От маминых слов, а пуще того от слез Дарьи Ильиничны Еве захотелось разрыдаться. Однако деловое спокойствие родных по поводу предстоящего путешествия, мысль о котором вызывала у нее самой неуверенность, если не сказать страх, ввело ее в когнитивный диссонанс, наводя на определенные соображения. А может быть, ей все это кажется, и она просто сошла с ума от потрясения, и родители, чтобы не травмировать, делают вид, что верят, а в действительности провожают ее в дурку?

— Ну у тебя и фантазии! — насмешливо фыркнула Ефросинья Николаевна, которая, навестив других пациентов, вернулась в кабинет. — Что поделать. Люди цепляются за отвечающую их представлениям картину мира иногда даже сильнее, чем за привычный уклад.

— Я не думала, что родители сразу все поймут, — призналась Ева. — Вы их заколдовали?

— За кого ты меня принимаешь? — убирая под медицинскую шапочку рыжую прядь, строго глянула на нее целительница. — Твои родители, как и близкие Филиппа, конечно, взрослые адекватные люди, но в магию не верят, хотя сами не раз с нею сталкивались. Поэтому пришлось им объяснить, что ты летишь в Наукоград за лекарством для Филиппа. Его изготовят на основе клеток твоего костного мозга в засекреченной лаборатории, где ведутся разработки в области новейших препаратов для лечения нейротравм и редких генетических заболеваний. Муж Василисы Мудрицкой Ваня как молекулярный биолог имеет к этому отношение и обещал помочь, а ты оказалась идеальным донором. Центр действительно существует, Ваня там проходит практику, а твой знакомый кудесник Михаил как раз привез несколько ампул препарата, который поможет Филиппу продержаться до твоего возвращения.

Хотя Ева никогда в жизни ничего от родителей не скрывала, ей пришлось смириться с тем, что в сложившейся ситуации по-другому действительно нельзя и поблагодарить целительницу. Если отец с мамой сумеют поверить, она все им объяснит потом, когда, или если, вернется. В конце концов, проблема с родителями, так или иначе, решилась.

Другое дело, что она опять чувствовала себя самозванкой и пуще предполагаемых опасностей пути боялась не столько сгинуть самой, сколько не оправдать надежды, с которой все на нее смотрели. Впрочем, Ефросинья Николаевна, с авторитетным видом рассказывая о сложности состояния пациента, чудес и не обещала. Заветное перо привычно трепетало на груди, напоминая то ласковые прикосновения Филиппа, то взмахи его бархатных ресниц.

Ева проверила содержимое объемной дорожной сумки. Похоже, половину вещей придется оставить. Мама заботливо собирала ее в исследовательский центр и потому помимо теплой одежды, нескольких футболок, белья, гигиенических принадлежностей и аптечки с привычными лекарствами положила комплект домашней одежды, халат и тапочки. Между тем Ефросинья Николаевна уже предупредила, что несколько дней им придется идти через лес, чтобы сбить со следа Карину и ее слуг. И там помимо пресловутых железных башмаков, то есть прочной удобной обуви, наверняка понадобятся палатка, спички, котелок, кружка и алюминиевая миска, какие-то консервы или сухпаек, фонарик с запасом батареек или хотя бы аккумулятор для сотового.

Ева никогда не ходила в походы, но она помогала собирать в командировки отца. В том числе и в горячие точки, куда он в последние годы все чаще летал. Любимые кроссовки и ветровку-энцефалитку обещала привезти Ксюша, остальное придется где-то по дороге докупить. Ева, конечно, не очень-то себе представляла, что может ждать на той стороне, но вряд ли они там найдут пуховые перины и скатерть-самобранку. К тому же в Слави царит вечная осень.

Погода за окном тоже больше напоминала осеннюю. После вчерашней грозы резко похолодало. Застигнутые врасплох дачники кутались в плащи, ветровки и свитера, странно сочетавшиеся со шлепками и босоножками. Кто-то, наоборот, шел по улице в майке и резиновых сапогах, пытаясь заслониться руками от пронизывающего ветра. Ливень сменился моросящим дождем. Почти как душа Евы после вчерашнего шока от случившегося с Филиппом, пройдя стадии гнева, отрицания и торга, пришла к горестному принятию неизбежного, которое немного согревала надежда.

Используя последнюю возможность до отъезда побыть с Филиппом, Ева вернулась в реанимацию, где уже заступила на свою вахту Дарья Ильинична. Справится ли мать ее сокола? Хватит ли у нее сил удержать ускользающую жизнь в изломанном теле? Достанет упорства самой Еве? Одно дело — касаться руки любимого, согревая своим теплом, не отпуская за грань. А совсем другое — идти по неведомым тропам тонких миров, а потом держать бой с дочерью Хозяина Нави. И как выйти победительницей, если простой разговор с ней едва не довел до обморока?

— О прямом столкновении даже не думай, — предостерегла ее Ефросинья, когда Дарья Ильинична вышла о чем-то переговорить с мамой. — Тебе надо только подобраться к Филиппу и вытащить осколок. Желательно, чтобы при этом Карина тебя не узнала. Но об этом позаботятся твои друзья. Главное — не сомневаться в своих силах и верить в то, что все получится.

Ева хотела поподробнее расспросить Ефросинью или Михаила Валерьевича, что именно ей предстоит делать, да и как вообще в терем Кощеевны пробраться. Но тут на лестнице раздались шаги и оживленные возгласы. На этаж в сопровождении Михаила Валерьевича и Ксюши поднялись Лева и Маша Шатуновы — старший сын и невестка папиного друга-шамана.

Хотя лично Еве с ее будущими спутниками познакомиться так и не удалось, она их сразу узнала, так как видела их фотографии в новостях у Василисы. Маша приходилась родной сестрой мужу Василисы Ивану. Они и свадьбу играли в один день. В альбоме у подруги Ева видела несколько удачных снимков двух счастливых пар на разных фонах.

Впрочем, даже без такого заочного знакомства Леву Шатунова она бы узнала. Первенец Михаила Валерьевича и высоким ростом, и статью, и открытым, приятным лицом с немного вздернутым носом, и золотисто-белыми волосами, бровями и ресницами походил на отца.

Его жена Маша вроде бы пела в каком-то фольклорном коллективе. Однако при взгляде на нее сразу возникали мысли о том, что девушке с такой внешностью самое место на подиуме. Высокая, статная, с толстенной, пшеничного цвета косой, она двигалась как та самая пушкинская пава и то ли плыла, то ли летела.

— Мы сразу после прослушивания выехали в аэропорт, — доложилась Маша.

— Вчера бы прилетели, если бы не жеребьевка, — объяснял ситуацию Лева.

— А если ты пройдешь на третий тур? — озабоченно глянул на сына Михаил Валерьевич, благоговейно державший в руках маленький чемоданчик, в котором лежал концертный гобой.

— Ты, кажется, пап, переоцениваешь мои возможности, — улыбнулся польщенный Лева.

— По мне, так ты очень неплохо выступил, — возразил сыну Михаил Валерьевич. — Я прямую трансляцию слушал.

— Да ты ауф как играл для вашего консерваторского неформата, — поддержала Михаила Валерьевича Ксюша. — Не зря мы тебе, Шатунов, давали с Ванькой химию списывать.

— Так ты его знаешь? –удивленно спросила у подруги Ева, когда Лева и Маша вместе с Михаилом Валерьевичем, дядей Мишей и Ефросиньей Николаевной зашли в реанимацию.

Хотя Леву как практикующего шамана и его молодую супругу уже ввели в курс дела, им что-то требовалось проверить и посмотреть.

— Я же тебе говорила. — пожала плечами Ксения. — В одной школе учились. Ванька Царев после девятого в лицей при Ломоносовском ушел, а Лева в свою эту Гнесинку поступил. Теперь, вон, солист филармонии. Смотри сюда, — сменила она тон на деловой, воровато оглядываясь и убеждаясь, что рядом нет родителей Евы — Джинсы и ветровку я тебе привезла, но твои любимые кроссовки — это, извини, зашкварный варик. В них только по городу круги наматывать, а в лесу они ж у тебя потекут после одного дня пути. Их, конечно, тоже стоит взять, но идти все же лучше в берцах. Наденешь мои запасные, почти новые, но уже разношенные. У нас же одинаковый размер. В них и штаны удобнее заправлять.

Ева хотела поблагодарить подругу, но та еще не закончила, вытаскивая откуда-то рюкзак, в котором уже лежали спальник, кружка с миской и ложкой, и еще кое-что из необходимого по мелочи.