Раймон же вмиг выскочил из постели и из комнаты... Спустя некоторое время он оставил службу в нашем доме и вернулся в свой осталь в Прад (I, 222).

Таким образом, в решительный момент у супруги шателена взыграло «классовое сознание», несколько притупившееся за время долгого флирта, который предшествовал дерзкой атаке управителя. Она прогнала крестьянина из своей постели. Не пожелала поступать, по выражению Маркабрю, «как левретка, которая отдается дворовому псу»[264]. «Классовое сознание» не мешало неделями позволять управителю ухаживать, но не более того.

Все имеет предел, даже относительно платоническая идиллия супруги шателена и крестьянина. Руссель выходит. Входит Пато.

Пато — бастард. Зато кузен Пьера Клерга. Из самой именитой семьи в деревне. Хотя и не дворянской. Пато не выдумывает сложных подходов. В отношении женщин он применяет подход, который опробовал некогда его далекий соотечественник Гийом Аквитанский{176}. С точки зрения бастарда, Беатриса — всего лишь «кобылица»: седлай ее, отведать дай скребницы[265]. Не стесняясь, еще при жизни Беранже де Рокфора Пато Клерг насилует Беатрису. Очевидно, гнев шателена мало пугает столь доблестного хама. Следует добавить, что «изнасилование» нанесло не самую страшную травму. После смерти Беранже Беатриса, свободная, но вдовая и, в таком качестве, пониженная на одну ступеньку социальной лестницы, попросту сожительствует с монтайонским сатиром, незадолго до того силой взявшим ее в замке. С того времени Пато открыто содержал меня как любовницу, — заявляет она епископу Фурнье, отвечая на вопросы о личной жизни.

Однако Пато — это всего лишь проходной этап. Настоящим, большим событием первого вдовства Беатрисы стал кузен Пато — кюре Клерг. Связь Пьера и вдовы шателена развивалась по законам типичной для святош интриги: все началось с исповедальни. А завершилось в церкви, где в силу своей порочности Пьер Клерг велит среди ночи устроить для любовницы постель.

Первоначально Беатриса была всего лишь одной из исповедующихся. Она уже давно водила знакомство с людьми клана Клергов, участвовала в долгих посиделках у очага (I, 235—237). Однажды зашла исповедаться к приходскому кюре за алтарь Девы Марии. Пьер не дал ей времени покаяться в грехах. Он заявил: Ты нравишься мне больше всех женщин на свете. И тотчас заключил в объятия. Она немедленно ушла, в раздумьях, озадаченная, но не возмущенная...

Это было только начало: Пьер не спешит одержать сердечную победу. Впрочем, в этом случае речь не идет о любви-страсти, но всего лишь о взаимном влечении и нежности... Чувства Беатрисы и Пьера по отношению друг к другу выражаются глаголом diligere (очень любить). Тогда как то, что сведет позднее вдову шателена и Бартелеми Амильяка, вынудит составителей регистра Жака Фурнье использовать латинские слова adamare и adamari, передающие понятие любви-страсти.

После приличествующего срока ухаживаний, от поста до начала июля, Беатриса, наконец, уступает перед обаянием и красноречием священника: Пьер — опасный златоуст в лучших традициях позднейшего южного краснобайства. На восьмой день после дня ап. Петра и Павла, летом, в самом конце XIII века (Сколь щедро лето предлагает шанс, толкающий в объятия распутства[266]) Беатриса отдалась Пьеру. С ним она становится послушной любовницей, доходит, ему в угоду, до кощунства: ложится с ним в рождественскую ночь и даже, как мы уже видели, в деревенской церкви. Готовая на любое безрассудство, несмотря на свою природную сдержанность, Беатриса встает в один ряд с самыми дерзкими любовницами окситанской литературы: Дамой де ля Серр, Брюниссандой, Фламенкой, Дамой с попугаем, Флорипарой... и прочими женщинами, столь похожими на реальных любовниц, живших некогда в Окситании.[267]{177}

Связь Пьера и Беатрисы, судя по тому немногому, что известно, была обоюдно приятной: в течение двух лет любовники тайно (?) встречались, провести ночь вместе можно было два-три раза в неделю, зато в такую ночь соединялись они дважды или того больше[268]. В постели, у очага, под окном Беатриса искала у Пьера насекомых, это было действо, в котором смешивались забота об элементарной чистоте и ритуализированное обычаем выражение чувств привязанности. Пьер тем временем просвещал Беатрису на отвлеченные темы: социология семьи, альбигойская теология, магико-практическая контрацепция.

Однако через два года Беатриса идет на разрыв: всему свое время. Вдова шателена чувствует, что ум ее со всех сторон опутан мощной диалектикой кюре-катара. Оказалась в положении ни туда, ни сюда: влево манят еретические горы, здесь и любовь ее, и привязанности; вправо — вновь обратившееся к католичеству понизовье. Она поддается соблазну равнин, сияющих притягательными видами на второе замужество. Свою роль сыграют и проповеди братьев-миноритов, и увещевания сестры Жантили, католички-святоши... Таким образом, Беатрисе приходится выбирать. С определенной точки зрения она по-прежнему считает Пьера хорошим, достойным, знающим мужчиной. Но если посмотреть глазами той благочестивой девушки, которая в юности ставила разноцветные свечки Святой Деве, Пьер — это дьявол (I, 223). Дьявол делит с нею ложе, смущает катарскими аргументами; из-за него она рискует закончить свои дни в огне костра, преуготовляясь к пламени адскому. Молодая вдова изнемогает в такой борьбе бедро к бедру с Сатаной[269]. Она решает покинуть кюре, спуститься в долину и выйти замуж за дворянина Отона де Лаглейза. И это невзирая на порицания айонских друзей, Пьера в первую очередь. В самом деле, все умоляют вдову шателена не бежать в понизовье, ведь после этого ее ждет одно, — гибель души среди волков и псов Римской церкви. На кого вы нас покинули, вам угодно жить среди волков да псов, — заявляют Беатрисе, которую в деревне считают своей, ходоки из Прада[270].

Но молодая женщина отказывается внимать искренним увещеваниям друзей. Она живет в Крампанье, Далу и, наконец, в Вариле. Эти населенные пункты, расположенные в пятнадцати-двадцати километрах к северу, ниже Айона, являются местожительством ее нового супруга по имени Отон де Лаглейз (Lagleize), что по-французски вполне созвучно с de l'Eglise{178}. В таких условиях отношения новой «Беатрисы Церковной» с Пьером Клергом становятся эпизодическими. Чувства остаются. Еще раз кюре, выдавая себя за священника из Лиму, навестил свою бывшую любовницу в ее доме, в Далу, и тут, в подвале, «тела их соединились», пока горничная караулила под дверью (I, 239). В дальнейшем любовники сохранят лишь духовную связь, отмеченную после второго вдовства Беатрисы одним целомудренным и кратким визитом, во время которого Пьер спросит былую подругу, что нового у нее на сердце, и оставит ей в качестве прощального подарка гравированный стакан и сахар — zacara — из страны сарацинов. Небольшие подарки, знаки внимания, которые доказывают, что душа у кюре не деревянная: умел он выжать из любви не только плотскую усладу[271], умел вызвать в подруге доверие, основанное на истинном чистосердечии души[272]. Отныне Беатриса для него только далекая принцесса, что подтверждает слова Джауфре Рюделя: Сладка далекой птицы песнь.[273]{179}