.

Я пытаюсь поймать такси. Несколько машин проезжают мимо, другие стоят у обочины, но в них нет водителей. Приходит еще одна эсэмэска, по экрану ползет «Себастьян Брони», но я отключаю сигнал. Но вот, наконец, и такси.

После душа я снова включила ноутбук Анжелы и залезла в очередную папку, до которой раньше не доходили руки. В одном документе оказался список статей, книг и энциклопедий для чтения, причем половина названий была вычеркнута. Другой документ — таблица, где Анжела записывала, сколько времени провела в катакомбах в течение года. Судя по цифрам, в последние полгода число посещений удвоилось. Нашлась папка с фотографиями, сделанными в оссуариях[22]. В основном старинные, желтоватые, но присутствовали и современные: на них улыбались бодрые чиновники и хмурились усталые работяги. В другой, озаглавленной «Для использования», хранились фотографии, сделанные в катакомбах самой Анжелой. На одной на фоне стены из человеческих ребер висела полка, сделанная из берцовых костей. Анжела всегда старалась обозначить свою территорию. Несмотря на обилие фотографий в интернете, она, конечно, делала для диссертации собственные снимки.

Когда мы были детьми, у Анжелы была наикрутейшая дизайнерская кукла, стоившая несколько сотен долларов, которую я тайно обожала. Куклу сделали по заказу, под нас — наполовину азиаткой, наполовину белой. Вторую куклу мама не стала заказывать, справедливо полагая, что мне такая игрушка попросту не нужна, так как я не особо привечала всех этих Барби, с которыми так любила возиться Анжела. Но эта была похожа на меня, вернее на нас, и поэтому нравилась.

Однажды Анжела застала меня с этой куклой: «И чем это мы тут занимаемся?»

Я в это время проводила кукле медицинский осмотр, подражая, как мне казалось, нашим родителям.

«Играю в доктора. Хочешь со мной?» Я была уверена, что все делаю правильно, ведь наш отец работал семейным врачом, а мама — акушеркой.

«Врачи этого не делают, дурочка. Такими вещами занимаются медсестры. И вообще, это моя игрушка». Анжела выдернула у меня куклу, и при этом кукольная нога сильно ударила меня в подбородок. Мы обе ждали, что я заплачу, но слез не было. «Не смей брать мои вещи», — прошипела сестра и вышла из комнаты.

Сейчас, вспоминая этот эпизод, я понимаю, что легко отделалась тогда. Возмездие Анжелы настигнет меня позже, именно в тот момент, когда я буду наиболее уязвима.

Я откидываю голову на потрескавшееся кожаное сиденье такси и бесцельно барабаню пальцами по подлокотнику. По мини-телевизору, вмонтированному в спинку пассажирского сиденья, идет передача про похитителей людей, которые татуируют своих жертв.

В файлах Анжелы ничего нового так и не обнаружилось. только сочинения, заметки, счета и электронные квитанции. Похоже, единственным ключом к разгадке ее тайны является ежедневник. Я достаю его из сумки и открываю август прошлого года. Последняя буква в адресе человека по имени Нур написана с кокетливым завитком. Я отправляю ответ Себу:

Болит голова. Свяжемся позже.

Не успеваю я положить телефон в сумочку, как он начинает звонить. Вот это да!

— Да?.

Пауза.

— Мисс Дарби? Это Жан-Люк Фийон. Вы можете говорить?

Человек из посольства.

— Да, конечно. Чем могу быть полезна? Никакой поганой работенки сегодня.

Я прикалываюсь, но не думаю, что он это почувствует.

Жан-Люк вежливо хмыкает в трубку. Ха-ха. Без энтузиазма, но и без обиды.

— Просто хотел узнать, как у вас дела, — говорит он. — Вы ведь улетаете сегодня вечером? Но пока вы еще здесь, можете рассчитывать на мою помощь. По любому вопросу.

— Если мне что-то понадобится, обязательно позвоню. Спасибо.

Я вешаю трубку, подавляя жгучее желание попросить его пойти к кому-то по имени Нур. Мысль о Себе мне противна. Так что придется идти самой. Времени на колебания не осталось. Как там говорил любимый Анжелой Уинстон Черчилль? «Если вы идете через ад. идите, не останавливаясь».

Да у меня и нет выбора.

Желтая шести этажка торчит рядом со стадионом в пригороде Сен-Дени. Вдоль стены выстроились мусорные баки, до краев набитые пластиковыми пакетами и картонными коробками. Из открытого окна доносится запах чего-то жарящегося во фритюре, и у меня во рту скапливается слюна. В канаве лежит грязный, наполовину сдутый футбольный мяч. Я заглядываю в ежедневник Анжелы.

Нур. Апартамент23. РюдеМиньон, Сен-Дени.

В открытом дверном проеме видна белая плитка на стенах. Дверная ручка болтается на одном винте. Я оглядываюсь на пустую парковку и, убедившись, что никто не следит, захожу внутрь.

Обломки штукатурки, щебень и куски засохшего цемента усеивают лестницу, откуда-то доносится французский рэп. Поднимаюсь по грязным, покрытым вытертым ковром ступеням на пятый этаж. На лестнице так темно, что я уже думаю, не повернуть ли назад, но потом все-таки продолжаю подъем.

— Кто там? — кричит женщина по-французски из-за толстой металлической двери без глазка.

— Это Шейна. Сестра Анжелы.

Приближаются шаги. Скользит дверной засов. В проеме появляются вьющиеся черные локоны с окрашенными в розовый цвет кончиками, обрамляющие круглое лицо. Косые солнечные лучи просачиваются сквозь прозрачную занавеску на окне позади хозяйки квартиры, ослепляя после темноты коридора.

— Нур?

Мое зрение наконец приспосабливается к освещению, и молодая женщина передо мной ахает.

— Angele?

Она бросается ко мне и обнимает меня за плечи.

— Черт побери, ты жива!

Ее острый подбородок утыкается мне в ключицу.

— Боже, я так переживала за тебя.

— Нет, я не… — бормочу я. — Я… не Анжела, я Шейна, близнец Анжелы.

Женщина ослабляет объятия, отстраняется, чтобы внимательней рассмотреть меня. И когда до нее доходит смысл сказанного мной, она произносит одно-единственное слово, которое понятно даже мне:

— Merde[23].

Из кухни, насвистывая, выходит мужчина. Это Нур? В квартире полумрак. На экране — поставленный на паузу фильм. Женщина и мужчина очень похожи: волнистые черные волосы, темные глаза и худощавое телосложение. На щеке у мужчины большая родинка, а когда он улыбается, становится виден сколотый, возможно, в драке, передний зуб. Он что-то говорит по-французски, и женщина бросает на него возмущенный взгляд. Пожалуйста, пусть один из них будет Нуром.

Женщина говорит по-английски с сильным акцентом, но я чувствую, что языкового барьера между нами не будет. Это радует.

Краска цвета фуксии контрастирует с блеском изумрудного гвоздика в левой ноздре. Майка из спандекса едва прикрывает грудь, а из сползших джинсов на бока вываливаются складки кожи. Ярко-красные губы женщины складываются в кривую гримасу:

— Вы есть сестра Анжелы? А почему вы в ее одежде?

Я улыбаюсь. Эта женщина настолько близко знает Анжелу, что даже ориентируется в ее гардеробе. Отлично, я не зря пришла.

— Извините, что не позвонила. Просто у меня был только адрес.

Мы неловко стоим в прихожей, не понимая, что делать дальше.

— Pas de ргоblemе, cherie[24]. Наконец мужчина делает шаг навстречу мне. — Я Хьюго, друг Нур.

Он поднимает руку в приветствии. Его голова наклоняется вбок, угольно-черные глаза оценивающе осматривают меня с головы до ног.

Нур так и стоит на месте. Она скрещивает руки на груди, но голос смягчается.

— Я так понимаю, вы пытаетесь разыскать ее? Я могу чем-нибудь помочь?

В памяти всплывает лицо инспектора Валентина: «В СМИ просочились слухи о том, что во время нападения на университет пропала американка».