О приближении первой из них возвестили грязная ругань сторожей и отвратительная вонь, в которой сера и испарения реки Смородины казались нежными ароматами. Трудно сказать, откуда именно исходил запах. Шел ли он их сторожевого помещения, выглядевшего как архаичная изба мертвых, высоко вознесенная на закопченных сваях в окружении частокола с потемневшими воротами, перегородившими лесную тропу. Или его распространяли сами сторожа, хоть и облаченные в кольчуги и доспехи, надетые поверх давно истлевшего тряпья, но выглядевшие настолько омерзительно, что закрадывалось сомнение в том, что они хоть когда-нибудь принадлежали к человеческому роду. Да и к животным тоже.

Во всяком случае, густо заросшие невозможно грязными бородами безобразные клыкастые хари, ибо лицами или даже мордами то, что находилось под шлемами, язык назвать не поворачивался, не соотносились ни с каким известным видом, взяв от разных существ самые отвратительные черты. У одного жабьи глаза навыкате сочетались с узкой острой физиономией, напоминающей морду хорька. Вытянутый толстый нос другого придавал ему сходство с гамадрилом. Третий имел один глаз и ороговевшие черепашьи пластины вместо лица. Четвертый нос и верхнюю челюсть вообще потерял, зато из нижней зубы торчали в несколько рядов, точно у акулы. Встречаться с такими не хотелось даже в кошмарном сне.

Хорошо, что стараниями смекалистого Баськи Ева подошла с наветренной стороны и стояла в надежном укрытии, хотя при этом и достаточно близко к заставе, чтобы после ухода сторожей сразу пройти, если, конечно, они вообще откроют ворота. Другого пути, кажется, не существовало. Застава располагалась в лесу и надежно сторожила выстеленную бревнами единственную тропинку через топь.

Пока, несмотря на откровенно неряшливый вид, дозорные, занявшие место на расположенной возле избы сторожевой вышке, бдительности не теряли и только переругивались, костеря хозяйку, которая велела с дороги глаз не сводить, а заодно и Еву.

— И ведь не лень же в такую даль за полудохлым задротом переться! — почесывая немытой пятерней в затылке, рассуждал «хорек». — Можно подумать, на свете мужиков мало.

— А с чего этот задрот нашей хозяйке сдался? — возражал ему «гамадрил». — Значит, есть у него что-то, чего у нас нет!

— Да с чего бы это? — повел рылом хорек. — Просто эта девка настоящих мужиков не видела.

— Так пусть приходит! — плотоядно облизнулся одноглазый, заставив Еву содрогнуться от омерзения. — Мы ей покажем, что у ее хахаля есть, и даже чего у него нет.

— Разговорчики! — строго оборвал их безносый, свирепо выпячивая нижнюю челюсть. — Давно плетки не видывали? Мне, может быть, Скипера позвать?

Стражники притихли. Похоже, бычару-телохранителя боялись даже они.

Какое-то время дозорные стояли молча, внимательно глядя по сторонам и принюхиваясь. Скрытая густыми еловыми ветвями Ева про себя только радовалась тому, что ветер дует от них, хотя от доносящегося с заставы зловония съеденные во время отдыха сухари настойчиво просились наружу. Так и отравиться недолго.

Внезапно одноглазый, который оказался самым зорким, подался вперед.

— Глядите, братва!

— Где? — закрутили головами остальные.

Ева тоже повернулась в ту сторону, куда указывал стражник.

По лесной тропе вразвалочку бежала симпатичная упитанная свинка, чью розовую, нежную кожу покрывала золотая щетина. С загривка наподобие бантиков свешивались синие дреды. Подбежав к стоявшему неподалеку от заставы неведомо как выросшему на кислой болотистой почве наполовину засохшему дубу, она с довольным хрюканьем принялась усердно рыть землю, отыскивая желуди.

Хотя Ева вся подобралась, готовая в любой миг рвануться вперед, она оценила артистизм подруги. Ксюше явно следовало поступать на актерский. Вот это называется перевоплощение.

— Что это? — недоуменно повел носом гамадрил.

— Золото! — уверенно припечатал одноглазый.

Остальные двое уже не слушали. Безносый с хорьком, оставив свои посты и лихо съехав вниз по бревну, выполнявшему функции пожарного шеста, осторожно подбирались к свинке.

Казалось, Ксюша их не замечает. Она продолжала рыть землю, отыскивать желуди и весело похрюкивать, радуясь добыче. При этом она незаметно отходила все дальше от дуба, уводя за собой стражников. Ева с замиранием сердца следила за ней, переживая, что же произойдет, если отчаянную подругу все-таки настигнут. Конечно, Ксюша благополучно сбежала от всадника, но дозорные выглядели не менее опасными.

— Держи ее! Уходит! — во всю мочь завопил одноглазый, опережая товарищей и бросаясь в погоню, когда Ксюша, сделав вид, что только заметила чужаков, отчаянно взвизгнула и пустилась наутек.

Хорек, гамадрил и безносый побежали следом, едва не увязнув в болоте. Калитку запереть они, конечно, забыли. Ева времени не теряла, понимая, что далеко они не уйдут, тем более что Баська нетерпеливо шелестел в траве. Следом за провожатым она проскользнула в калитку и побежала по гати, надеясь уйти достаточно далеко до того, как стражники опомнятся и вернутся. Следом неслись голоса дозорных, преследовавших свинку:

— Смотри, уходит!

— Зачем, куда?

— Я ее вижу!

— Поднажмите, братаны, я ее почти догнал!

— Ушла, зараза, так ее растак!

Услышав похабную брань, полную искренней досады, Ева с облегчением выдохнула и ускорила шаг, пока голоса стражников не истаяли в болотной мгле. Первую заставу она миновала. Остались еще две.

Солнце достигло полуденной черты, но к закату клониться не спешило, словно специально растягивая день этого странного пути.

На второй заставе все повторилось. Разве что декорации и эпоха слегка изменились. Лесную дорогу перегораживал окруженный насыпью редут с пушкой или пищалью. Стражников оказалось уже полдюжины. И вид они имели еще более омерзительный, хотя красовались меховыми шапками с аграфами, подпоясанными кушаками кафтанами с откидными рукавами, шлемами с козырьками и литыми нагрудниками. У двоих или троих, хотя лошадей Ева не приметила, снаряжение дополняла сложная конструкция из полуистлевших перьев.

Ксюша, как и обещала, предстала овечкой с округлыми боками и таким мягким золотым руном, что даже хотелось спросить марку ее шампуня и кондиционера. Ева, впрочем, стояла молча на этот раз в тени раскидистого высокого бука, терпеливо поджидая, пока мирно щипавшая траву овечка не разовьет крейсерскую скорость, увлекая за собой стражников.

Когда обиженный, хотя и не такой уж далекий от истины вопль: «Ах ты, курва, ах ты, пся крев» стих вдалеке, солнце продолжало отмечать время середины дня.

Третья застава выглядела настоящим блокпостом, если не укрепрайоном. Ощерившиеся пулеметами бетонные доты, рассчитанные на попадание тактических ракет, охраняли узкую тропу на дне распадка или ущелья. Густой широколиственный лес незаметно сменила простиравшаяся до самых гор полностью открытая для обзора голая степь или, скорее, тундра со скудной каменистой почвой, неспособной толком прокормить даже упорные лишайники и мхи. При этом дозорные, прогуливавшиеся вдоль бетонных блоков или занявшие позиции в дотах, смотрели в оба.

Насколько стражи могли что-то видеть, Ева сказать бы не взялась, поскольку выглядели они как облаченные в камуфляж без опознавательных знаков, каски и бронежилеты, кажется, западного образца, скелеты. Пустые глазницы оскаленных черепов горели зловещим зеленым сиянием.

«Когда дойдешь до третьей заставы, не смотри дозорным в глаза и пробирайся понизу», — вспомнила Ева предостережение Ксюши и, хотя никогда специально не училась ползать по-пластунски, вжалась в мерзлую землю, петляя между камней.

Путаясь в подоле рубахи, обдирая руки и лицо о колючки, она медленно продвигалась вперед, подтягиваясь на локтях и помогая коленями и ступнями, боясь даже голову поднять. Поэтому момент, когда неподалеку от заставы появилась источающая золотое сияние круторогая корова, вернее, пока еще молодая яловая телка, пропустила и испуганно высунулась из-за камня, лишь услышав клацанье затворов и нервную пулеметную очередь.