Тем временем, наверху затихло. А я так перенервничала, что даже и не помню, какой выстрел звучал последним. Скорее-скорее, пока опять не начала себя накручивать, принялась укладывать добытое на волокуши и потащила добычу в свою, так сказать, нору. Приволокла, скинула кучей в угол. Сходила к лодке, выбрала себе сухпай, сточила. Прислушалась: наверху было тихо. Все закончилось? А кто победил? Кого мне ждать? Нет, в любом случае здесь высиживать нельзя. Надо идти туда, к выходу с лестницы, и караулить. Если выйдет Донован – порадуюсь за него, и устрою ему выволочку в качестве оплаты за свои потраченные нервы. А если ковбой – тут ему и конец придет. Уж за Тома отплатить рука не дрогнет. Я поднялась, глянула мимоходом раненую дуру, и пошла.

У меня дежавю. Я опять лежу напротив этой гребаной лестницы и через прицел винтовки гляжу на проход. Солнце клонится к закату, еще два-три часа и стемнеет. Сколько времени уже прошло? Сколько мне еще ждать? И, главное, кого?

Наконец, в глубине прохода, в густой тени проявилось движение. Ну надо же, и года не минуло! Я плотнее прижала к плечу приклад винтаря, прицелилась по центру смазанного темно-серого пятна, палец лег на спусковой крючок. Теперь лишь чуть потянуть – и с лестницы сегодня уже никто не спустится. Я, кажется, даже перестала дышать. И когда я уже готова была выстрелить, раздался голос этого мерзкого ирландца:

- Мисс Анна, вы здесь? Все закончилось!

Фу-ух! Я испытала такое облегчение, что чуть не расплакалась. А этот змей берет и говорит:

- Анна, у вас не найдется еще немного бинта?

И падает.

Глава 41

Кто бы знал, как надоели мне бесконечные войнушки-пострелушки. Ну сколько можно! Почему каждый второй в каждом первом видит исключительно источник трофеев и/или объект для удовлетворения своих сексуальных потребностей? Кто бы знал, чего мне стоило дотащить бесчувственную тушу Донована до бунгало и уложить на приготовленное наспех жалкое подобие постели! Я еще когда блондинку тащила, едва не надорвалась. А этот кабан, видать, не слишком оголодал на инопланетных-то харчах, весил он как бы не вдвое больше! Когда я его ворочала, чтобы более-менее перевязать все те дырки, которые у него появились после драчки с Карлайлом, то чуть не родила. Но все же справилась. Села на пол в углу хибары, и тут на меня навалилось сразу все: и больная нога, и переживания за эту рыжую ирландскую скотину, и пули, которые хоть и просвистели мимо, но нервов мне попортили столько, что ни в сказке сказать, ни вслух произнести. Ну и жуткая усталость: я ведь полдня бегала через лес на своих полутора ногах как маленькое вьючное животное, все таскала то одно, то другое, то третье.

И вот, наконец, мои мучения закончены. Врагов на этом острове больше не осталось, все, кроме меня обихожены и уложены – в меру моих сил, конечно. Раненая парочка в отключке и, надеюсь, до утра. Трофеи добыты, посчитаны и прибраны в надежное место. Теперь надо бы свое оружие вычистить, но сил на это уже совершенно не осталось. У меня как будто завод кончился: ни руку поднять, ни ногой пошевелить. И при этом сна – ни в одном глазу. Сижу, а в голове сами собой вперемешку гоняются картинки сегодняшнего дня: то зарево над горой, то ужас в глазах француженки, то глядящий прямо на меня черный зрачок ствола в руках бандита, то бешеный вгляд Тома, не пускающего меня к блондинке… И вдруг такая безысходность душу придавила, что я, наверное, впервые за этот месяц заплакала. Раньше все крепилась: то перед врагами надо марку держать, то перед своими силу и уверенность демонстрировать. А теперь – все равно, что одна. Форсить не перед кем, и можно снова стать той, кем я, по сути, являюсь: простой девчонкой, без особых талантов и без особого образования. Уж себе-то врать не стоит, какая, к чертям, из меня королева? Сижу, реву, как последняя дурочка, только что не навзрыд, а тихо. Слезы из глаз катятся и катятся по щекам, а у меня нет ни сил, ни желания их вытирать.

Так и сидела, отпустивши тело и душу до кисельного состояния. И, может, до утра бы так просидела, но тут зашевелилась, застонала француженка. И меня словно кто за шиворот встряхнул: мол, хорош себя жалеть, другим сейчас похуже твоего приходится. Ну да, я помню, как сама первые дни после ранения маялась. И это под присмотром профессионального медика! Так что я собрала себя в кучку, поднялась и пошла смотреть, что происходит. Подошла, лоб пощупала – да у нее жар! Достала аптечку, достала из нее таблетку антибиотика, попыталась скормить – не смогла девчонке рот раскрыть. Вот черт! Пришлось давить таблетку в порошок, разводить в воде, отпаивать, а потом сидеть рядом, пока блондинка снова не затихла. А потом то же самое повторила с Донованом.

Не знаю, спала ли я в эту ночь или так и ходила меж своими пациентами, благо, они рядом лежали? Нет, наверное, все же несколько раз забывалась тяжелой такой полудремой. Но когда наступило утро, я чувствовала себя совершенно разбитой, как будто я всю ночь таскала с первого этажа на пятый бадью с раствором. Вроде, и спать хочу, и уснуть не могу.

Пациентам моим, вроде, стало получше. И температура спала, и цвет лица поздоровее сделался. Ну и я, помаявшись, решила встать и заняться делом. Пошла к ручью, умылась – кажется, полегчало. Добыла из лодки сухпай, разогрела, поела, и даже силы, откуда ни возьмись, появились. Вытащила на свежий воздух весь наличный арсенал и даже поразилась: внушительная куча железа получилась! Устроилась поудобней, приготовила все необходимое и принялась дело делать, оружие чистить и смазывать. Потихоньку, не торопясь. Одну винтовку, другую, свою «саежку», бандитский дробовик, пистолеты… Только закончила – из дома позвал Том:

- Анна!

Я кинулась к нему. Вот, млин, защитничек! Левая задница в пластыре, правое бедро в бинтах, рука в лубках, на лице тоже отметин хватает. Голос слабый, раны болят. Он может сколько угодно хорохориться, но мне-то видно: нет-нет, да и поморщится. Но – улыбка от уха до уха, ее даже рыжая бородища скрыть не может.

- Анна, спасибо. Если бы не ты…

- Это все мелочи, - прервала я поток славословий. - Лучше скажи, как ты себя чувствуешь?

- По сравнению с тем уродом – прекрасно.

И опять улыбается.

- Есть хочешь?

- Нет, только пить. Из твоих рук.

Вот как это называется? Едва очухался, а уже клинья подбивает. Конечно же, я его напоила, помогла дойти до ближайших кустов, даже штаны расстегнула. Он, смущался, краснел, но ничего, пускай терпит: мне прошлой ночью тоже было весьма неловко.

Едва обратно уложила – блондинка очухалась. Та, конечно, особой терпеливостью не страдала, охала и стонала по полной программе, не улыбалась и не благодарила. Но мне не больно-то это было нужно. Не шарахается – уже хорошо. Понятное дело, я ее тоже напоила, в кусты сводила, в койку вернула. Пошла было перечищенное оружие убрать – и тут услыхала знакомый звук: лодочный мотор. Пипец! Это что, банда Карлайла идет шефа спасать?

Врать не буду: перепугалась. Потому что понимала четко: на этот раз не уйти. Блондинка – не боец. Она, поди, не знает, с какого конца за ружье берутся. Донован – он тоже воевать не сможет. Максимум его нынешних возможностей – это завалить одного-двух из тех, кто в дом войдет и прямо перед ним встанет. Значит, нынче все от меня зависит. Смогу отбиться – все живы останемся. Не смогу – все помрем.

Взяла пистолет, зашла в бунгало, глянула на Тома – он тоже все понимает. Ничего говорить не стал, никаких романтических глупостей. Принял оружие, рядом с собой положил и здоровой рукой мне отсалютовал.

Я пошла выбирать себе место. Нашла: среди кучи камней на берегу удобная щель, как раз под мой размер. Из нее всю лагуну видно, а меня с воды не разглядеть. Притащила туда обе винтовки, патроны к ним, свою «саежку». Ну а «беретту» я, как почистила, так сразу в кобуру и сложила. И вот устроилась я в своем окопчике. Одну заряженную винтовку рядом умостила, другую к стрельбе приготовила, приклад в плечо уперла и принялась ждать.