Ночь над Западными Королевствами как всегда дышала тишиной и безмолвием. До сюда не долетали ни отголоски вечной вражды между орками и эльфами на востоке, ни грохот столкнувшихся в очередном конфликте дварфов и драконидов на юге. И даже кровавые переделы границ Центральных Королевств не могли нарушить мир и покой Запада.

Здесь чтили принесенные предками клятвы, но, в тоже время, уважали право сильного. Некогда шаткое равновесие переросло в законы и традиции, а против нарушителей ополчится весь Западный Союз. Так было заведено сотни лет назад, так есть и по сей день.

Хрупкий серп полумесяца освещал сгорбленную фигуру, одиноко бредущую по одной из небольших сельских дорог близ Южного Королевского Тракта. Плотный черный балахон надежно защищал хозяина, как от любой непогоды, так и от нежелательных взглядов случайных встречных. Одежда явно не выглядела новой, но и потрепанной назвать ее точно никто бы не смог.

Лицо же путника исчезало в темном провале капюшона и лишь из правого рукава торчали скрюченные белые пальцы, сжимавшие причудливый посох, больше похожий на обычную корягу, чем на надежного помощника путешественника.

Из-за поворота показалась тройка всадников. Сын местного барона со своими прихлебателями. Молодые люди были явно перебрали в местном трактире — их шумные крики разносились на всю округу, нарушая ночную идиллию.

— Она пахла так, — баронский сынок зажмурился, а его лицо исказила извращенная улыбка довольного кота. О чем бы он не вспоминал, это заставляло мешками расширяться его ноздри, и алеть пухлые щеки. — Ну, ты сам знаешь…

— А как кричала…

Всадник засмеялся каркающе-хрюкающим смехом. Пухлый и грузный, одетый в те одежды, которые пялит на себя каждый второй отпрыск новых дворян, когда деньги уже появились, а умение их тратить — нет.

— Помню так визжал поросенок на кухне. — добавил баронский отпрыск. — И дергался похоже. Ну как… как…

Увы, троице не было суждено дождаться пока залитые хмелем мозги баронета смогут породить новую метафору.

— Смотрите. — загоготал тот, что ехал позади. Худой, с бегающими глазками и сальными, спутанными волосами. — Это что еще за мразь?

Он указал пальцем на одиноко стоящего незнакомца, закутанного в балахон. Тот оказался аккурат посреди тропинки, по которой так величаво двигались пьяные от браги и собственной безнаказанности «дворяне».

— Брысь! — гаркнул баронет и тут же засмеялся своей невиданно забавной шутке.

Сопровождающие неумело и неловко поддержали смешок.

Они уже потянули поводья, чтобы продолжить свой путь, но фигура так и не двинулась. В любой другой ситуации баронет просто бы отправил скакуна с места в карьер, превращая поганую деревенщину в смазку для новеньких подков, но…

— Ублюдок! — замахнулся тот, что с сальными волосами. Судя по дерганным, нерешительным жестам, его одолевали те же, смутные сомнения. — Ты что не видишь, кто перед тобой?

— Да, сын шлюхи и дровосека! Это моя земля! — баронет хлопал себя по бокам, пытаясь обнаружить где же проклятая рукоять клинка, забыв, что променял его на дополнительную ставку в игре. — Я прикажу вздернуть тебя на ближайшем столбе! Или нет! Скормлю свиньям и буду слушать, как ты визжишь!

Кажется у баронского отпрыска имелась какая-то нездоровая тяга к чужим визгам… или свиньям.

Самый тихий из троицы робко произнес:

— Ваше Благородие, давайте просто проедем мимо. — он оглянулся по сторонам и добавил даже еще тише. — А если он прокаженный? Или, может, из монахов? Посмотрите как одет…

От взгляда Тихого за видимой простотой балахона не укрылись детали, выдающие высокую стоимость самого материала.

— Да хоть епископ! — баронет пытался соскочить с лошади, но та никак не могла успокоится и подойти хоть на шаг ближе к фигуре. — Чтобы я на своей земле нянчился со всякой поганью?! Никакой виселицы! Я лично выпотрошу то, что останется этого скотоложца!

Потянув поводья, баронет поднял коня на дыбы действительно намереваясь растоптать встречного.

Но тут случилось то, чего никто из троицы не смог предвидеть.

Не двигаясь с места, путник сделал жест рукой, плавно проведя ею под занесенными над ним копытами, а затем резко дернул на себя, сжимая пальцы хваткой коршуна.

Жалобно заржав, конь задрожал всем телом, а от его туловища отделился серебристый силуэт и немедленно втянулся куда-то внутрь балахона.

В то же мгновение скакун начал будто увядать. Тугие канаты мышц усыхали прямо на глазах, кожа посерела и истончилась, невесомым дождем осыпалась в дорожную пыль грива.

Не в силах больше выдерживать веса всадника, ноги животного с сухим треском подломились, и изумленный барон рухнул на землю. Вновь раздался противный хруст, но это уже не выдержала рука неудачно приземлившегося вельможи.

«Дворяне» изумленно взирали то на рассыпавшегося в прах коня, то на неподвижную фигуру в балахоне, то на кость, торчавшую из правого локтя баронета.

Первым очнулся сам хозяин сломанной руки. Не в силах даже закричать от страха, он протяжно завыл и, подволакивая искалеченную конечность, на четвереньках пополз прочь. Слуги же, выйдя из ступора и забыв про своего господина, бросились врассыпную, оглашая окрестности совсем уж невнятными криками.

Вскоре все стихло.

И вновь одинокая сгорбленная фигура в черном балахоне продолжила свой путь к лишь ей одной известной цели.

Солнце нерешительными лучиками вторглось в покои, слишком большие для большинства разумных Альйона, чтобы попросту запомнить все, что в них находилось.

Но все Ника и не волновало. Только одно. Вернее — одна.

Она лежала забавно укутавшись в шелковые покрывала. Из-под невесомой ткани торчал лишь слегка курносый, вечно вздернутый кончик носа. Кто-то спутал бы это с пустой горделивостью, порожденной всеми признанной красотой, но Ник…

Он слегка улыбнулся тому, как забавно она сопела. Как енот, когда зарыв лицо в лапки, пытался отдохнуть после очередной удачной вылазки за чужими объедками.

Только ей — будущей эльфийской принцессе, о таких сравнениях лучше не знать. Или нет…

Ник вздохнул.

Иногда он ощущал себя с ней так, словно ступал по треснувшему стеклу. Один неверный шаг, слишком грубое движение и все будет в крови — разбито и потеряно. Но брат говорил, что так себя чувствует каждый, отважившийся на первые, как он говорил «серьезные отношения».

Порыв осеннего ветра неожиданно ворвался в покои, но, видимо, заблудившись в бескрайних просторах спальни, обиженно покинул владения принца, оставив после себя маленькую пакость.

Выбившаяся прядь розовых волос закрыла от взора Ника прелестный кончик носа.

Принц робко, аккуратно, протянул ладонь и пальцами убрал непрошеную гостью, заправив ее обратно за маленькие ушки.

Когда он снова улегся, то на него уже с легкой смешинкой смотрели глаза с радужками цвета мокрых лепестков весенней вишни.

Когда надо — Ник мог выдать что-то поэтичное. Ну или хотя бы попытаться…

— Не спишь? — спросила она, еще сильнее кутаясь в покрывала.

Он покачал головой.

— Давно?

Ник пожал плечами.

Элельен прищурилась, чем напоминала слегка обиженного котенка. Но это лишь внешне — Ник не помнил, чтобы его избранница хоть раз, за все эти годы, на что-то обижалась. Это было совершенно не в ее духе.

Может поэтому они и подружились.

И, может, поэтому и стали чем-то большим, чем просто друзья.

Хотя бы потому, что редкой представительнице прекрасной половины эльфийского народа удавалось выдержать хотя бы несколько дней в обществе принца Никаниэля.

— Опять о чем-то думаешь?

Он кивнул.

Элельен забавно потерлась щекой о подушку — ну точно, кошка.

— О чем?

Ник хотел было перечислить все то, что занимало его разум, но… не обнаружил там ничего, кроме того, как забавно солнце игралось капельками пота на щеках Элельен. Скажи он этом любой другой эльфийке и стал бы злейшим врагом их семьи, но…