Карьера бедного пастуха Жана Пелисье замыкается и вновь сталкивает его с различными семьями деревни. Биография Пьера Мори, напротив, открыта для далеких странствий, приключений, мимолетных любовных связей и прежде всего — дружбы. Она заслуживает некоторой детализации: судьба этого персонажа накладывается на дальние сезонные перегоны, являющиеся основанием пиренейской экономики в рассматриваемый период[144].

Пьер Мори, родившийся около 1282—1283 годов, — сын Раймона Мори, ткача из Монтайю, и его жены Алазайсы. Дом Мори был классическим domus, подобным многим другим в деревне. У Раймона и Алазайсы было шестеро сыновей, названных Гийомом, Пьером, Жаном, Арно, Раймоном и Бернаром, к которым нужно добавить по меньшей мере двух дочерей: Гийеметту, неудачно вышедшую замуж за плотника из Ларок д’Ольмеса Бертрана Пикье, и Раймонду, которая выйдет за Гийома Марти из Монтайю. Обе упорхнут из дома в возрасте восемнадцати лет, если не раньше.

В Монтайю, как и в других местах, наши источники полны мужского шовинизма... и шовинизма взрослых: они забывают упоминать о существовании некоторых дочерей, о наличии младенцев или о детях, умерших в раннем возрасте. Поэтому восемь детей в доме Мори стоит рассматривать скорее как минимум их возможного числа. Несмотря на свое занятие, теоретически не связанное с сельским хозяйством, ткач Раймон Мори, как и его семья, вел образ жизни, сочетавший разведение овец, земледелие и ремесло. В возрасте восемнадцати лет Пьер Мори — лишь один из пастухов Монтайю. Его брат Гийом Мори становится дровосеком. Двадцать три года назад, — рассказывает Пьер Мори в своем заявлении 1324 года, — я пас овец Арно Форе из Монтайю да Раймона Молена из Арка на земле Монтайю. Мой брат Гийом Мори и Гийом Бело из Монтайю, теперь уж покойные, ходили в лес Оза заготовлять бардо[145]. В этот период Пьер Мори впервые вступает в контакт с ересью благодаря своему брату, Гийому, и клану Бело, постоянно играющему решающую роль в распространении в деревне катарства. Эти контакты принимают форму своего рода проповеди, полуевангельской, полукантианской{106}, прочитанной Пьеру двумя дровосеками. Гийом Бело и Гийом Мори, — продолжает Пьер, — пришли ко мне и сказали:

— Добрые христиане пришли в наши края; они держатся того пути, которым шли святой Петр, святой Павел и другие апостолы; они следуют Господу; они не лгут; они не делают другому того, что они не хотели бы, чтобы другой сделал им.

В то время Пьер Мори, лицом к лицу столкнувшийся с еретической проповедью, всего лишь юноша, благочестиво поклоняющийся святым. Оглядываясь назад, он вспоминает свое недавнее прошлое: Я как раз остриг овец, и уже отдал из моей шерсти один настриг святому Антонию{107} и другой Деве Марии Монтайонской. У меня оставалось еще немного шерсти, чтобы сделать себе одежду. Тогда мой брат и Гийом Бело сказали мне: — Добрые люди (еретики) плохо одеты. Дай им твою шерсть. Они смогут сделать из нее себе одежду. Так ты пожертвуешь для них, и это будет большим пожертвованием, чем то, что ты дал святому Антонию, ибо многие жертвуют святому Антонию, и немногие жертвуют добрым людям. И однако добрые люди молят Бога за их благодетелей, и это дает плоды, ибо живут они в истине и справедливости.

Взбудораженный мыслью о том, что за него будут молиться святые мужи, юный Мори в конце концов сжалится: И столько они мне наговорили, что я отдал им все, что взял с одной стрижки, чтобы они отнесли еретикам. Уже обладая весьма синкретичными взглядами, наш пастух делит, следовательно, причитающуюся ему шерсть на три части: одна часть святым из райской обители и Богоматери Монтайонской (продукты своего труда на земле охотнее отдают в местный храм, чем далекому епископу-дециматору{108}); другая часть самому пастуху (предназначенная для того, чтобы соткать из нее одежду, она свидетельствует о потреблении на месте продуктов овцеводства); наконец, третья часть — «добрым людям», или «святым мужам», которых по наущению местных катаров Пьер Мори считает носителями божественной благодати.

Вскоре после своей первой встречи с ересью, около 1300— 1301 годов, Пьер Мори в возрасте восемнадцати лет удирает из отцовского дома (III, 110). Он отнюдь не ссорился со своими родителями, но в воздухе вокруг дома Мори, заподозренного инквизицией в ереси, уже витал запах серы — имело смысл отправиться подальше. Итак, следующей зимой Пьер Мори спускается в район Ода, где проходит зимовка овец на теплых лугах долины Арка, между Разесом и Фенуйедом (III, 121). Перегон гуртов между нижними одскими землями и арьежскими горами объясняет, помимо действия прочих факторов, альтернативную локализацию катарства в нижних и верхних районах Окситании, в землях Фуа и Ода. В Арке Пьер Мори нанимается пастухом к своему двоюродному брату Раймону Молену (по-прежнему мы видим это смешение родственных отношений с отношениями найма, крайне важное для понимания сельского «пролетариата» в этот период, отчужденного в той же мере, сколь и связанного с хозяином родством[146]). Чуть позже, достигнув двадцати лет, Пьер Мори влюбляется (III, 110, 121): Следующей зимой я зимовал вместе с моей скотиной в долине Арка. А жил в доме моего двоюродного брата Раймона Молена из Арка. И влюбился страстно в одну девизу из той деревни, Бернадетту ден Эскинат. И два года никто со мной не говорил о ереси, потому что видели, как страстно я любил эту девицу. Прекрасная Бернадетта, судя по всему, не была жестока к Пьеру Мори. Раймон Пьер, будущий хозяин-работодатель нашего пастуха, как-то во время их беседы в овчарне бурно упрекнул своего будущего работника за эту связь. Пылая гневом против подобных отношений, Раймон не постеснялся назвать Бернадетту распутницей. Пьер, — говорит Раймон нашему пастуху, — вы, так любивший добрых людей, вы о них больше совсем не думаете. Вместо этого впали в распутство. Если и ищете себе жену — ладно, уж жену-то мы вам найдем. Такую, у которой будет доброе понятие о вере (еретической). И иметь такую жену было бы для вас куда лучше, чем ту, которая не нашей веры (то есть такая, как Бернадетта). Ибо если у вас будет жена нашей веры, вы сможете принимать добрых людей в своем доме, вы сможете делать для них благие дела, вы сможете даже говорить в полной безопасности с женой о таких вещах, как постижение Блага... и т. д. (III, 121).

Перспектива иметь для бесед с женой уже готовые темы, которых как раз так не хватало в некоторых странно молчаливых семьях, встречавшихся иногда в Окситании, должна была взволновать... Грех было бы не попробовать.

С этих пор уже и речи нет о Бернадетте ден Эскинат, обожавшей Пьера Мори. Взамен на сцену выходит новая Бернадетта — Бернадетта Пьер. Ей всего шесть лет, но начинаются многочисленные разговоры о том, чтобы оставить ее «про запас» для еще неблизкой свадьбы с Пьером Мори, как раз ставшим наемным пастухом овцевода Раймона Пьера, отца малышки. Предполагаемый тесть владеет кой-каким хозяйством. Пьер Мори, со своей стороны, выглядит вполне солидным будущим зятем: благодаря своим накоплениям и маленьким пастушеским операциям он собрал достаточно денег, чтобы купить землю в Арке. Другой местный овцевод, Бернар Белибаст, произведший себя в сваты ради такой свадьбы, умеет описать подысканную им партию в самом заманчивом свете: Если ты поистине хочешь найти супругу, которая понимала бы Благо, то я знаю одну девочку, которая со временем будет тебе в самый раз. Она так богата, что со всем тем, что ее отец тебе даст (в качестве приданого), да с тем, что у тебя уже есть в Арке, где ты купил землю, ты будешь достаточно зажиточен, чтобы не работать собственными руками... Ибо Раймон Пьер, который в таком случае будет тебе тестем, примет тебя в сыновья и даст тебе в жены свою дочку Бернадетту Пьер, которой сейчас, должно быть, лет шесть; и ты поселишься в доме Раймона Пьера, который постиг Благо (III, 121). Эта лекция Бернара Белибаста весьма интересна — она утверждает между делом фундаментальные ценности окситанских овцеводов: тесную связь между domus и ересью, богатство содержания самого domus со всем списком возможных дополнительных атрибутов (усыновление будущего зятя, совместное проживание, приданое). Отец семейства, выбравший зятя приемным сыном для продолжения своего рода и своего domus, предусматривает в рамках настоящего договора, что его еще маленькая дочь вместе с приданым будет предоставлена, как только достигнет половой зрелости, живущему в доме молодому взрослому человеку, которого он назначил наследником. Причины этой дипломатии просты: у Раймона Пьера нет сыновей, лишь три дочери — Бернадетта, Жакотта и Маркиза. Он, следовательно, вынужден искать человека, который пожелал бы войти к нему в дом, дабы стать зятем.