— Подозрительно это, — недовольно цыкала зубом, поводя из стороны в сторону маленькой змеиной головкой с длинным носом, Мшара. — Я сироткам не доверяю. Помнишь Чарусу из западносибирских шишиг? Сидела себе в своем болоте, головастиков гоняла, а как утопила заблудившуюся в лесу девчонку да отца ее с ума свела, так под видом сиротки в аниверситет столичный поступила, теперь у нашей хозяйки в юридическом отделе работает. Аж с двумя кавалерами крутит. На одного метит, у другого кровь пьет.

— Так она же из наших, — лениво отозвалась Няша. — Она мороком владеет.

— Елань тоже вон владела, — хмыкнула Мшара. — Девчонку ту, которая сокола из силков спасла, поначалу едва не насмерть затравила-заморозила. Да только перо добыть не смогла, хозяйское доверие не оправдала. Ей теперь самое место на кухне. А она перед нами задается. Командует. Ябедничает. Все надеется выслужиться. А того не понимает, что коли бы она тогда с пером не сплоховала, хозяйка соколика бы живо захомутала. Сейчас бы все в золоте ходили. Хозяина Нави на побегушках держали.

— Так бы уж и держали, — хмыкнула Няша. — Я зуб даю, что не удалось бы хозяйке да ее матушке самого Бессмертного перехитрить. Да и мальчишка кремень оказался. Даже интересно посмотреть, как он запоет, когда хозяйка его невесту заполучит.

Хотя, слушая такие разговоры, Ева сидела ни жива ни мертва, понимая, насколько высоки в этой игре ставки, она села на донце и, как ее учили, начала сворачивать выбегавшую из невидимой кудели золотую нить.

Завидев такое диво, кикиморы разом замолчали, зачарованно глядя, как веретено, словно без дополнительных усилий, обрастает тончайшей канителью. Ева сама толком не понимала, как это происходит. В дороге она пару раз упражнялась под руководством Маши, чтобы выглядело достоверно, но до этого, конечно, никогда не пряла.

— Откуда это у тебя? — сурово поведя поросшим бородавками длинным носом, спросила Мшара.

— Тетин подарок, — почти не соврала Ева.

— Почем продаешь? — придвинулась бочком завороженно следившая за движением слабо мерцающей в неверном свете лучины золотой нити Няша.

— Меняю, — отозвалась Ева, спокойно продолжая прясть и стараясь не выдать себя стуком бешено колотящегося сердца.

— На что это? — нахмурилась Мшара.

— На ночь, проведенную рядом с вашим пленником.

Ева вся подобралась, понимая, что от исхода этого разговора зависит судьба Филиппа, а, возможно, и ее жизнь.

— С каким таким пленником? — нахмурилась Мшара, продолжая, впрочем, завороженно смотреть на невозмутимо крутящееся веретено.

— С тем, о котором вы тут только что говорили.

— Зачем тебе это? — удивилась Няша.

— Хочу посмотреть, так ли он хорош. Интересно же, каких соколов держат взаперти хозяйки вроде вашей. Мне гадалка еще в том мире предсказывала, что найду себе мужа-сокола. Может быть, он — моя судьба.

Ева, войдя в раж, городила уже сама не знала что, пытаясь убедить кикимор, понимая, что один неверный шаг, и они с Филиппом пропали.

Но морок держался, и кикиморы не чуяли в ней живую кровь.

— Зря время потратишь, — с гадкой улыбочкой сообщила Мшара. — У него в том мире невеста есть.

— Мы ее ждем не дождемся, когда она придет его вызволять, чтобы под белы рученьки взять да в темницу к нему отвести, — добавила Няша.

— Ну не хотите — как хотите, — сделала вид, что возвращается к работе Ева. — Я пряжу напряду, разошью золотой нитью платки да кушаки. На ярмарку снесу, денежки получу. Может быть, мне никакой сокол и не понадобится. Сама себе хозяйкой сделаюсь.

Кикиморы переглянулись. Похоже, план Евы показался им заманчивым, и они надеялись его реализовать, только сами.

— Погоди, сиротка! — не выдержала подозрительная, но оказавшаяся более жадной Мшара. — Давай меняться! Но только, если вдруг появится хозяйка или припрется Скипер, мы тебя сразу уведем и спрячем.

Они повели Еву по каким-то полутемным сырым коридорам и узким лестницам, пока не оказались возле узилища, расположенного в самой глубине обширного подвала. Хотя, возможно, еще ниже имелись и другие подземные этажи, ведущие прямиком в Навь. Ева удивилась, что в подземелье нет никакой охраны. Да и ключи висят там же на гвоздике. Потом заметила, как кикиморы отмыкают какие-то неразличимые глазом засовы, и поняла, что тем, кто владеет магией, дополнительная охрана не нужна.

Хотя, увидев простертого на охапке прелой соломы бесчувственного Филиппа, Ева едва не пала рядом, исторгая боль в рыданиях, она сдержалась, продолжая играть роль.

— Так это и есть ваш сокол? — протянула она разочарованно, всем своим видом давая понять, что продешевила и жалеет о ценной прялке. — А вы меня точно не обманываете? Это ж парнишка какой-то неказистый, да еще и весь избитый.

— Другого нет! — с торжествующим видом осклабилась Мшара. — Это еще скажи спасибо, что Скипер сегодня другими делами занимался, его не ломал.

— Он так обычно кричит, бедный, а уж кровушки сколько льется! — сочувственно пояснила Няша, облизываясь.

— В общем, мы пойдем, — любовно поглаживая прялку, деловито проговорила Мшара. — А ты тут не стесняйся, чувствуй себя как дома! Соломку можешь поменять, кашкой покормить. Все равно он ничего не чувствует, но, когда очухается, ему будет приятно, если Скипер им опять не займется!

Едва голоса зловредных созданий, которые всю дорогу переругивались, кому сначала золото на веретено мотать, стихли вдалеке, Ева поспешила к любимому. Поначалу, опасаясь слежки, она и в самом деле смыла с лица и тела Филиппа засохшую кровь, принесла чистую солому, поменяла воду, убрала прокисшую еду. То, что ее избранника содержали сейчас хуже дикого зверя, вовсе не означало, что не стоит хотя бы попытаться его состояние облегчить.

Сказка все описывала совсем иначе. Но мало ли кто ее сложил, и какие изменения история претерпела, передаваясь из уст в уста. Убедившись, что кикимор рядом точно нет, Ева припала поцелуем к воспаленным спекшимся соленым губам возлюбленного, перебирая его волосы в попытке отыскать проклятый осколок.

Филипп остался безучастен, находясь в тяжелом забытьи. Руки в оковах даже не шевельнулись в попытке обнять. В волосах находились засохшие сгустки крови, приставшие соломинки, клочья сажи, но ничего хоть отдаленно похожего на осколок зеркала, хотя Ева столько раз видела, как Карина вынимает его едва ли не из головы пленника, а потом возвращает на место.

Нет, Ева все представляла как-то иначе. Или вообще не представляла, поглощенная переживаниями и испытаниями своего пути. Она, конечно, убеждала себя, что, возможно, с первого раза не получится. Для этого ей дали помимо прялки пяльцы и зеркало. Но в глубине души все это время продолжала жить почти детская вера в то, что, едва она войдет, чудо свершится, оковы падут, осколок сам отыщется и выйдет, Филипп ее сразу узнает, и они мгновенно перенесутся домой и больше не разлучатся. Однако на такой невозможно благополучный исход ничего даже не намекало.

Испробовав все средства, Ева, чувствуя разочарование и гнев, принялась любимого трясти тормошить, хотя и понимала, что это совершенно бесполезно, и она только причиняет лишнюю боль. Филипп жалобно застонал, но так и не проснулся. Чувствуя жестокое раскаяние, Ева упала на колени рядом с ним, омывая его лицо и тело слезами, покрывая каждую рану поцелуями.

Ее слезы, горячие и горючие, падали на обнаженную кожу, затекали в приоткрытый рот, мочили волосы. Но все без толку. Осколок так и не показывался, Филипп оставался во власти жестоких чар. Так Ева провела целую ночь между отчаянием и надеждой, которая таяла с каждой минутой.

Перо лежало за пазухой, такое же неподвижное, словно неживое, как и его хозяин, хотя Ева, как ей казалось, пробила уже дно в Марианской впадине, если такая существовала в океане отчаяния. Она чувствовала себя обманутой, ощущала опять непроходимой неудачницей, провалившей самый важный в жизни экзамен. Но не прекращала попыток добудиться Филиппа или отыскать проклятый осколок. Она дошла до своей цели, и если ей суждено остаться в этом узилище навсегда, значит, так тому и быть.