Я же очень изменился с нашей последней встречи — ведь тогда я был обычным, здоровым и довольным жизнью подростком, у которого всё было впереди.

Но как? Тот теракт в небольшом ресторанчике произошёл в Царьгороде, крупном городе в Российской империи, и именно там, насколько я помню, этот человек был захвачен и приговорен — конечно же, к смертной казни. Теперь же я был в Соединённых Штатах — и всё же, мой кошмар настиг меня. Почему? Почему он должен был появиться, когда я поверил, что смогу жить дальше⁈ Как он вообще избежал своего приговора?

Я ошалело смотрел, как этот сумасшедший бросает шары во все стороны. Эти летающие штуки не были простыми светлячками — они взрывались, стоило им с чем-нибудь столкнуться, будь то камень или человеческая плоть. Запах дыма, гари и жжёного мяса заполнил воздух. Я наблюдал за этим, будто в вакууме. В моей голове царила звенящая тишина, прерываемая раздражающим звуком, исходившим не снаружи, а изнутри.

Он снова передо мной. Снова всё рушит. Почему?

Почему он не может просто умереть? Почему я так беспомощен, что не могу убить его прямо сейчас? Почему, в конце концов, время нельзя отмотать назад, чтобы мы вообще не оказались в том месте в тот проклятый день⁈

Кто-то кричит. Кажется, меня пытались окликнуть — я заметил машущего человека где-то сбоку. Но стоило ему привлекать внимание. Уже через секунду он превратился в кучу обгоревшей, разлетевшейся по земле плоти. Как отвратительно — причинять людям боль, отвратительно смеясь где-то наверху, лишь потому что ты умалишённый. В чём смысл? В действиях психопата он вообще есть?

Взрывы. В глазах рябит. Воспоминания проносятся перед глазами: вот я падаю и сквозь шок понимаю, что мою ногу чем-то придавило. Вот кричу, зову маму и Алису, пытаясь убедиться, что они целы, но слышу что угодно, кроме их голосов. Затем чувствую характерный запах горящего заменителя кожи. Мой взгляд падает на андроида-официанта, лежащего в груде обломков в паре метров от меня…

Я сморгнул слёзы — хотелось бы думать, что они выступили от дыма. Костыль лежит где-то рядом. Я мог бы дотянуться до него. Я мог бы встать и попытаться уйти. Вон, сквозь мутную завесу виднеются огни полицейской машины. Должно быть, на месте с минуты на минуту появится какой-нибудь самопровозглашённый «герой»…

Я мог бы спастись.

Но я не хотел.

Смерть я всегда представлял какой-то… другой. Сначала, конечно, было очень больно. Затем была вспышка. Короткая, белая и очень-очень яркая. И, наконец, мне будто стало легче. Я почувствовал прилив энергии. Боль старых ран прошла. Значит, души всё-таки существуют, и я избавился от страданий земного тела? Но это уж очень старое представление о смерти. В наше время и верующих-то становится всё меньше и меньше. Как тут в бога поверишь, когда человек — сам себе бог.

А потом я услышал звук.

Это само по себе странно. Звуки я всегда слышал уж очень приглушённо — по крайней мере, последние восемь лет. Легко представить, будто в ушах всё время были затычки. А сейчас всё было таким непривычным, чёткие голоса, неприятная музыка где-то вдалеке…

Погодите-ка секундочку, у меня есть слух? Я же вроде умер — по-настоящему и насовсем! Мёртвым слышать не положено: ни хорошо, ни плохо — никак!

Я распахнул глаза. Что тоже было странно для человека, который годами распахивал только один. Головой я понимал, что происходит что-то странное, но это всё ещё было за гранью моего понимания.

Было. Пока надо мной не нависло знакомое, чудом не стёршееся из памяти лицо.

— Ваня? Как ты? И правда температура поднялась, — вздохнула мама, почти как живая. Я до сих пор не мог поверить в то, что вижу. Её холодная рука дотронулась до моего лба, и мама (настоящая или нет?) покачала головой.

— Дарлинг, как Эван? — послышался голос отчима с его ужасной манерой говорить; той самой, которая и была у него при жизни, сколько времени он бы ни прожил в Российской империи.

— Кажется, и правда плохо, — вздохнула мама и провела надо мной запястьем с простеньким белым браслетом. Я моргнул, завороженно наблюдая и пытаясь понять, оказался ли я в причудливом посмертном сне. Над браслетом загорелась голубоватая табличка, взглянув на которую иллюзия (а может и нет; я продолжал метаться в предположениях) заметно расстроилась. — Тридцать восемь и пять! Пусть лежит. Наверное, лучше вообще никуда сегодня не идти…

— Мы можем перенести на другой дь’энь, — пожал плечами отчим, стоявший в дверях.

Они продолжали говорить. Моя рука, лежащая под одеялом, потянулась в боку и сильно-сильно ущипнула его. Я поморщился — это было ощутимо. Всё вокруг слишком реальное. Я не сплю?

Я переместился назад во времени?

Что за чертовщина со мной приключилась?

Мои глаза закатились. Последним, что я услышал, был вскрик мамы:

— Ваня? Боже мой, он нагрелся до тридцати девяти!

2240 год, Российская империя, Царьгород.

Очнулся я уже под тяжестью. Нет, не бытия, а вполне живого, довольно увесистого тела. Растянулось оно прямо на моём животе, да так, что дышать было затруднительно. Зато это мгновенно меня разбудило. Я уставился в потолок, удивляясь тому, как удобно смотреть на что-то сразу двумя глазами. Затем пошевелил левой ногой. Целая. Не жалкий протез, который я даже не удосужился заменить высокотехнологичным вариантом. Нет, это совершенно здоровая нога!

Как же это… удивительно. Меня захлестнуло что-то странное, чего я не ощущал так давно, что и позабыл, что оно вообще существует. Это было счастье. Энергия. Энтузиазм. Это в самом деле не сон, не чья-то злая шутка?

Я в прошлом?

Я путешественник во времени? Да быть этого не может. Конечно, в наше время возможно многое, но есть вещи, которые науке пока неподвластны. Например, воскрешение мёртвых, телепортация или эти самые пресловутые путешествия.

Но ведь в последние годы развелось так много людей, владеющих самыми разными силами — ведь о создании взрывающихся левитирующих пузырьков тоже пока никто не слышал. Неужели я эспер? Если это так, страннее способности ни у кого нет. Почему не раньше, ни разу за все эти восемь лет? Почему я вернулся в прошлое сейчас?

Кстати, а в какое именно прошлое меня закинуло? Я даже не знаю, какой сейчас год! Если бы я мог предотвратить смерть всех моих родных…

— Ваня-я-я-я! — вдруг крикнули мне прямо в ухо. — Ты чего, научился отключаться, как Нова? Мы играем в андроида? Я же вижу, что ты не спишь!

Я и не заметил, что меня всё это время звали. С другой стороны, сюрреализм происходящего просто не даёт мыслить трезво. Теперь я наконец заметил развалившуюся на мне Алису. Такая же маленькая, какой я её помню, она погибла в какие-то жалкие шесть лет, даже не успев толком пожить.

Алиса — девочка маленькая для своего возраста, но вовсе не такая глупая, какой иногда хочет казаться. До боли похожая на маму, она заплетала свои золотистые волосы в два пышных хвоста с сиреневыми бантами. Сиреневый всегда был её любимым цветом; иногда нам приходилось часами искать пышные платья с рюшами такой расцветки, потому что маленькая мегера гордо заявляла, что «у неё свой стиль».

Разница в возрасте у нас ровно десять лет, да и, помимо прочего, Алиса (она же Элис), была дочерью Алана Уинтера. Какой подросток будет обожать отчима, да ещё и непонятного иностранца, мало того, что коверкающего имя, так ещё и полностью очаровавшего мать? Вот и я его недолюбливал. И Алису заодно — разве что, немного меньше. Требующая внимания маленькая девочка так раздражала мальчишку, которому совершенно не хотелось с ней возиться…

А потом и не пришлось.

Тогда я наконец понял, что совсем не дорожил тем, что у меня было. Алиса всегда тянулась ко мне, мама никогда не выбирала себе любимчиков, и даже Алан Уинтер всегда был так добр ко мне, что даже вписал меня в своё завещание, хотя у него были и другие родственники где-то на родине. Иначе откуда у травмированного подростка взялись бы деньги на дорогое лечение и переезд?