Оклайн вскочил и побежал. Лампы лопались. Полы проваливались. Гул становился всё настойчивее. Утробнее. А он бежал. Сердце колотилось в груди. Лёгкие рвались наружу, горели. А он бежал, бежал! А позади гнался с воем кошмар.

Спасительная переборка. Он рванул…

Завыл от боли, когда острый коготь вонзился в левое колено.

– А-а-а-а!

Охотник дёрнул его, потянул назад. Пальцы вцепились в нити сети, рвали их под напором. Плоть адски горела. Каждое движение раскалённым железом проходилось пот всей ноге. Оклайн выл от боли. Выл! Здоровой ногой упёрся в полузакрытую створку. Чувствовал, как неистовая сила раздвигала её, тянулась к жертве!

Жвала вцепились в правую пятку. Принялись жевать её, рвать. Рвать. Рвать! Но он продолжал упорно упираться. Уже ничего не видел – взор застила кровавая пелена. Не слышал ничего, кроме собственного крика и стона, да завываний твари позади. Она не сдавалась!

Внезапно, словно ангел-хранитель, мимо мелькнула Сидера. Охотник взвыл, задёргался. Зазубренный коготь застрял в ноге и адски её дергал. Оклайн едва сохранял сознание от невыносимой боли.

– Отсеки её! Отсеки лапу!

Тряска прекратилась. Отчаянный вопль, щелчок замкнувшихся дверей.

– Быстрее! Тащим его! — возник рядом Либершафт.

– Его ноги, о, духи!

– Живо! Живо! Живо! – подгонял Отто.

Дикие дозы обезболивающих не помогали! Какие муки!

– Умоляю! – прохрипел он. – Я не могу это терпеть!

– Держись! Чуть-чуть осталось!

Сафф его услышал. Ударная доза снотворного сделала своё. Мир расплывался. Голоса удалялись куда-то вдаль. Пока совсем не утихли.

***

Собственное нервное сопение скрипело в ушах, смешиваясь с безумным ритмом пульса. Веки отекли, не позволяя открыть глаза полностью. Жемчужная белизна.

– Я… жив? – прошептал он.

– Едва, – ответил Иблис, в его голосе чувствовалось волнение. – Тебя выволокли в последний момент.

– Ох…

– Зачем ты туда полез! – внезапно вспыхнул яростью Абхам. – Зачем?!

– Заткнись, а? По-дружески.

– Мой план почти завершён. Тебе уготована роль его пика, а вместо этого пытаешься сдохнуть уже в который раз! Если бы я не вмешался в последний момент, ты был бы уже холоден, как лёд! Уф-ф-ф-ф… – со злобой выпустил он воздух. – Я надеялся на твоё благоразумие, но, похоже, придётся взять дело в свои руки!

– Разве ты его выпускал? Хватит нести чушь. Ты же все затеял. Ты прикрылся детской страшилкой. Ты создал паразита. Или нашёл. Не важно. Ты же его распространил. Нет никакого врага.

– Он дремлет. Пока.

– Это твой враг. Не мой. Ты мой враг.

– Вот как? Восстаёшь против своего творца?! Ха! И много ли ты сделаешь?

– Не знаю. Но ты – преступник!

– Враг угрожает существованию всей жизни! Всей! И моей, и твоей!

– Это объяснение. Не оправдание. Почему не пойти миром?

– Потому что мне не нравится этот порядок. Эти… создания – они уродливы. Ты понимаешь? Нет. Ты не понимаешь. С одной стороны, ты почти совершенство, к которому я так долго стремился, с другой, ущербен до уровня ничтожества.

Оклайн заскрежетал зубами.

– Изыди, тварь! Не хочу тебя слышать и видеть!

– Хах! Кто бы сомневался. Ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю. О, да! Но, когда мы увидимся в следующий раз, не рассчитывай на милость.

– Тебя это тоже касается.

– Кусаешь руку, что тебя вырастила и лелеяла?

– Нет, загоняю в клетку зверя.

– Посмотрим, что ты противопоставишь богу. Игры кончились. Скоро ты предстанешь предо мной и исполнишь свой последний долг. Добровольно или нет – не важно. Я не даю выбора.

– Тогда зачем так много болтаешь?

Оклайн ощутил прикосновение чужого разума. Он был… склизкий, маслянистый и чёрный, он, словно слизень, наползал на него. Пытался залезть в голову. Слабость во всех членах не позволяла скинуть это… Нечто. И тогда Эмбар предельным усилием воли оборвал связь. Последний резерв иссяк, Эмбар погрузился в долгое, безопасное небытие.

Кто-то провёл рукой по голове. Нежно. Далеко. Оклайн едва чувствовал прикосновение.

– Холодно, – прошептал он. – Холодно.

Тишина. Поглаживания продолжались ещё несколько минут, а потом пропали. Что случилось? Какая обстановка? Захватили ли верфи? Собственная судьба Эмбара не беспокоила – он наконец прозрел: путь его навеки связан с теми, кого он поклялся вести, кто пошёл за ним и кого он поклялся защищать. От сего дня и до последнего вдоха. Каков бы ни был их путь, они пройдут его вместе.

Какой в нём смысл? Пустая оболочка. Особь, рождённая в результате безумного эксперимента. Потерявший и мечту, и любовь, но не забывший предназначение. Да, он один. И внутри у него пустота. Он лицезреет её сейчас. Безликую. Бесконечную. Но он не сдастся просто так! Отбросив надежду, отбросив фантомы и идеи, все то, что мешает последней цели, последнему приказу, выжженному в душе, – помочь тем, у кого есть будущее. Тем, кто его окружает. Принять их. Поддержать. Если его самого не спасти, это не значит, что он не может спасти остальных! Ум при нём, знания при нём!

А потом снова пришла рука. На этот раз с далёким голосом. Слов не различить. Но они звали его, благодарили, шептали. Отодвигали отчаяние. Неужели ещё не всё кончено? И есть шанс! Не сейчас, но в будущем? «Нет», – сказал анализ, – «Такого варианта нет». И всё же?! Не машина же он?! Имеет право на своё мнение!

Потом она ушла. Снова настала тишина. Оклайн потерялся. Заблудился в своих мыслях. Казалось бы, за что ему цепляться? Ничего не осталось, кроме идеи. Служению ей обязан себя посвятить полностью и без компромиссов. Но, оставшаяся без материальной подпитки часть души не хотела уходить. Настойчиво требовала выслушать её, поискать компромисс, не отказываться от себя. Обещала в будущем наслаждения и счастье, а ныне давала скорбь, боль и зависть. Стоит ли оно того?

Каждый миг промедления отзывался страданиями.

Вопросы! Вопросы! Радикализм или умеренность? Разум или чувства? Сейчас как никогда нужна решительность, а Оклайн замер, страшась сделать шаг. Отсюда нет пути назад. Собственное сознание загнало его в западню. Оно не хочет откладывать выбор на потом. Ответ нужен немедленно.

В третий раз пришла рука. В третий раз она прошлась по больной голове. Утешая его. По-человечески, по-доброму.

Когда в последний раз он думал о добре? Не о благе, а о добре? Наверное, никогда. Остатки уцепились за эту мысль, потребовали объяснений. Будет ли человечным тот, кто посвятил себя служению, отбросив собственные эмоции? Будет ли он тем, кто по-настоящему защищает и принимает справедливые решения, или тем, кто думает так?

А это важно. Очень важно. Противодействие возразило: «Логика»! И? Ничего. Диктатура разума не панацея, в той же степени, в какой и власть чувств. Обе половины заслуживают права на жизнь. Обе правы. Они часть его сознания, неоднородного, но единого. Значит, и не нужно ничего выбирать!

«Логично», – кивнул разум.

«Именно так!» – воскликнула кровь. – «Именно так!»

Бурление успокоилось. Единство сохранено. Как бы ни было сильно отчаяние, нельзя ему поддаваться! Он справится. Выстоит. Стоял раньше, будет стоять и дальше. Словно бы фонарь на ветру, сохраняющий крохотный огонёк внутри себя. Его раскачивает, кидает в стороны, а он всё не гаснет и не гаснет. И, быть может, укажет кому-нибудь путь.

На этом Оклайн успокоился. Не стал ничего отрицать, вырезать и терзать. Смирился с тем, какой есть. Продолжил путь через мрак, держа небольшой фонарик под рукой. Авось выведет его когда-нибудь к свету.

– Ох, – проскрипел он, открывая глаза. – Ох…

– Вы… Вы очнулись! – Сафф возник перед расплывчатым взором. – Какое счастье! Наконец-то!

Тон его полнился облегчением.

– Я так боялся. Как вы себя чувствуете?

– Пить, – Эмбар облизал бесчувственные губы. – Пить.

Невидимая сила приподняла его и прислонила к губам чашу. Неловко работая челюстями, Оклайн помаленьку глотал живительную влагу.