Однажды ночью Олежка и Шенька проснулись под кряжистым корнем дерева одновременно, ощутив рядом с ними присутствие неизвестного существа, которое вело себя очень странно. Вместо того, чтобы затаиться на ночь или хотя бы скрывать своё присутствие, выйдя на охоту, оно бодрствовало, топало, ломала с треском валежник и привлекало к себе внимание.

Такого существа Олежка не знал, но чувствовал силу, исходящую от него, неестественность происходящего и закрадывающийся страх перед неизвестностью. И что-то мешало ему сосредоточиться, увидеть мысленно это чудовище. Образ не появлялся, и Олежка уже намечал пути отступления.

Шенорог первый понял, ч кто ломиться через лес. Он радостно захрюкал, застучал конечностями. Его радость передалась Олежке, но она была для него непонятной, что вызывало в нём волнение от какого-то предчувствия.

Вот почти рядом зашелестела трава, хрустнули ветки под тяжёлыми шагами, и Олежка на фоне звёздного неба различил с детства знакомые очертания робота.

Округа огласилась радостным воплем:

– Двадцать Третий!

Командный салон блистал чистотой. Ярко-рубиновые огни сектора пространственной ориентации, казалось, высматривают в холодном полумраке салона тех, кто скоро подаст команду и выправит предстартовые очертания звездолёта, готового ринуться прочь от планеты в бездну космического пространства к родному дому, к Земле.

Пополневшая, пышущая здоровьем Ника с весёлыми ямочками на щеках, сидя рядом с мужем, являла ему полную противоположность. Сергей, исхудавший, с провалившимися глазами, по сравнению с ней выглядел стариком, оставив заботу о своём здоровье на время полёта. Он сидел, провалившись в кресло, Ника – на самом уголке и производила массу движений: поправляла волосы, потирала пальцами под глазами, ладонями оглаживала шею, дотрагивалась до Сергея. И говорила как всегда без умолку. Обо всём сразу, лишь бы не молчать, лишь бы заполнить паузы, лишь бы услышать в ответ хоть одно слово от мужа. Он же молчал, машинально потирая плечом щеку.

Они ожидали сына…

Олежка уже закончил многомесячную программу эвакуации всевозможного населения окружающей местности дальше от стартующего звездолёта. Переселялось всё, что могло ходить, ползать, лазать по деревьям. И даже кое-какие деревья, кустарники и травы – по подсказке шенорога – были пересажены в безопасные места. Кое-где сделаны земляные валы и прочные навесы, чтобы уменьшить воздействие тепла и света.

А сегодня, в день старта к Земле, он прощался со своей планетой, где родился, вырос, возмужал, обрёл единение с природой. Он понимал, что вернётся сюда не скоро, но всё равно ему не верилось в безвозвратность прошлого, когда он жил среди знакомых и милых с детства лесов и гор, птиц и животных.

Он обходил памятные места, посетил на новой машине удалённые точки, запомнившиеся ему по какой-либо причине.

И всюду его сопровождал побуревший от прожитых лет верный Шенька, с философским спокойствием переживающий расставание с другом и, наверное, для него навсегда.

С Шенькой всё уже было переговорено, с ним даже, вымученно улыбаясь, простился Олежкин отец, что подняло собственное мнение Шеньки о себе, тем более что у него появилось смышлёное потомство, уже кое-что понимавшее в происходящих вокруг них событиях, а он был для них примером…

– Серёжа, а вдруг он не вернётся? – Ника, до того о чём-то говорившая, вздрогнувшим голосом спросила мужа. – Он так в последнее время изменился. Ты знаешь, Серёжа, он там… им… этим шенорогам оставил программу волн обучения по всему школьному курсу… Это можно?

– Ему, Никуша, всё можно! Это его планета. И не беспокойся, он вернётся… Вернее, он уже вернулся. Смотри!

Он включил внешний обзор, и Ника увидела, как по дороге, проторенной ею, Олежкой и роботами за долгие пятнадцать лет, идёт её сын, одетый в один из костюмов пилота звездолёта. Рядом с ним, почти цепляясь ему за ноги, семенит Шенька, а, отстав шагов на пять, смешно катятся на ногорогах ещё троица шенорогов, чуть поменьше Шеньки, но таких же, как и он, уродцев. Олежка что-то говорит другу.

Они остановились, не доходя до звездолёта шагов стою. Шенька повернул назад и затрусил по дороге от корабля, а за ним его дети. Олежка махал им вслед рукой до тех пор, пока они не затерялись среди бесчисленных тропинок, ведущих в заросли местных лесов и степей.

Это случилось давным-давно, почти за год до рождения Олежки, когда его родители, папа Серёжа и мама Ника, как он их называл, летя с Земли на планету Пилей, что в созвездии Льва, потерпели аварию. Звездолёт вырвало из Надпространства в реальный мир, он опустился на неведомую планету, после названную именем родившегося здесь Олежки – Олежкой.

Папа Серёжа долгие годы выяснял причину катастрофы, а потом с помощью бортового Мозга звездолёта сумел исправить повреждение, составлял программу возвращения на Землю и вводил её в Мозг.

Всё это время Олежка подрастал.

Папа Серёжа дни и ночи проводил у Мозга, а мама Ника занималась хозяйством в доме, построенного роботами невдалеке от звездолёта, а Олежка открывал для себя целую, родную для него, планету.

Год за годом границы ойкумены, в которых он устанавливал своё присутствие, расширялись. Он подружился со многими обитателями лесов, полей и гор, завёл знакомство с дикими, стоящими в самом начале разумного развития, племенем ногорогих; среди них у него появился друг – Шенька.

Огромная планета, которую открывал Олежка, преподносила ему и сюрпризы, и огорчения, и радость.

А сколько с ним и его другом Шенькой случалось приключений…

Не пустили

Всё произошло неожиданно и быстро. Откуда ни возьмись, появились большущие восьминоги-восьмироги. Они подхватили ничего не понимающих Олежку и Шеньку твёрдыми как камень ногорогами и понесли к крутому берегу речки. И с громким криком: – Хо-хоб-бы-бы! – сбросили их вниз.

Катясь кувырком по косогору, Олежка успел ухватиться за тонкую ветку куста и повиснуть над яростным водоворотам. Вода почти касалась ног, кипела и брызгала холодными каплями.

На куст, за который держался Олежка, сверху накатился Шенька. Он упёрся ногорогами в откос и куст и своим единственным глазом уставился на мальчика.

– Шенька! – выдавил Олежка, чувствуя, что вот-вот сорвётся в речку. – Ты не видишь Двадцать Третьего? Не отзывается.

Шенька повёл глазом, шевельнулся, чтобы принять ответную позу, и тут же, сбитый сброшенной сверху землёй, канул в пену водоворота. Течение подхватило его лёгкое от полых ногорогов тельце и унесло за береговой уступ.

Наконец-то отозвался Двадцать Третий. Он застрял на противоположном берегу и теперь стоял там и безучастно взирал на мальчика, попавшего в беду, и на восьминогов-восьмирогов, бросающих вниз палки и землю.

– Отгони их! – крикнул Олежка биороботу.

Двадцать Третий не нашёл ничего лучшего, как швырнуть в нападавших аборигенов большим булыжником. В них он не попал, но зато перебил ветку, за которую держался Олежка.

– Что ты де… – едва успел вскрикнуть мальчик, но сорвался и погрузился в воду с головой.

На берег он вылез замёрзшим, усталым и сердитым. И за ногорогих за купание в холодной ванне, и на непонятливость Двадцать Третьего.

– Подождите хо… хохобы! – прокричал он через речку восьминогам-восьмирогам, назвав их так за вопль, издаваемый ими при нападении на него и Шеньку. – Я вам ещё!..

Хохобы на его угрозы не обратили внимания. Они перекликались на берегу на ногорогах, чуднó переставляя их, и уже занимались чем-то своим.

Их невнимание ещё больше огорчило Олежку, привыкшего встречать со стороны обитателей его родной планеты радушный приём, заинтересованность или хотя бы терпимость и не враждебность. А тут… Набежали, закричали, схватили, бросили, искупали! А теперь вот на его взгляды и крики не реагируют… Обидно!