Ситуация, однако, вовсе не так проста, как может показаться на первый взгляд: целый ряд принятых мер указывает на попытки властей защититься от злоупотреблений отдельных лиц которые незаконно присваивали те или иные площади около публичных зданий или даже внутри последних, уродуя их возведением импровизированных дощатых или каменных перегородок. Уже Ульпиан, юрист эпохи Северов, был вынужден обратиться к этой проблеме: обязанность судить о том, нужно ли высылать граждан, посягающих на публичную собственность, или же просто облагать их налогом, возлагается на правителя провинции: решение он должен принимать исходя из интересов города. Документ, составленный в 409 году наглядно иллюстрирует возникающую время от времени для центральной власти необходимость вести оборонительную борьбу за свои собственные здания даже в столице: «Все места, которые во Дворце Нашего Города [Константинополь] были неподобающим образом заняты частными постройками, должны быть как можно скорее освобождены посредством сноса всех сооружений, которые находятся в вышеупомянутом Дворце. Оный не должен быть стиснут стенами частных владений, так как Власть имеет право на обширные пространства, дабы находиться на расстоянии ото всех…» (С. Th.[53], XV, 1, 47).
Государство чаще всего пытается находить средства мирного урегулирования, способствующие гармонизации отношений публичного и частного, и время от времени властям приходится балансировать между желанием покарать за ущерб, причиненный общественной собственности, и заботой о получении налоговой прибыли от уже совершенных злоупотреблений, что, в свою очередь, поощряет последние. Сохранились постановления, которые специально регламентируют порядок предоставления общественных мест в частное пользование, при условии сохранения дееспособности публичного учреждения как такового и отсутствия ущерба для внешнего вида городов (С. Th., XV, 1, 4, 3). Если общая направленность подобной эволюции ясна, сам этот процесс, однако, не линеен, и в нем нс следует усматривать стремления официальных органов власти к уничтожению частной собственности. Эти тексты, реальная действенность и область применения которых до сих пор за частую мало изучены, не позволяют как следует разобраться в образе действий местных властей: впрочем, на то, как дело обстояло в действительности, намекают некоторые пассажи имперских законов (например, С. Th., XV, 1, 33, 37 или 41). Как правило, внутри каждого города выстраивается своя система отношений между сферами частной и общественной собственности, учитывающая взаимные обязательства и баланс сил, причем и то и другое может существенно меняться в зависимости от эпохи и конкретных личных интересов тех или иных лиц. Крайне редко в нашем распоряжении оказывается текст, касающийся подобных эпизодов, такой как надпись из Помпей, датированная временем правления Веспасиана, где упоминается трибун, который заставил произвести возврат (реституцию) общественных территорий, присвоенных частными владельцами (CIL[54], X, 1018 = Desseau[55] 5942). Чаще же всего только археология позволяет догадываться о ситуациях подобного рода: история «Дома Охоты» в Булла Регия с его успешными, но не выходящими за определенные границы захватами прилежащих уличных площадей, с тягой к присвоению публичной собственности настолько же очевидной, насколько привыкшей к тому, что ее держат на строгом поводке, позволяет оценить всю сложность описываемого явления.
Внутренняя планировка domus’a ставит перед нами важный вопрос: свойственно ли было представителям римских имущих классов мириться с незыблемой архитектурной рамкой, с модусом существования, подобным тому, в котором пребывают аристократические особняки в современной Франции, мало изменившиеся за достаточно длительный период времени? Конечно, существуют вещи, не считаться с которыми трудно. Стены зачастую строились на века, и хотя бы поэтому основные Черты жилых домов могли подолгу оставаться неизменными. В первую очередь это справедливо в отношении зданий, которые сразу возводились на достаточно обширных участках. Более хрупкие элементы, такие как мозаичный декор, также могут использоваться достаточно долго: чаще всего к концу своего существования дом может похвастаться фрагментами мозаичного пола, относящимися к совершенно разным эпохам. Даже дорогие предметы мебели, по всей видимости, переходят из поколения в поколение либо по наследству, либо через по средство торговцев произведениями искусства. Этот феномен со всей очевидностью продемонстрировали специалисты, занимавшиеся, к примеру, изучением бронзовой мебели из Марокко.[56] Было замечено, что фрагменты предметов роскоши, зачастую очень древних, обнаруживались главным образом в поздних слоях, соответствующих упадку городов. Более того, в одной и той же комнате в «Доме Свиты Венеры» (рис. 22, комната 11) в Волюбилисе было обнаружено несколько принадлежавших, по всей вероятности, одному ложу фрагментов, два из которых, выполненные из бронзы, особенно интересны. Первый представляет собой великолепно сделанную голову мула и датируется I веком, второй, посредственного качества, изображает голову Силена и принадлежит к более поздней эпохе. Эта находка дает конкретный пример того, насколько долго могла использоваться дорогая мебель: ложе было отремонтировано местным мастером, стиль которого резко отличается от стиля его предшественников.
То обстоятельство, что владельцы теми или иными способами старались поддерживать постоянство плана и декора зданий, не должно, однако, скрывать еще одного, не менее существенного факта: фундаментальной характеристикой интерьерных пространств жилых зданий является столь же постоянная наклонность к трансформациям. Это позволяют понять лишь самые тщательные раскопки. Так, на первый взгляд, кто мог бы предположить, что большой перистиль «Дома Охоты» в Булла Регия (рис. 8), с большой северной экседрой, выходя щей на колоннаду, претерпел существенную перепланировку?
Изначально с восточной стороны не было ни одной комнаты: двор (размером 6 на 5 колонн, а не 6 на 4, как сейчас) и портики занимали всю ширину присоединенного участка. Пространство, необходимое для строительства маленьких комнат в восточном крыле, появилось позднее, когда был уменьшен дворик перистиля и одновременно стена восточного фасада передвинута с присвоением части уличной территории.
Фактически, дом, который бы многократно, по крайней мере в тех или иных деталях, не перестраивали, изменяя объемы залов или переходы между ними, отыскать практически невозможно. В некоторых случаях можно даже воссоздать масштабную программу работ, реализация которых существенно трансформирует жилое здание. Так, в «Новом Доме Охоты» в Булла Регия во второй половине IV века владелец решил построить подземный этаж — конечно, достаточно скромных размеров — тем не менее это повлекло за собой временное разрушение значительной части северного крыла здания (рис. 8, 9). Параллельно он приступает к замене большинства напольных мозаик первого этажа. Таким образом, кардинально изменилась не только организация архитектурного пространства здания, но и его оформление.
Частота и, иногда, размах перемен, которые затрагивают домашнюю архитектуру, заставляют задаться вполне логичным вопросом: каким именно образом эти работы задумывались и выполнялись? Ответ можно найти, только если самым внимательным образом изучать городские руины.
Подземный этаж «Дома Охоты» в Булла Регия был построен в эпоху Северов по достаточно простому плану. Он включает в себя небольшой квадратный подземный перистиль, центральный дворик которого окружен восемью колоннами (рис. 9). Комнаты размещаются только с двух сторон — северной, где находится также входная лестница, и — главным образом — западной, где расположено главное крыло. Композиция последнего основана на простых классических формулах: просторный зал с тремя входными проемами (речь идет о триклинии, или столовой) окружен двумя спальнями, двери которых, смещенные по отношению к осям этих комнат, продолжают трехчастную композицию входа в столовую. Следовательно, речь может идти о едином плане, основанном на принципах иерархии и симметрии. Однако конструкция обнаруживает шокирующие несуразности. Особенно удивительно то, каким образом перистиль соединяется с западным крылом. Эти два основных элемента действительно смещены друг относительно друга настолько, что принцип симметрии, лежащий в основе концепции главного крыла, не распространяется на его сочленение с пространством, включающим колоннаду, — несоответствие, которое значительно ослабляет эффект всей композиции.
