Таким образом, было бы неправильно воспринимать великое предательство Клергов только как предательство. Понимая, что надо уметь переждать время, они просто становятся знаменосцами каркассонского инквизитора и защитой от него. Все-таки они остаются до конца верны своим антикатолическим убеждениям (позднее в тюрьме Бернар Клерг разразится залпом насмешек над римскими религиозными обрядами [II, 283]). Но, как бы то ни было, приходилось устраиваться: иной раз Клерги должны идти наперекор катарским убеждениям своей клиентелы. В некоторых случаях вместо примитивного применения силы они использовали старые добрые методы подношений и взаимных дружеских услуг, характерные для первых лет их господства. Они обрекли на физическую расправу или изгнание многих из проальбигойской семьи Мор, с которой они сами и их сеиды{271} буквально не спускали глаз. Несколько молодых человек, некогда опекавшихся кланом, восстали против него в омерзении от сговора Клергов с Каркассоном. Они ускользнули из рук байля и кюре, чтобы стать пастухами за горами (случай Моров, Мори, Бай). Расползание клиентелы было весомой угрозой. Под занавес мы увидим, как сурово отреагирует Бернар Клерг. Он разыграет последнюю карту и нажмет на тех из своей клиентелы, кого можно взять на испуг: он использует беднейших монтайонских крестьянок, прежде всего вдов и служанок. Бернар попытается поправить за их счет власть своего семейства. Он будет интриговать, не брезгуя угрозами, вокруг Раймонды Арсан, Вюиссаны Тестаньер, Фабриссы Рив, Раймонды Гийу, Грациды Лизье и, ступенью выше, вокруг Беатрисы де Планиссоль. Он попытается побудить этих дам лжесвидетельствовать в пользу его брата кюре, но они попросят его вон[558]. Будучи под надзором сбиров инквизиции, и потом, уже заключенный в Памье, Бернар будет беспрерывно посулами и угрозами терзать слабых женщин во время встреч с ними по соседству от дома или в тюрьме. Напрасные попытки вожака, попавшего в беду. Уж не думаете ли вы, что кто-то готов пойти на костер ради ваших красивых глаз? — заявляет бывшему байлю дочь полей Грацида Лизье с присущей ей прямотой. А Фабрисса, мать Грациды, выражается и того хлеще: Предпочитаю, чтобы Бернара поджарили раньше, чем меня (II, 291, 293). Спасайся, кто может!

В тюрьме Бернар Клерг весь 1321 год получает возможность размышлять об ужасных временах, постепенно истощивших ряды приверженцев его клана. Не без оснований бывший байль приходит к мысли, что главную роль в этом деле сыграл дьявольский вопрос о десятине. Епископ Жак Фурнье, — говорит Бернар одному из тюремных товарищей[559], — причинил нам большое зло. Он направил всяческие кары против народа Сабартеса, потому как народ этот воспротивился карнеляжной десятине. Он делал это, чтобы завладеть добром еретиков...

— А заодно добром тех, кто в жизни не видел ни единого еретика, — отозвался собеседник. — С той поры, как каркассонская инквизиция занялась нами, так просто не отделаешься!

Текст замечательный. Клан Клергов удерживал верховенство в деревне, пока мог опираться на каркассонскую инквизицию. Она довольно слабо или по крайней мере не в полную силу преследовала еретиков; обычно она довольствовалась несколькими жертвами, на которые указывала мстительность байля и кюре, и не обращала всю свою мощь на взимание десятины. Увы, с 1317 года сей сомнительный компромисс рушится: епископский престол в Памье занимает Жак Фурнье. Он не может подстраиваться под негласные сделки каркассонцев с кланом Клергов. Он требует взимания десятины по всей строгости. Тем самым он «объективно» подрывает власть Клергов даже раньше, чем наносит по ним удар во всю силу. Фактически именно они представляли собой сборщиков или приемщиков неполновесной десятины, которую требовала от деревни Церковь до Фурнье. Три шкуры со своих плательщиков они не драли, даже прикрывали их, смягчая тяготы десятины! Попутно они попросту получали свой маленький навар с собираемого оброка, а также отделяли некоторый процент в пользу своих друзей, «добрых людей»...

После 1317 года (усиление десятинного пресса) и после 1320 года (репрессии непосредственно против Клергов) эти комбинации разваливаются. Клан теряет выгодное предприятие и дружескую сеть. Он просто-напросто борется за выживание. Без лишних иллюзий насчет конечного исхода.

Тем не менее он до самого конца сохранит твердых приверженцев. В том числе и вне Монтайю. В Ларок д’Ольмесе Понс Гари, племянник Бернара Клерга, в заключительных действиях драмы станет преданным исполнителем подлых заданий своих дядьев (I, 396). В Кие Пьер ден Юголь, местный байль, подобный Бернару Клергу в Монтайю, является членом камарильи сеньориальных должностных лиц, во время оно симпатизировавших катарской ереси. Трудные времена сплачивают теснее (в принципе). Когда становится известно об аресте Бернара Клерга, Пьер ден Юголь при свидетелях заявляет: Вот это удар, я предпочел бы потерять последнюю овцу, чем слышать, что посадили Бернара Клерга (III, 402).

В свете упадка Клергов можно видеть упорное восхождение клана Азема (строгим языком этнографии следовало бы сказать, малой группы [clique] Азема, ибо эта группировка по отношению к деревне, по крайней мере вначале, еще не представляет собой сильного меньшинства или устойчивого большинства, как это было с кланом Клергов в 1300—1305 годах).

В трудные годы, с 1300 по 1321, Пьер Азема и его domus были с некоторым запозданием поддержаны кузеном Жаком Фурнье. Они сумеют создать в деревне сеть друзей и, более того, сообщников. На какое-то время она станет противовесом сети Клергов. Уже во время похорон старой Гийеметты «Белоты» (ок. 1311) Гийеметта Азема, супруга Пьера Азема, и Вюиссана Тестаньер, ренегатка альбигойства, почти в лицо бросают вызов катарским кумушкам, а именно Гийеметте Бене и Алазайсе Азема[560] (однофамилице Азема вследствие брака в отдаленном родстве), которые отвечают тем же (I, 462). Пьер Азема ради консолидации своей клики против Клергов не стесняется, между прочим, предложить классический обмен небольшими подарками, услугами... и женщинами, которые создавали влияние и клану противника. Он предлагает свою дочь в супруги сыну Гозьи Клерг, кузины кюре (III, 70), при условии, что та согласится отделиться от клана Клергов и присоединиться к Азема. А также при условии, что она поостережется делать некоторые признания, вредные интересам последних. Тем самым ты сплотишь оба наших дома, — заявляет враг Клергов Гозье (III, 367).

Кроме того, Пьер Азема стремится привлечь к своей клике некоторые семьи: некогда зависимые от клана Клергов, они порывают с ним, чтобы потихоньку отправить в Испанию часть своих членов. И снова устремления сторонников создают странные альянсы. Domus Азема, сам по себе добропорядочно католический, обхаживает гонимых катаров, былых жертв интриг Клергов. С другой стороны Клерги, которые все-таки остаются в глубине сердца еретиками, делаются агентами каркассонского католического трибунала. Это игра в уголки. Ясно, что в этом случае весьма непостоянная религиозная принадлежность становится делом чести, воодушевляющих каждую из двух группировок. За «вальсом этикеток» угадываются неизменные хищные аппетиты, жажда власти. Пример: Вюиссане Тестаньер вот-вот предстоит допрос в епископском трибунале в Памье. Пьер Азема незамедлительно передает этой женщине приказ не выдавать Виталя и Эсклармонду Бай, Раймонду Лизье, Гойзью Клерг и братьев Мор. Все они были в той или иной степени замешаны в деревенской ереси, но представляют для Азема (несмотря на его преданность католицизму и родственные связи с епископом Фурнье) ценность своей принадлежностью к семьям, которые когда-то (Лизье) или совсем недавно (Моры) рассорились с Клергами (I, 468). Подобным же образом Пьер Азема просит Гозью Клерг пощадить род Марти (который он позднее использует.) Не доноси на Эмерсанду Марти, — говорит он Гозье (III, 366). По отношению к ней, как и ко многим другим, поведение Азема, таким образом, симметрично поведению Клергов. И он оказывает давление на слабых женщин. Считает ли он их неспособными защитить себя? Или действует так по причине отсутствия в деревне мужчин, которых можно было бы подкупить для лжесвидетельства (в самом деле, те либо мертвы, либо в тюрьме, либо в изгнании)? Во всяком случае, факт, что Пьер Азема настойчиво пытается манипулировать (к своей выгоде заставляя их свидетельствовать перед инквизиторами в Памье) Вюиссаной Тестаньер, На Муашеной, Раймондой Гийу, На Лозерой[561] и даже Гийеметтой Бене, прежде враждебной клану Азема, но утратившей пыл в связи с падением звезды дома Бене (I, 465, 468, 479; II, 226 — 227, 281). После визита в Монтайю каркассонского инквизитора (друга Клергов) две женщины из этой деревни, На Лозера и На Муашена, жалуются, что Пьер Азема запугивал их, заставляя делать ложные признания перед своим кузеном, епископом Фур нье (II, 281).