С шуйского погоста идет дорога на Кивач и Порпорог и отличается от повенецкой еще большим удобством для движения. Новое мчанье без передыху лошадям, с горы на гору, новое мелькание дивных видов — и широкая река открывается перед нами — это Суна[7], кормилица значительного населения. Вся река запружена бревнами, которые сплавляются по ней с верховьев и приносят огромные барыши лесопромышленникам и чувствительный убыток местным жителям. Кроме уже того, что лесопромышленник эксплуатирует рабочих, кроме того, что кабала, в которой он держит в своих руках окрестное население, как кабала капитала над трудом, а не рождения над неродовитостью, гораздо безысходнее кабалы крепостного права; кроме этого лесопромышленники гнетут даже и тех, кого горе не загнало в их руки и кто имеет достаточно смелости, чтобы искать хлеба помимо них. Дело в том, что Суна, весьма богатая рыбой, в верховьях своих богата и лесом, а потому с давних времен привлекала взоры торговцев лесом. Несмотря на некоторые неудобства сплава бревен чрез Порпорог и Кивач, лес все-таки вырубается здесь в огромном количестве и сплавляется по Суне до Онего, где его берут на буксир пароходы. Во время гонки леса, которая совпадает и с временем наиболее выгодного улова рыбы, вся Суна бывает сплошь запружена лесом. Такое скопление бревен, постоянный гомон и галденье рабочих, наконец неминуемое засаривание воды корой, обломками и отрывками бревен — все это не может конечно не распугать и не разогнать рыбу, которая и удаляется на это время в озеро, т. е. делает улов более трудным. Лесопромышленность здесь прямо идет в ущерб присунским жителям, которые жалуются, но жалоб в собственном смысле этого слова никуда не приносят, по той простой причине, что пришлось бы жаловаться казне, которая сама продает участки и сама тем самым, хотя и невольно, лишает добычи присунское население. Тут администрация еще не виновна, но вот в чем вина её: все сунские пожни и покосы находятся за рекой, а потому и приходится сунянам раза 4 в день переезжать реку, — вот тут-то лесопромышленники и придумали доходную статью. Река запружена, проезда нет, хотя по закону лесопромышленники и обязаны оставлять проезд для местных жителей. Едет, положим, в лодке крестьянин. — «Куда?» «На пожни». «Подавай 10 к.!» Едет баба с телкою. «Куда?» «В лес». «Подавай 10 к.!» Эти-то поборы и доводят присунцев решительно до отчаяния. Иногда так гонки просто на просто делают побор подушный, копеек по 5 с души, и тогда пропускают крестьян на их же собственную землю уже даром, беспошлинно. Безобразие это совершается уже несколько лет сряду, но до сей поры оно не дошло еще до сведения начальства, благодаря необычайному терпению и выносливости по отношению ко всякого рода поборам нашего крестьянина вообще.

Рыболовство, которое составляет одно из главных средств к пропитанию здешнего населения, играет такую важную роль в деле сытости или голода заонежского крестьянина, что приходится поговорить о нем поподробнее, так как, к тому же, местные условия выработали и местные способы и приемы лова, приготовления и продажи рыбы. В Заонежье, Обонежье, а также и в корельских волостях Повенецкого уезда рыбы ловится огромное количество, которое идет или в продажу, или на собственный прокорм в свежем, соленом, копченом, вяленом и сушеном виде. Громадное количество потребляемой рыбы не остается без влияния на народное здравие и солитер решительно царит от Онего вплоть до Белого моря. Жареная и вареная рыба составляет постоянный стол здешнего крестьянина, который идет дальше, запекает рыбу в пироги-рыбники, употребляет ее (сиги) в сушеном виде вместо хлеба на заедку и в виде ложки загребальной в тех местностях, где хлеб перестает быть ржаным и скорее может назваться сосновым. Рыбу от чешуи не очищают и даже наслаждаются этим способом приготовления, и смеются и потешаются чистосердечно над «господскою дуростью», которая требует очистки чешуи. Рыба ловится разная, смотря по тому, где производится лов; так напр. в лесных озерах попадаются окунь, карась, язь, подъязок, щука, плотица и иная мелкая рыба, которая «простора не любит, а хоть плюнь на земь — и тут заведется». Эта рыба «напастница»: когда напасть пришибет, т. е. хлеб дорог, другого улова нет и звероловство невыгодно, да этой рыбки напасешься, так и прожить можно. Напастница рыба тем и хороша, что ей всегда улов есть. Зато и ловят же ее беспощадно; ее-то и сачкуют, т. е. вылавливают до молодика; крестьянин и мелочью-молодиком не гнушается, только разве бабы выругают ее же, напастницу, что слишком она уже мала и чистить ее трудно. Ясно, что с году на год и напастницы становится меньше, потому что молодик не успевает дорасти и плодиться, собираемый безбожным сачком. В других водах ловится налим, хариус, лосось, таймень (форель), торпа, палья, сиг, судак, лещ, подлещ, ерш, ряпушка, корюшка. Едва перевалишься за Масельгу, как в Беломорском бассейне встретишь уже в тоне семгу, туржу (salmo leucomenis) и нельму. На Выгозере и в Сегозере ловят в весьма незначительном количестве снетков, но приготовлять их никак не умеют иначе, как сушат в печах, мелят на ручных жерновах и засыпают в уху; иногда замесят на снетковой мучице рыбник. По рассказам, ловится в Заонежье и Кореле и лох,[8] который почему-то считается особым видом форелевых, но народ отлично знает, что лох отнюдь не разновидность, а просто трансцендент лосося и пальи, которая образуется или вследствие долгого пребывания морской особи в речных водах, или же, наоборот, речноводной особи в море; от этих переходов и вследствие выметания икры особь лошает, т. е. чешуя грубеет и покрывается красными пятнами, на нижней челюсти вырастает довольно толстый и длинный крюк, туловище значительно худеет, а мясо делается каким-то белесоватым и теряет долю вкуса. Говорят, что туржа тоже не может считаться разновидностью и есть ничто иное, как лох семги, перешедшей из морской в речную воду и несколько изменившей свой внешний вид; действительно, все особенности облошания можно видеть у туржи. Решительно во всех водах водится огромное количество черепушки и колючки, но эти рыбы считаются «нечистою ядью», а потому и разгуливают себе на свободе, не боясь гибельного для их подруги ряпушки сачка. Колючку (колюшка) не едят вследствие того, что, «когда Ной выстроил ковчег и спасся на нем от потопа, то колючке пришла пора гнездо вить; увидала она — в барочной-то лесине была знать дирка, да и заткнута паклей; уткнулась она в эту дирку, да и ну крутиться; крутилась, крутилась, да и докрутилась, что вода в ковчег брызнула. Увидал это дело ёж и заткнул собою дирку. С той поры проклята Богом колюшка и отцами показана в нечистую ядь, а ежу почет и никто его убить не может — грех». Почему и черепушка попала в немилость? — неизвестно.

Во время метания икры рыба не любит глубины и ищет мелких и каменистых мест, где она чувствует себя гораздо лучше и где она трется о подводные растения, чтобы выделить икру. Посыпную рыбу ловить нарочно — грех, а посыпная та, которая уже стала метать (сыпать) икру; если посыпная рыба попадется случайно, вместе с другою непосыпной, у которой еще период посыпи не настал, то ее есть можно. Икра впрочем очень ценится и считается лакомым блюдом, и потому теоретические проповеди о разумном пользовании рыбой остаются, да и всегда останутся гласом вопиющего в пустыне, как битье тетеревей на току, птенцов из под матки и зверенят сосунков.

Едва наступает весна, как в исходе апреля начинает метать икру язь и лосось,[9] самые ранние по случке рыбы; период икромета у них продолжается от 5 и до 14 дней, смотря по погоде, а также, как старики примечают, и по морозам зимним — чем сильнее были зимою морозы, тем сильнее рыба мечет икру и тем период икромета кратче.

В одно время с язем и лососью мечет корюшка и судак, для которых однако это трудное время не так тягостно по меньшей продолжительности, так как икромет у них продолжается лишь всего от 3 до 7 дней. Начало мая проходит без икромета, разве только иная судачиха не успеет выметаться и захватит немного этого месяца; но случаи эти редки, да и бывают-то лишь в тех местах, где рыба не скоро находит мелких мест и где глубина, везде большая. В первой половине мая замечет щука, которая нудится до недели времени; во второй половине настает пора окуню, ершу и плотве, которые мечут всего дня три; наконец, в начале июня подумает о продолжении своего потомства лещ и подлещ, икромет которого продолжается также с неделю. Затем наступает новый перерыв в икромете — самый горячий лов рыбы выметавшейся, и олошавшей; с половины сентября снова замечет семга и туржа дней на 10, а в конце сентября, да так, что и октября захватит (в продолжение около 15 дней) икромет наступит для сига, пальи и ряпушки. Ряпушка скорее окончит, да и вообще стариками замечено, что малорослый род, вид, а также и более малорослая особь скорее опрастывается, нежели особь великорослая. Конец октября, весь ноябрь, декабрь и затем зима предназначены для лова, и только налим один запоздал и исполняет икромет в январе, дней в пятнадцать и даже более. В тех местностях, где водится снеток, там ему лова нет за икрометом с половины сентября месяца в продолжение трех недель. Карасю — тому закон, как кролику и песцу, не писан, и мечет он икру аккуратно каждый месяц дня по три, по четыре, так что, что ни тоня, то посыпная карасиха.