Горячая вода, мыло и шампунь свое дело сделали. На щеках даже какой-то румянец появился, а синяки под глазами мама списала на переживания и на волосы внимания, кажется, не обратила. Впрочем, и маму, и остальных Ева воспринимала почти отстраненно. Под кожей словно бежала ртуть. Ноги не гнулись, руки тряслись. Хорошо, что кто-то из сопровождающих открыл дверь в палату, и Ева, забывая себя, утонула во взгляде карих соколиных очей.

После приключений в тереме Карины, путешествия на спине мамонта и полета огненного сокола ей было немного странно и даже больно видеть Филиппа, простертого на больничной койке в повязках и с рукой, закованной в жесткий каркас. Как он побледнел и осунулся. Кажется, к концу пути через лес он выглядел лучше. С другой стороны, почти ежедневные истязания, которые бедный пленник переживал в заточении, не могли пройти бесследно, да и колоссальный выброс энергии во время противостояния с выходцами из Нави наверняка забрал у сокола немало сил. Впрочем, неважно. Они справятся. Главное, что взгляд Филиппа приобрел осознанность, и в нем красноречиво читались обожание и бесконечная нежность.

— Ева, любимая! Ты вернулась!

Кто-то из родных или персонала успел подставить стул и подать руку. Иначе Ева бы осела прямо на пол, рыдая в голос или просто голося дурниной. Неимоверным усилием она все-таки сдержалась, наклонившись навстречу выпростанной из-под одеяла здоровой руке. Филипп притянул ее к себе, отыскивая губы и не думая стесняться родных. Этот поцелуй, почти повторявший тот первый в узилище, помимо соли имел отчетливый привкус лекарств.

— Мне сказали, что ты летала в Наукоград, чтобы принять участие в создании экспериментального лекарства, которое вернуло меня с того света.

Голос Филиппа пока плохо слушался. Приходилось растягивать слоги, делая лишние ударения и отдыхая после каждого слова.

Ева кивнула. Пусть пока верит в то, что говорят родные. Пожалуй, даже хорошо, что он забыл все ужасы, которые его заставила претерпеть безжалостная Карина. Главное, он снова рядом, вернулся, победил всех чудовищ в трех мирах. А славы избавительницы ей не надо. И так Дарья Ильинична смотрит на нее, как на святую.

— А я такой странный сон о тебе видел, — продолжал Филипп, завладев Евиной рукой. — Мы выбирались из подвала, потом ехали через лес на мамонте.

— Ну надо же! — решила подыграть Ева, чувствуя, что еще немного и сердце у нее, как у пушкинской царицы, просто разорвется от восхищения.

Хотя вроде бы от радости не умирают. Да и вообще, наверное, это неправильно, что она тут сидит, как барыня. Может быть, Филипп проголодался или ему еще что-нибудь нужно. Он же пока даже голову от подушки толком не может поднять. Но так не хотелось отпускать его руку, пусть не такую теплую, как прежде, но живую, готовую ласкать.

В это время в палату в сопровождении Ксюши вошли задержавшиеся внизу Лева и Маша, и на лицо Филипа вернулось озабоченное, почти страдальческое выражение, какое Ева у него помнила со времени разговоров о шаманской болезни. Он узнал кудесника и его жену-Жар-птицу, вместе с которой впервые осознанно поднялся в небо, обретя огненные крылья и ощутив всю их мощь.

— Так это был не сон! — проговорил он, пытаясь подняться.

Ева и подошедший Лева ему не позволили, уложили обратно. Даждьроса предупредила, что ему еще рано совершать резкие движения, если он хочет, чтобы восстановление прошло без осложнений.

— Ты был крут, приятель! — улыбнулся Лева. — Но тебе еще надо свою силу подчинить.

— Отдыхай, брат! — по-сестрински чмокнула Филиппа в щеку Маша. — Небеса немного подождут.

Их вскоре увела Даждьроса, которая что-то выговаривала Леве по поводу небрежения здоровьем. Похоже, после столкновения со Скипером ему требовалось лечение более серьезное, нежели вода из одолень-ключа.

Филипп проникновенно глянул на Еву, будто только увидел. Провел по исцарапанной щеке, поднес к губам ободранные руки с обломанными ногтями, покрывая поцелуями каждую царапину.

— Как же ты решилась проделать такой опасный путь? — со смесью ужаса и восхищения спросил он.

— Ну я же не могла отдать тебя Нави, — наклонилась к нему Ева, запечатлевая на губах поцелуй.

Когда к Филиппу пришли медики, чтобы взять анализы и провести какие-то необходимые процедуры, к Еве подошел отец.

— Ну и перепугались мы, когда эта кикимора тебя раскрыла! — проговорил он, безошибочно отыскивая в волосах неровно обрезанные пряди. — Но ты молодец! Быстро сумела ее приструнить. Я тобой горжусь!

— Так вы все видели? — не поверила своим ушам Ева.

–Только вмешаться не могли, — кивнул отец. — У Даждьросы есть такое особое зеркало. А Мишка Шатунов — врун. Убеждал меня, что у них с Левой все под контролем. Хорошо, что мама и Дарья Ильинична ничего не знают.

Ева с благодарностью обняла отца, кажется, впервые осознав, что она дома, и рядом есть люди, всегда готовые поддержать и помочь. Впрочем, эту ночь и последующие дни она провела в клинике рядом с Филиппом, которому предстояло еще учиться двигаться, ходить и говорить, и на этом пути новых чудес не ожидалось.

Конечно, профессор Павел Иванович из Склифов сам факт такого быстрого выхода из комы с восстановлением основных мозговых функций считал уникальным и только диву давался, недоумевая, куда делась опасная венозная опухоль, которая не могла разойтись за считаные дни. С ним полностью соглашались мама и Дарья Ильинична. Морально готовившиеся в дни тяжелых бдений к худшему, они с трепетом и радостью наблюдавшие за первыми шагами идущего на поправку пациента. Однако Даждьроса, осматривавшая Филиппа не только с помощью приборов, озабоченно хмурилась.

— Такое ощущение, что какой-то след проклятого осколка все еще там остался, — объясняла она, наблюдая за динамикой выздоровления фантастической для простого смертного, но слишком медленной для потомка вещих птиц.

— Или стоит какая-то невидимая преграда, — кивала Маша, безуспешно пытавшаяся поделиться с соколом магией.

— По всем приметам огонь еще теплится, но разгореться ему что-то мешает, — вносил свою лепту Горыныч, огненная природа которого была близка к дару Вещих птиц.

Ева невольно вспоминала, как легко ее любимый заживлял ссадины и порезы, как быстро оправился после удара молнии и невольно соглашалась с целительницей и ее близкими. А разговоры о преграде вызывали в памяти ощущения жесткого хитина, от которого сумел ее избавить Филипп. Неужели теперь ледяной панцирь сковал его?

— Может быть, следовало обработать рану водой из одолень-ключа или прижечь, — беспокоилась она, по десятому разу прокручивая события в узилище.

— Просто Карина задействовала слишком мощное колдовство, — качала головой Даждьроса. — К тому же все травмы твой сокол получил в Среднем мире, где магия действует несколько иначе!

Ева вспомнила жутковатый рассказ Маши о прошлогодних приключениях, во время которых Лева переломал почти все кости, а Иван вообще не менее суток пролежал мертвым. Но все происходило в Нави и на неведомых берегах. Поэтому обоих удалось быстро вернуть и вылечить.

— Зато следы от вроде бы пустяшных царапин после схватки с Кощеем в тоннелях на берегах Сивки у моего отца видны и спустя двадцать лет, — развел руками Лева. — А Скипер на редкость ядовитой тварью во всех мирах оказался, — добавил он, понуро ковыляя на перевязку.

Они с Машей первую неделю тоже провели в клинике, поскольку кудеснику требовалось лечение. Да и Еве после детального обследования, на котором, испугавшись ее измученного вида, настояли мама и Дарья Ильинична, прописали различные укрепляющие процедуры и отдых.

Но если врачебным рекомендациям Ева честно следовала, то отдыхала разве что телом. Ей все время казалось, что она, опьяненная успехом, что-то упустила, что-то сделала не так. Да и просто недостаточно хорошо о любимом заботится.

— Ну что ты себя понапрасну изводишь! — замечая ее напряженность, принимался успокаивать ее Филипп. — Если бы не ты, все закончилось бы гораздо хуже.