Они уже на равнине. Стая вошла в раж. Вой тысячи глоток и грохот тысячи орудий слились в одно. Отбитые пальбой, держались поодаль жути, Полыхало закатом пламя. Мелькали в руинах средь выжженой земли яркие белые метки. Едкий дым то стелился оземь, то клубился, застилая чёрные тучи. Оставляя тела в голубых доспехах, оставляя подбитые танки, откатывалась линия к старым позициям, вытеснялась из города роем.
Пала первая тварь от удара копья, а потом ещё и ещё. Сидера впереди с наслаждением агонии насаживала на вертел тушу за тушей, отстреливая и рвя. Неужели, получилось? Победа? Подсознание велело ждать подвоха. Неизвестно, кого приманит гибельный запах. Авось есть у врага козырь в рукаве, словно у шулера червонный туз? Как бы не попасться на крючок успеха и не забыть об осторожности! Эмбар бесстрастно и спокойной бдил, глядел со спутника, с наружных камер, непрестанно размышлял, спустив вожжи управления. Сейчас на месте виднее, что делать, и без приказа начальника разберутся.
Сшибались с огненным приливом, штыки тупились, облака чёрной саранчи бежали волнами морскими. Они летят. Они ревут. Они скребут. Они рубят и бьют, стреляют и давят. Сколько их?! Целый океан! Тьмущая тьма! Откуда столько плоти и куда?! Неужель они думают, что на равнине победят?!
В сером ровном поле, закрытом облаками пара, под шипение напалма, смешанного с жёлтым ихором, под гул самолётов и снарядов громыханье, войска заняли крайний рубеж. Пора.
– Говорит Оклайн, начинайте бомбардировку! Приём?!
Молчание в ответ. Нутро пронзил лёд в страхе пред грядущим. Сердце сжал кулак ужаса, вены проступили на висках. Нет. Нет! Ледяным лезвием резал слух последний приказ Круга:
– Совет заключил перемирие с врагом, – зачитал его Аррас. – Любой, кто не подчинится, приговорён к смерти! Приговор исполнить немедля!
Время застыло в тот миг, когда первая пуля бывших товарищей покинула дуло. Мир разорвался на «до» и «после» кровавой, чёрной, вонючей огненной межой. Повсюду взрывы, мольбы, крики. Гвардейцы пленных не берут.
По рации ничего не разобрать. Перед глазами пелена помех. Осколки щебечут по обшивке. Машина трясётся в волнах ударов. Варраден сражались с Варраден, тело падало на тело. Знамёна горели, гербы валились в грязи. Пепел слипся в алый бетон, и всё под холодные причитания Арраса:
– Вы бы всех нас на убой повели! Победить невозможно! Но сколько вам не говори, вы упёртые твари! Вы не слушаете глас Галактики, глас Совета! На вас нет узды! Так умрите, как вы жаждите, чтобы дать жить другим!
На шее затянулась петля. Словно предсмертный хрип, выпали из холодных губ слова:
– Отступаем… Отступаем к флангам!
Пересохшее горло свела судорога. Скрип вместо команд. Дешёвым бродягой обратился генерал. В голове пустота – незнание, слепота, глухота. Кто жив, кто мёртв, кто друг, кто враг? Колодец вероятностей внезапно опустел. Последние приказы Оклайн отдавал, не помня себя, забиваясь всё глубже и глубже, в дне сознания ища опору. И защиту от сотворённой им геенны.
Миллион снарядов гроздьями падали на землю, словно рухнули сами небеса. Солдаты шли, шли вперёд, в окопы, пытались пробиться через заслон. Под барабанную дробь взрывов лилась потоками кровь, заполняя траншеи. За офицером падал простой солдат, горели десятками танки, поражённые в уязвимую тыловую броню. Западня трещала, но крепко, крепко жертву держала.
Скрыться негде, смерть без устали работает косой, срезая богатый урожай. Тьма, паника, крики до ночи. И всё же керамика, смешанная с грязью, отчаянно рвалась, словно попавший в ловушку зверь, готовый отгрызть ногу, но выбраться на свободу. Рухнули рваные штандарты, каждый сам за себя, каждый бежит, не помня, куда, и нет приказа сверху. Что делать, куда и откуда – всё смешалось в пепле полей и хитине когтей.
Спасенья нет. Оклайн бился до последнего, терял людей, терял надежду, но сражался. И как-то выкарабкался на волю, с рваными ранами на душе и трещинами на броне, безумными манёврами корвета ускользнул в небеса, спася тех, кого смог. Но сам он остался внизу, среди тех, кому не повезло. Сколько их? Сколько их!
Ещё долго бил метроном, отсчитывая павшие души. Ещё долго дымились истерзанные поля. Ещё долго с небес падали кометным градом обломки пустотного флота. Авентин забрал последних на этой войне. Последних, но не всех. Группками, отдельными частями и отрядами выжившие скрылись с бойни, сбежали. Но что теперь они могут? Это конец.
17. Победа или смерть
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Били в ритм шагам равнодушные часы.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Тело требовало пищи. Хотелось взять несчастный кус хлеба и порвать его, заглатывая огроменными порциями. Но стоило только еде оказаться в руках, как глотку сводила судорога, отчаянное урчание желудка сменялось на дикую изжогу. Те крохотные порции, что всё же попадали внутрь, тут же исторгались желчным потоком. Организм отказывался их принимать. Оставалось скуля бродить по каюте, поджав хвост, как последняя псина, и безутешно причитать, обнимая трясущиеся бока.
Авентин. Авентин! Это не неожиданность, не оплошность, не ошибка. Апофеоз легкомыслия, самоуверенности и поспешности, возведённый на костях двухста восьмидесяти тысяч душ! Во всех армиях штрафбаты идут впереди, но здесь остались в тылу, да и ещё и без комиссара с дулом у виска. Гениально! Повод похлопать самому себе! Браво! Какая решимость! Какой напор! Решил, что перехитрил в одном крупном сражении, сможешь и в остальных? Враг не раз доказывал свою силу и свой ум, стоил руки и ног, но, очевидно, так и не забил в мозг одну простую мысль: его следует уважать. А что в результате?! Обманный манёвр, сочинённый на коленке за десять минут. Надёжный ход, не раскусить! И как вишенка на торте, любимая присказка: «Давайте быстрей все победим, отпразднуем и обдумаем, наконец, мою пенсию»! Кто мешал посмотреть отчёты подробнее, проверить, убедиться лично?!
Кто, кто тогда тянул его за язык, кто требовал подтверждать клятву, которую уж никто не помнит? Самолюбие? Смотрите, я оберегаю людей! Как будто им своих щитов не хватает. Если надо, найдут, кем прикрыться, добровольцы ныне не в почёте. Ему самому надо было? Нет. Не разглашал бы, утаил бы, не стал бы отцом величайшего поражения в истории, поставившего крест на всей кампании!
Союз продался. Продался за место во Внутреннем круге. Но кто кого должен винить? Политика не идёт рука об руку с моралью, она руководствуется необходимостью и ценой. Значит, Совбез решил, что неопределённо плохое будущее стоит того.
Про сам Совет вспоминать не хочется! Кучка слабых, ничтожных предателей! Они, словно малые дети, сначала испугались, а потом поверили. Права была Сидера: от вреда больше, чем пользы.
Война официально прекращена на время переговоров. Как бы переговоров. Пока люди выбирают первого представителя, оставшиеся советники уже слюни пускают под гипнозом. Они хоть всю галактику натравят на немногих выживших сопротивленцев по мановению руки своего господина.
Такие провалы ещё объяснимы для неулучшенных, простых людей, но Оклайн ведь не из таких! Он создан для решения подобных задач, для предусмотрения вариантов, о которых иной и подумать бы не смел. И всё же, он пропустил дыру размером с межзвёздный переход. Не окинул всю картину, купился на сладкий кусочек под носом! Это недостойно его звания, недостойно его предназначения, недостойно всего, что он делал и говорил! Этому нет прощения!
Ноги незаметно перетащили в камбуз, где в гробовом молчании сидели трое. Увы, ни Ораракс, ни Хельмут не пережили того дня, будучи убитыми прямо в штабе. Шансов выбраться у них не было.
Пустые взгляды обратились на Эмбара. Как они устали. Как он их подвёл!
Вид их больных, измученных лиц стал последней каплей. Обессилив, заблудившись в себе, он не выдержал и рухнул, где стоял. Рухнул, как пустая древняя башня, час которой пробил сотни лет назад.
***
Спустя много времени пришло осознание. Через тяжесть отчаяния прорвался одинокий лучик – вина лежит на многих: на своих, и на чужих, на живых и мёртвых, не только лишь его провал стал причиной катастрофы. Это не облегчило бремя, но заставило подняться с кровати и твёрдо сказать:
