Ивон Тебер

Проточной воды в домах нет, за исключением немногих привилегированных жилищ; акведуки питают общественные бани и фонтаны.

Всякому иностранцу или горожанину — если не считать привилегированных лиц, которые также встречаются не слишком часто, — запрещено передвигаться по городу верхом на лошади или в повозке, поскольку это оскорбляет достоинство города. Колеи, которые видны на улицах Помпей, могли быть оставлены только телегами, на которых перевозили материалы или товары, и — иногда — ритуальными повозками, задействованными в религиозных процессиях.

Стекла здесь мало: окна закрыты створчатыми ставнями либо решетками из камня или терракоты. Обитателям остается либо замерзнуть, либо затвориться в комнате совершенно темной или освещенной относительно ярким светом, который исходит от бесчисленных масляных ламп.

Нет ни каминов, ни печей. Когда поля покрывал снег, жар очага, в котором гудит большой огонь, а дым выходит через отверстие в крыше, был — парадоксальным образом — одной из самых благословенных радостей сурового сельского быта. Тем не менее в некоторых областях Империи (например, согласно подробному свидетельству Галена, в Пергаме, нынешней Турции) сельская архитектура знала несколько типов жилищ с налаженным и достаточно эффективным обогревом воздуха. Однако в городах Италии все выглядело примерно так же, как до сих пор выглядит в современных Помпеях, где холодной зимой 1984 года двери магазинчиков были распахнуты настежь, поскольку и внутри, и снаружи было одинаково холодно. Тогда, как и в наши дни, люди кутались в плащи, которые носили и на улице, и дома, да и в постель ложились полностью одетыми (эротические поэты сетовали на жестоких женщин, которые не снимали плаща даже в постели). При этом, как и в наши дни, в городских домах тут и там пылали жаровни; прогреть воздух они были не в состоянии, но время от времени можно было подойти к ним и погреться в не слишком широкой ауре исходящего от них тепла.

Отхожие места — общественные; в жутковатом и вульгарном анекдоте из жизни поэта Лукана действие происходит в общественных уборных при императорском дворце[40]. Мужские общественные туалеты больше и шикарнее женских (как в храме Эскулапа в Пергаме или на роскошной вилле, недавно обнаруженной в Оплонтисе, то есть в Торре Аннунциата, недалеко от Неаполя).

Мебели мало. Тот традиционный и поэтически переосмысленный набор мебели, который кажется нам идущим от века, все эти миниатюрные шедевры столярного искусства — шкафы, комоды, сундуки, старинные, видавшие виды буфеты, — еще только начал появляться на свет. Несколько кроватей для сна или отдыха, маленькие круглые столики на трех ножках, комоды, стулья, стенные шкафы; деревянные (их редкие обломки сохранились в Геркулануме, а также в Англии), каменные, мраморные или бронзовые. И высокие напольные светильники. Все это больше напоминает нашу дачную мебель, нежели меблировку жилых комнат.

Если говорить о частной архитектуре имущего класса, то domus’ы, которые скорее были чем–то вроде гостиниц, нежели домами в нашем смысле слова, — являют собой один из прекраснейших образцов греческого и римского искусства. Жилище — это прежде всего обширное пустое пространство, которое обнаруживаешь, когда попадаешь в самое сердце здания, а иногда и сразу, едва переступив через порог: анфилада не замкнутых залов, но отдельных зон: крытый двор, крытая галерея (или «портик»), сад с фонтанами; пустота торжествует над заполненностью. Что касается пространства и перспектив: «самнитский дом» в Геркулануме раскрывает свою внутреннюю структуру сразу, в этом незаполненном объеме чувствуешь себя свободно. Вокруг этой пустоты стройными рядами расположены крошечные комнатки, поражающие своими раз мерами; каждый возвращается в свой закуток, чтобы поспать или почитать, а вся жизнь происходит в центральных пустых пространствах, куда выходят примыкающие к ним обеденные залы, как если бы у коробки убрали одну из четырех стенок.

Более того, вне зависимости от достатка хозяев, полы, стены и потолки дома украшают цветные мозаики, росписи под мрамор и декоративные или мифологические картины; изображенная на них фантастическая архитектура увлекает в пространства воображаемых зданий. Представьте себе, скорее, не великолепие царских апартаментов, но красочную феерию театральной волшебной сказки — царство не величия, но воображения. Перед нами предстает то кричаще дурной вкус (о, мозаичные, инкрустированные морскими раковинами фонтаны!), то изысканная, уравновешенная оригинальность. Когда думаешь о том, каким было это общество, — о свойственных ему социальных отношениях, о тяжеловесных гражданских добродетелях и мудрости, основанной на неизменной готовности покарать отступника, — то эти пестрые домашние праздники воображения, в которых не стоит искать аллегорических смыслов (праздник проживали, не останавливая взгляда на подробностях), начинают казаться более чем предсказуемыми. И декор здесь значил больше, чем меблировка. К нему добавлялась интерьерная скульптура в половину человеческого роста: наши музеи полны ею.

Другой приметой роскоши было пространство, не используемое в утилитарных целях. Эта архитектура умела, не прибегая к сети узких коридоров, сочетать общий размах с возможностью уединения в маленьких комнатках: связующую функцию выполняло центральное пространство. В Пестуме скромный горожанин, хозяин двух или трех рабов, обитал именно в таком доме, весьма небольшом по тем временам, в сотню квадратных метров; здесь были только кухня и три комнатушки, но располагались они по краям обширного внутреннего двора, занимавшего большую часть общей площади. Посетитель, постучавший в дверь этого дома (ногой, потому что именно так стучали в двери), едва переступив порог, оказывался в обширном пространстве и уже по одному этому признаку понимал, что здешний обитатель не плебей. В конце Античности, в III или IV веке, на юго–западе Галлии, недалеко от Сен—Годана, была построена великолепная вилла Монморен, до сих пор очень мало изученная: анфилада пустых пространств, вокруг которых причудливым образом закручен лабиринт комнатушек и лестниц, дающий воображению разыграться, но не потеряться окончательно, приводит наконец в святая святых, в недра жилища, где в зале, ничуть не большем по размеру, чем остальные, обитает хозяин дома.

Окажись мы в Эфесе, в современной Турции, или в египетском Каранисе, повсюду в домах мы с удивлением обнаруживаем изображения и другие произведения искусства. И следом — еще одно поразительное открытие: естественный цвет Материала, из которого изготавливались барельефы и статуи, неизменно прятался под слоем краски, а идеалом античной скульптуры была расписная гипсовая статуя из наших сельских церквей. Античные города никогда не были белыми; в Помпеях колонны одного из храмов были окрашены в желтый и белый цвет, а капители — в красный, голубой и желтый; Парфенон также был раскрашен, чтобы приглушить блеск мрамора, красным был и наш Пон–дю–Гар.

Поль Вейн

Анализ частной жизни мы начнем с тех сведений, которые может дать изучение жилищной архитектуры. Сразу уточним рамки исследования, ограничив их и географически — пределами Римской Африки, и строго определенной категорией жилища — домом зажиточного горожанина. Это вынужденное ограничение предмета исследования проистекает как из состояния источников, так и из необходимости более четко определить сам предмет, дабы избежать повторения общих мест. Впрочем, Римская Африка представляет собой выигрышное поле для исследования, поскольку речь идет об одной из важнейших провинций Римской империи: сосредоточив внимание на определенном географическом регионе, можно будет выявить и общие принципы, действовавшие в масштабах всей Империи, и региональные особенности, в конечном счете вторичные, но позволяющие лучше понять реалии повседневной жизни.