55. Кто же [и здесь,] поглощенный этим блаженством, не стремится к высшему — получает блаженство, общее [с тем, которое вкушают] боги шубхакритсны.

56. Но кто, обретя и такое блаженство, не ликует и равнодушен — достигает четвертой дхьяны, лишенной и блаженства, и страдания.

57. При этом некоторые воображают, что здесь [уже и есть] освобождение, так как оставлены радость и страдание, и мышление прекращается.

58. Но те, кто исследует „великое созерцание“, говорят, что и у этой дхьяны есть плод, пусть и такой, как долговременное пребывание с богами брихатпхалами.

59. Мудрый же, видя, по выходе из медитации[409], беды [всех тех,] у кого есть тело, восходит к знанию, [предназначенному] к уничтожению тела.

60. Отбросив ту [последнюю] дхьяну и решившись на высшее, мудрый точно так же отстраняется и от материальной формы, как [прежде] от страсти.

61. Вначале он создает [для себя] образ отверстий этого тела[410], а затем идею пустоты даже плотных вещей.

62. Другой же мудрый, „сжав“ Атман, ставший пространством[411], смотрит на него как на бесконечного и достигает более высокой [ступени].

63. Иной преуспевший в изучении Атмана, устранив Атман Атманом же, видит: „Здесь ничего нет“ — таковым считают „[созерцание] ничто“[412].

64. Потому и говорится: „познающий поле“ освобождается, извлекаясь из тела, как сердцевина из тростника[413] или птица из клетки.

65. Это и есть тот самый высший Брахман — лишенный знаков, прочный и неубывающий, которого мудрые знатоки начал[414] зовут освобождением.

66. Вот я и показал тебе средство [освобождения] и [само] освобождение: если ты все понял и [тебе это] нравится, приступай к делу как следует.

67. Джайгишавья, Джанака и старец Парашара[415], став на этот путь, освободились, а также и другие, [ныне] освобожденные».

68. И эту его речь постигнув и осмыслив, опираясь на силу, обусловленную [результатами] прежних [существований, царевич] дал следующий ответ:

69. «Я выслушал это учение, становящееся все более тонким и благостным, но, по причине сохранения [в нем] „познающего поле“, считаю его неудовлетворительным.

70. Даже освобожденного от „модификаций“ и „природ“ „познающего поле“ я считаю сохраняющим свойства и произрастания и плодоношения.

71. Ведь если Атман считается освобожденным по причине [своей] чистоты, то он ввиду сохранения причинных [связей] вновь окажется закабаленным[416].

72. Как семя не прорастает при отсутствии [соответствующего] времени года, почвы и воды, но прорастает при наличии этих причин, таким же [точно] образом я мыслю и его.

73. И если считается, что освобождение есть результат избавления от действия, неведения и желания, то полного устранения [всего] этого при наличии Атмана быть не может.

74-75. Ведь если желаемое мыслится как постепенное избавление от этих трех, то там, где сохраняется Атман, они [также сохраняются, пусть и] в тонком состоянии, освобождение же воображается [сообразно твоему учению] уже наступившим при наличии [лишь] „утончения“ пороков души, бездействия сознания и долголетия.

76. И если считается, что оно есть избавление от самости, то при наличии Атмана это избавление наступить не может.

77. Не освобожденный от таких качеств, как размышление и прочие[417], он не может быть бескачественным, а потому при отсутствии „бескачественности“ нельзя говорить и о его освобожденности.

78. Ведь носитель качеств не может выйти за их пределы — не наблюдается же огонь, лишенный цвета и жара.

79. Воплощенного не может быть до тела, а носителя качеств до качеств, а потому воплощенный и будучи вначале освобожденным, будет закабален снова[418].

80-81. А если „познающий поле“ лишен тела, то он или познающий, или непознающий. Если познающий, то у него должно быть и познаваемое, а при наличии последнего он не освободится. Если же непознающий, то зачем вам измышлять [еще] Атмана, ибо и помимо Атмана [прочно] установлена бессознательность таких вещей, как полено, стена и т. д.

82. И если [в твоем учении] устранение все большего и большего считается желаемым, то думаю, что при устранении всего и будет достижение цели!»[419].

83. Так, познав учение Арады, не удовлетворившись им и распознав его непоследовательность[420], царевич покинул [его].

84. Желая услышать нечто высшее, он направился в обитель Удраки, но вследствие и его приверженности Атману, не принял и его воззрения.

85. Ведь молчальник Удрака, познав пороки и сознания, и сознающего, допускал нечто высшее, чем ничто — путь, ведущий за пределы и сознания, и не-сознания[421].

86. И поскольку сознание и не-сознание имеют соответствующие тонкие объекты, то должно быть еще нечто как не-сознающее и не-несознающее, и к этому направилось устремление [Удраки].

87. И поскольку интеллект в том [состоянии] устойчив и нигде не блуждает, тонок и неподвижен, в нем нет ни сознательности, ни бессознательности.

88. Но поскольку достигнув даже этого, вновь возвращаются в этот мир, бодхисаттва, желая высшего, покинул и Удраку.

89. Оставив же его обитель и определившись на достижение высшего, направился в обитель царственного риши [по имени] Гайя, именуемую «Нагари»[422].

90. Здесь [этот] молчальник[423] с чистым усилием и желанием уединения устроил себе жилище на чистом берегу Найранджари.

91. И увидел пять отшельников, подвизавшихся в [строгой] аскезе и гордившихся контролем над [своими] органами чувств.

92. И те отшельники, также увидев [его], приблизились к нему, желая освобождения — как объекты чувств [сами устремляются] к тому, кто приобрел заслугой богатство и здоровье.

93-94. И они служили [ему] почтительно, [во всем были] послушны вследствие [своей] дисциплины и находясь в его власти как ученики — подобно тому, как резвые органы чувств [служат] уму, пока он предпринимал трудные подвиги голодовки, полагая, что это должно быть [правильным] средством прекращения смертей и рождений.

95. Желая успокоения, он шесть лет истощал себя в многообразных практиках поста, трудных для человека.

96. И желая достичь другого берега [реки] сансары, он во время питания довольствовался несколькими зернышками колы[424], сезама и риса.

97. То, чего лишалось его тело посредством аскезы, вновь восполнялось через пламень [той же аскезы].

98. Хотя он и был истощен, его слава и величественность отнюдь не истощались, давая радость глазам других — подобно тому как месяц в начале светлой половины осени [дает радость] лотосам.

99. С одними лишь кожей и костями, лишенный всякого жира, плоти и крови, он сверкал, однако, подобно океану с неистощимой глубиной.

100. Затем [великий] молчальник с телом, истощенным очевидно бессмысленной тяжкой аскезой, боясь дальнейшего «становления»[425] и решив [достичь] просветления, осмыслил следующее:

101-102. «Это дело не ведет ни к бесстрастию, ни к пробуждению, ни к освобождению — таково твердое правило, обретенное мною у корней дерева джамбу. И [все] это не может быть достигнуто тем, кто расслаблен». И с этим пришедшим к нему желанием он вновь стал думать, как бы усилить свое тело: