— Вот, владыко, Санджая Белаттхипутта — руководитель общины, имеющий множество учеников и последователей, известный, прославленный, лидер течения, уважаемый народом, искушенный, давно странствующий, достигший почтенного возраста. Того, владыко, Санджая Белаттхипутту следует посетить, чтобы он успокоил твое сердце.
Но на эти его слова царь Аджаташатру [также] ответил молчанием.
7. Тогда шестой из придворных обратился к нему со словами:
— Вот, владыко, Нигантха Натапутта — руководитель общины, имеющий множество учеников и последователей, известный, прославленный, лидер течения, уважаемый народом, искушенный, давно странствующий, достигший почтенного возраста. Того, владыко, Нигантху Натапутту следует посетить, чтобы он успокоил твое сердце.
Но на эти его слова царь Аджаташатру [также] ответил молчанием.
8. Дживака же, детский врач, сидел недалеко от царя Магадхи Аджаташатру, сына царевны Видехи, и молчал. И царь обратился к нему:
— А что же ты, добрый Дживака, молчишь?
— Владыко, [здесь] в моей манговой роще [сейчас] находится Господин — совершенный[281] и достигший высшего просветления, с большой группой монахов, с 1250 монахами. О том Господине Готаме [уже] широко разошлась слава: «Поистине Господин — совершенный, достигший высшего пробуждения, наделенный [превосходным] знанием и поведением, блаженный, знающий [все] миры, непревзойденный, окормляющий нуждающихся в управлении, учитель богов и людей, благословенный Будда»[282]. Того, владыко, Господина следует посетить, чтобы он успокоил твое сердце.
— Тогда, добрый Дживака! готовь слонов.
9. — Владыко! да будет так.
[С этими словами] детский врач Дживака, выслушав сказанное царем Магадхи Аджаташатру, сыном царевны Видехи, [распорядился] запрячь 500 слоних и любимого царского слона и доложил:
— Владыко! Запряжены для тебя слоновьи колесницы. Теперь же пусть Господин делает, что соизволит[283].
Тогда царь Аджаташатру посадил на каждую слониху по [одной из своих] женщин[284], сам забрался на [своего] любимого слона, и, сопровождаемый факельным [шествием], отправился с большим торжеством из Раджагрихи в манговую рощу Дживаки.
10. Но вот уже недалеко от манговой рощи на царя Магадан Аджаташатру, сына царевны Видехи, напал страх, он оцепенел, и волосы на голове [его] встали. И царь, испуганный, взволнованный, стал в ужасе расспрашивать Дживаку:
— Я надеюсь, добрый Дживака меня не обманывает? Я надеюсь, добрый Дживака не злоупотребляет [моим] доверием? Я надеюсь, добрый Дживака не предаст меня врагам? Как может быть, чтобы такое большое собрание монахов из 1250 монахов не издало ни звука, ни проронило ни звука и оставалась совершенно безмолвным?
— Великий царь! Не бойся. Я не обманываю тебя, не злоупотребляю [твоим] доверием, не предаю тебя врагам. Иди вперед, великий царь! Иди вперед! Там в круглом павильоне горят огни.
11. Тогда царь Магадан Аджаташатру, сын царевны Видехи, продолжил свой путь на слоне, а затем сошел на землю, подошел к входу в павильон и спросил детского врача Дживаку:
— Где же, добрый Дживака, Господин?
— Вот, великий царь! Господин. Вот, великий царь! Господин сидит, прислонившись к средней колонне, лицом на восток, в окружении монахов.
12. Тогда царь приблизился к Господину, сохраняя почтительное расстояние, и, рассмотрев онемевшее, безмолвное, как пруд, собрание монахов, пришел в восторг:
«Пусть бы и царевич Удайибхадра был наделен тем же миром, что и это собрание монахов!»[285].
— Великий царь! Твои мысли там, где твоя привязанность?
— Мне дорог, почтеннейший! сын Удайибхадра, и я хотел бы, чтобы он достиг того же мира, что и это собрание монахов.
13. И царь Магадан Аджаташатру, сын царевны Видехи, почтив Господина и сложив руки перед собранием монахов[286], сел на почтительном расстоянии от Господина и обратился к нему:
— Могу ли я, почтеннейший! о чем-то спросить Господина, если, [конечно], Господин соблаговолит разрешить мой вопрос?
— Великий царь! Спрашивай о чем желаешь.
14. — Почтеннейший! Ведь имеется множество обычных профессий, как-то: объездчики слонов и лошадей, колесничие, лучники, оруженосцы, знаменосцы, знатные [воины], «царские дети»[287], разведчики, «великие слоны»[288], «герои», «кирасиры»[289], природные рабы, повара, парикмахеры, мойщики, кулинары, плетельщики венков, прачки, ткачи, плетельщики корзин, горшечники, «калькуляторы»[290], а также многие другие — те, кто очевидным образом живет в этом мире плодами своих профессий, довольствует и себя, и родителей, и жен с детьми, и друзей с товарищами, и дает хорошее обеспечение шраманам и брахманам. [Результат их дел] сохраняется и на небе и ведет к «вызреванию» счастья и к небесному благу. Но может ли кто-нибудь указать, почтеннейший! на аналогично очевидный результат подвижничества в этом мире?
15. — Великий царь! А не помнишь ли ты, не задавал ли ты тот же вопрос другим шраманам и брахманам?
— Помню, почтеннейший! Я задавал тот же вопрос и другим шраманам и брахманам.
— Тогда как же [они] тебе отвечали, великий царь? Скажи, если, конечно, тебя это не затруднит.
— Не затруднит, если Господин и подобные ему будут слушать[291].
— Тогда, великий царь! скажи.
16. — Однажды, почтеннейший! я пришел к Пуране Кассапе. Подойдя к нему, я обменялся с ним приветствиями, любезностями и обычными вопросами, сел возле него и сказал ему: «Почтеннейший! Ведь имеется множество обычных профессий, как-то…[292] Но может ли почтеннейший Кассапа указать [мне] на аналогично очевидный результат подвижничества в этом мире?»
17-18. На это, почтеннейший! Пурана Кассапа ответил мне следующее:
— Великий царь! Те, кто действуют и подстрекают к тому других[293], увечат [людей] и подстрекают к тому [других], угрожают и подстрекают к тому [других], мучат, притесняют, приводят в трепет [сами] и подстрекают к тому [других], отнимают чужую жизнь, присваивают чужое, врываются в дома, грабят, расхищают, сидят в засаде, ходят к чужим женам, говорят неправду, — ни у кого [из них] зло не созидается. И даже если [кто-то] с острым как лезвие диском превратит живые существа, [населяющие эту] землю, в мясное месиво, в «паштет», то и по этой причине [для него] не будет ни зла, ни приращения зла. Если [кто-то] пойдет на южный берег Ганга убивать и подстрекать к тому [других], увечить и подстрекать к тому [других], угрожать и подстрекать к тому [других], то по этой причине для него не будет ни зла, ни приращения зла. И если [он] пойдет на северный берег Ганга раздавать милостыню и побуждать к тому [других], приносить жертвы и побуждать к тому [других], то по этой причине у него не будет ни заслуги, ни приращения заслуги. Вследствие благотворения, самоконтроля, самообуздания и правды нет ни заслуги, ни приращения заслуги.
Так, почтеннейший! Пурана Кассапа в ответ на мой вопрос о плодах подвижничества изложил [мне свое] учение об отсутствии действия. Это подобно тому, почтеннейший! как если бы [кто-то, у кого] спросили о манговом [плоде], рассказал бы о [плоде] хлебного дерева и наоборот. Так и Пурана Кассапа в ответ на вопрос о плодах подвижничества изложил [мне свое] учение об отсутствии действия, и я, почтеннейший! подумал: «Как же я должен относиться к тому, если, [например], живущий у меня шраман или брахман будет обижен?» И я, почтеннейший! того, что было сказано Пураной Кассапой, не одобрил и не отверг. Не одобрив и не отвергнув [этого], я не позволил себе [ни единого] недружественного слова, но принял сказанное им, не придав [тому] значения, встал и ушел.
