– Нет… Я бы сказал, перегорели.

– Блажат, – высказал свою точку зрения Мазков и тут же начал оправдываться за произнесённое слово: – Взрослые люди, а представления у них детские какие-то. Ну, честное слово! Оторвалась у куклы рука – трагедия на всю жизнь. Так и они. Потому и говорю – блажь это. Сиюминутная. Завтра сами над собой смеяться будут.

– Не будут. Половина уже заявления написали… И я не против.

– А я не подпишу!

– Ваша воля.

– Именно моя! – Мазков раскраснелся, на лбу у него выступили капельки пота. – Потому не подпишу. Сам меня благодарить ещё будешь.

– Не надейся, – выпалил Корчагин.

Воробьёв постучал по столу торцом авторучки.

– Свои личные отношения выясняйте не на работе! Программу – в запись. Вы, Сергей Владимирович, напишите подробный отчёт о работе и укажите причину, по вашему мнению, прекращения эксперимента… Машинам работы достаточно. Всё!

Программа.

Вовочка проснулся, вяло сполз со стола, потёр заспанные глаза.

– Всё! – сказал он мрачно. – С Индевладом устойчивой связи нет, а то, что, возможно, от него доходит – чертовщина! Он возомнил себя Богом. Ни много, ни мало. Я ему в этом дурацком деле не помощник.

Он говорил, а вокруг него разыгрывался последний акт виртуального мира.

– Прощай, Вовочка! – подошла к нему и прервала его возмущения Татьяна. Её тихий проникновенный голос услышали все сотрудники. – Нас отключают. Но знай…

Селянинов, так и не понявший слов Татьяны, заметил, как медленно-медленно стал гаснуть свет, в наступающем полумраке начал стушёвываться интерьер лаборатории, а движения людей приобрели сомнамбулическую плавность. Татьяна взяла его за руку, приложила к своей щеке. Он видел её жест, но почувствовал прикосновение рук через неопределённое время…

Замирали звуки. Становилось темнее. Исчезли запахи и ощущения…

Его сознание ещё что-то анализировало, отображало, но восприятие утонуло в мягком, податливом забвении…

Реальный мир.

Ветров как заворожённый не мог отвести глаз от дисплея. На нём несколько секунд бушевали отблески агонии программы, сбрасываемой на диск и теперь стираемую с оперативной и виртуальной памяти машин.

– Ай да Татьяна! – не удержался и воскликнул он.

В пустой лаборатории его никто не мог услышать, так как все покинули её, вернее сбежали ещё до того, как он вызвался выполнить приказ Корчагина: сброс, стирание, отключение питания.

«Да, Татьяна! Хоть там, – Ветров уже не говорил вслух, а думал, – хоть там она успела создать… воссоздать единый с Вовочкой образ…»

Он грузно всем телом отвернулся от потемневшего дисплея, посидел ещё несколько минут в задумчивости, иногда качая головой, а потом пошёл одеваться.

Пора было идти домой.

Храмовая тишина, гулкая и неспокойная, на короткие секунды повисла в командном салоне звездолёта. Сверху упали тени и притушили ярко-рубиновые огни секторов пространственной ориентации до тускло-красных, густых и тяжёлых.

Сергей, занятый Переходом, подарил открытую улыбку студентке, которую – он поинтересовался у инструктора – звали Никой. На улыбку она не ответила, а испуганно смотрела на него, на дорожку орнамента под потолком салона. В красивых её глазах застыл страх перед первым в её жизни скачком в Надпространство. Хотя этого не должно было быть, и она знала о том, но с замиранием сердца ожидала грома, визга, вспышек света и рёва сирены. Ей не хватало воздуха, грудь её высоко поднималась точно перед криком – ей казалось, что весь мир опрокидывается, падает, сорвавшись неизвестно куда.

«Чудачка», – с затаённым превосходством подумал Сергей. Ему, будущему пилоту, Надпространство – дом родной. Он подмигнул Нике. Она даже не заметила. Её остановившийся взгляд и побелевшие щёки, в конце концов, надоели ему, и он отвернулся к пульту.

…Розовая пелена поглотила знакомую картину неба: звездолёт, размазанный в голубой луч, перетекал в Надпросранство.

– Всё! – откинулся в кресле Сергей и с большим вниманием посмотрел на Нику.

Она отняла ладони от щёк, оставив на них красные пятна. Глубокий вздох помог ей справиться с испугом. Она осмелела и уже сама улыбнулась Сергею, заставив его смутиться.

– Всё! – повторился он, словно оправдываясь. – Через двадцать семь независимых минут выйдем к Пилею.

– Скорее бы! – вырвалось у Ники, но тут же она непринуждённо перевела разговор на другую тему: – А что это такое?

– Объёмно-кассеточная карта Надпространства.

– А почему там ползёт… червячок?

«Сама ты червячок», – хотел сказать Сергей и умилиться её непосредственности, но сдержался. Неудобно ему, выпускнику школы межзвёздных пилотов, смеяться над непосвящённым человеком, потому объяснил:

– Это наш истинный курс. Вот эти зелёные точки – ориентиры, а красные и синие – петли и затяжки. Чёрные… вот и вот – это дыры. Они ведут в смежное Надпространство. Истинный курс проложен в обход всем этим… неприятностям.

Ему не хотелось пугать Нику рассказами о петлях и затяжках Надпространства. Правда, он и сам знал о них мало, а то, что знал, было не очень приятным и не для рассказа девушке.

Под взглядом её живых и ласковых глаз ему захотелось рассказать ей что-нибудь особенное, весёлое и не страшное. Он начал перебирать в памяти слышанное, чтобы найти заслуживающее внимание событие. Он потёр лоб от напряжения. В это время Ника хихикнула, показав рукой на карту:

– А у червячка две головы.

Сергей степенно повернулся посмотреть, над чем это она смеётся, и почувствовал, как в кончики его пальцев ткнули тысячи иголок. Ему стало жарко и душно. И было от чего. Нить истинного курса соскользнула с маршрутного и повернула в сторону сочно-красной родинки – затяжке Надпространства.

Тишину оборвал тревожный сигнал Вперёдсмотрящего. В освещённый круг салона ворвались охранные роботы, и не успели молодые люди вдохнуть и выдохнуть, как оба погрузились в скафандровую жидкость спасательных капсул. Что-то прокричала Ника, как будто позвала его, но Сергей отмахнулся, стараясь оценить ситуацию и понять, что происходит со звездолётом.

Надпространственные связи ослабели, уступая место миру звёзд и планет. Яркой молнией прорезался, высвеченный в естественном мире, след звездолёта. Холодными прожилками на матовом фоне неба рождались и умирали, отставая, блики встречных звёзд. Они постепенно замедляли бег, превращались в удлинённые эллипсы, в овалы и, наконец, обступили земного посланника со всех сторон, а одна из них распухла до размеров полуденного солнца Земли. Лучи её осветили командный салон золотистым светом, пряча в феерическом сверкании очертания близкой планеты, с которой звездолёт стремительно шёл на сближение.

Ничего пока не понимающий Сергей всё это время следил за приборами из капсулы и не находил причин происходящему. Скафандровая жидкость сконденсировалась на нём скафандром, и Сергей получил некоторую свободу движений, насколько позволяла спасательная капсула, и мог услышать плач спутницы. Он позвал её по имени, спросил о самочувствии.

Ника была ошеломлена случившимся, она вообще не представляла, что вокруг происходит. Ей просто казалось, что Сергей пошутил и устроил ей то маленькое испытание, о котором её предупреждали подруги ещё на Земле, те, что уже прошли проверку на Переход. И теперь она плакала от обиды, а не от страха. Было нечестно с его стороны, думала она, так поступать с ней. Она же ничего ему плохого не сделала и спросила лишь об одном из приборов. Поэтому она не ответила на его вопрос, а только всхлипывала.

Плач Ники отвлёк Сергея, даже несколько успокоил его. С ней, так же как и с ним, ничего не произошло, а могло быть и хуже.

Внешний обзор, тем временем, обозначил расплывчатую дугу края планеты, на мгновение ослеп, погряз в облаках и тут же донёс пёстрые краски неведомого мира неведомой планеты.