Я дохромала до Софы. Садиться я не хотела: все же ночь, холодная земля и прочее. Я просто взяла тетку за рукав и потянула:
- Пойдем, посидим вместе.
Та послушно, словно кукла, поднялась и, не переставая реветь, пошла следом за мной.
Я завела ее в дом, усадила на жалобно пискнувший под этой тушей надувной матрас, и сама устроилась рядом. Вытащила из заначки початую бутылку водки. В ней грамм сто не хватало, я их сегодня Лерке споила, от нервного шока вылечивала. Посуды у меня не было, закуси – тоже, а на кухню идти не было ни сил, ни желания. Так что я просто протянула бутылку Софочке:
- Возьми, помяни мужа.
Софа вцепилась трясущимися руками в бутылку и одним махом выхлебала чуть не половину, даже не поморщившись. Выдохнула, утерла рот рукавом, и вернула посудину мне. Я тоже приложилась. Немного, так – на пару глотков. Если честно, мне сейчас и вправду нужен был транквилизатор. После такого суматошно-заполошного дня, после боя, после похорон, мне просто жизненно необходимо было расслабиться. Нет, сама бы я, в однова, пить бы не стала, перемоглась бы. Но вот так, так – можно.
Я еще глотнула и снова передала бутылку горемычной тетке. Она булькнула еще пару раз, и я почувствовала: все, торкнуло Софочку. Прекратился плач, исчезли судорожные подергивания… Ее отпустило, зато меня начало колбасить, пошел отходняк. Забы застучали так, что я испугалась: не отгрызть бы кусок стекла от горлышка. Пришлось открывать рот пошире и вливать в него водку. Конечно же я попала не туда, не в то горло. Закашлялась, отплевываясь ценным продуктом. Софочка принялась колотить меня по спине, а потом, когда я прокашлялась, она завела на удивление чистым голосом, на наврав ни единой нотки:
- Что стоишь, качаясь, тонкая рябина…
Меня к этому моменту тоже помалу начало забирать. Разумеется, я немедленно подтянула:
- Головой склоняясь до самого тына.
Ну и пошли мы с ней выводить в два голоса. Едва второй куплет допели, как хлопнула дверь, и появилась вьетнамка Фам Линь. Вытащила у меня из руки бутылку, в которой осталось водки едва ли на четверть, понюхала, отхлебнула, скривилась и, к моему великому удивлению, принялась подпевать. С акцентом, порою перевирая слова и мелодию, но – пела. Когда мы закончили, в дом набились уже, кажется, все женщины моего «королевства». Кто-то глотнул из горлышка, кто-то не стал, но бутылка опустела вмиг. А потом – кто сказал, что языков не знаем? А и не надо. Когда песня из души идет, никакой переводчик не нужен. Пели русские, французские, итальянские песни. Все грустные, протяжные… Кто-то из мужиков сунулся было, но очень быстро и конкретно был послан, ибо нефиг. Здесь и сейчас женщины оплакивают Архипа. Как могут, как умеют, по-женски, душа к душе. Завтра будет новый день, суета, заботы, дела, новые беды и новые радости, но я уверена: у каждой из тех, кто сейчас здесь сидит, в сердце останется кусочек этой ночи и память об этих странных поминках. Пусть не по ритуалу, но зато от всей женской души, глубокой, как море и безбрежной, как ночь.
Михалыч подсел ко мне на завтраке. Тиснул меня за плечо, помолчал, а потом и сказал, наконец:
- Молодцы вы, девки, правильно вчера Архипа помянули.
И снова замолчал, елозя ложкой в миске. Видать, зацепило его, что он хорошему человеку долг памяти не отдал.
- Брось, Михалычь, не журись. Ты вчера нужное дело делал. А помянуть Архипа ты безо всяких там специальных застолий можешь. Сам ведь рассказывал: ритуал – это для тех, кто понимание про… потерял, в общем.
Да, как-то мы с егерем зацепились языками и, прыгая с темы на тему, неведомо как на ритуалы вырулили. Вот тогда Михалыч и выдал свое мнение на этот счет. А я подумала-подумала, да и согласилась. В самом деле: людям удобно. Можно не знать сути, не вдаваться в смыслы, да и вообще ни о чем не задумываться. Просто выполнил ритуал – и дело в шляпе. В общем, занятие для ленивых.
- Так это… того…
Я сразу сообразила, что это за намеки.
- А вино для ритуала и вовсе необязательно. Вчера я Софочку поила, чтобы у нее мозги на место встали, чтобы у нее самое страшное горе слезами вышло. А остальное… ну сам посуди: что такое двести грамм водки на пятнадцать баб? Так, в глаза закапать. Но ты лучше про наблюдателя расскажи: что там с ним? Что удалось узнать?
- Да что там… главный результат в том, что эта сволочь начальству своему не доложится. А знал он не больше того, которого здесь, в поселке поймали. Только одно выяснить удалось: это те же самые бандиты, что давеча, перед самым переездом, к вам нагрянули.
- А, те трое идиотов? Им еще Иришка нужна была.
- Вот именно. И сдается мне, в этот раз они тоже за ней приходили.
- А что ж так бездарно? Даже я понимаю: с той силой, какая была собрана, они могли нас просто затоптать. Раскинули бы атаку по трем-четырем направлениям - и все, пиши пропало. Тогда, втроем, они гораздо лучше подготовились. Если бы не Борюсик с Фридрихом, у нас могли бы и потери быть. А вчера, пусть и чудом, но удержались.
- А вот этого не знаю, не могу сказать. Но ты права – непонятно. А что непонятно, то подозрительно.
Егерь снова забрякал по миске ложкой, выскребая по зернышку здоровье, которое, как известно, прячется на дне тарелки. А я положила себе непременно переговорить с Иринкой. Как раз через полчаса ее вынесут на улицу, солнечные да воздушные ванны принимать. Вот и я к этому моменту подрулю.
Сама Иринка легонькая. И росту в ней не лишку, и кость тонкая, да и отощала она за время вынужденного лежания, а выносят ее на носилках два здоровых мужика. Наверное, тот гипс, в который она упакована, ее вес как минимум удваивает. Впрочем, Сара намерена через недельку освободить девчонке руки. Судя по ее наблюдениям, телесные повреждения – порезы, переломы и даже огнестрельные раны – здесь, на Платформе, заживают намного быстрее. Я и сама вижу: если глянуть, сколько времени прошло с момента той памятной перестрелки, то по всем медицинским нормам мне еще недельку-другую полагается лежать. А ходить – так исключительно под себя. Однако же я уже вполне уверенно ковыляю с палкой и надеюсь через недельку и от нее избавиться. Вот и Иринка поправляется настолько быстро, что у нашей австралийки глаза на лоб лезут.
Пациентку вынесли, устроили на солнечном, продуваемом ветром месте, и чуть наклонили ложе. Так, чтобы она могла видеть, что происходит вокруг. Она, конечно же, принялась оглядываться, с жадностью осматривая произошедшие со вчерашнего утра изменения. При виде белоснежного двухмачтового красавца, стоящего на якорях недалеко от входа в гавань, ее красивые глаза с пушистыми ресницами радостно распахнулись, и в них плесканула радость.
- Какая красавица! – восхищенно воскликнула она. – Это та самая, которую вчера перехватили?
- Угу, - небрежно бросила я, осторожно устраиваясь рядом с Иринкой на складном стульчике. – Несло мимо острова ветром и течениями, а мы на пути первыми оказались. Теперь надо искать для кораблика подходящее место для стоянки и учиться ходить под парусом.
Надо сказать, про место для стоянки я сказала не просто так. На той бумажке, что я нашла давеча зашитой в одежде погибшего парня, была нарисована очень подходящая бухточка: скалы, окружающие её со всех сторон, не дадут разгуляться ветру, извилистый вход не даст врагу заметить стоянку издалека, да и напасть внезапно никто не сможет. Этакая природная крепость. Если там, к тому же, имеется пресная вода и достаточно места для постройки домов, то я буду поднимать вопрос о переезде. Надоело мне отбиваться от внезапно набегающих бандитов. Ну в самом деле, сколько можно? Порой мне начинает казаться, что сюда, на острова, неизвестные экспериментаторы ссылают в товарных количествах самых мерзких негодяев. Короче, место замечательное. Осталось только найти, где оно расположено.
- Анна Аркадьевна! – произнесла Иринка, понизив голос. Она предварительно еще и глянула вокруг на предмет посторонних ушей. - Мне надо сказать вам одну вещь.
