Звездолёт рухнул вниз, втаптывая деревья, растекаясь субстанцией конструкции в серебристую каплю. По краям её сферы выросли завалы почвы и не корчёванных деревьев, запылали окрестные пожары.

Громы, треск ломаемых и горящих стволов деревьев, молнии и затаённые отблески огня, столбы пыли, гари и дыма на долгое время укрыли плотной завесой космического пришельца от неосознанных ещё ничьим разумом лесов, долин, далёкой гряды гор, спокойных озёр и рек.

Но вот небо над звездолётом посветлело, вытянулось воронкой вниз, сгустилось в тучи и пролилось обильным дождём, гася огнь и очищая горизонт.

Вскоре дождь изрешетил тучи, и первые робкие лучи местного светила заиграли на вздрагивающей сфере звездолёта, дробясь и разлагаясь в радугу.

– Вот теперь, Никуша, мы сможем, наконец, несколько часов посвятить этой планете.

Ника, слегка пополневшая, чем-то озабоченная и быстрая в движениях, радостно улыбнулась Сергею. Одетая в скромный комбинезон, Ника выглядела подростком.

Вокруг были разбросаны разноцветные упаковки от неизвестных ей предметов, кое-где островками тревожного оранжевого цвета проглядывали обрывки лент, тут и там лежал разнообразный инструмент – всё это придавало командному салону вид большой заброшенной комнаты, где давным-давно не было роботов-уборщиков. Так оно и было на самом деле. Здесь работал Сергей и пока не пускал сюда никого на уборку: ни роботов, ни Нику.

– Я рада, Серёжа, что ты хоть немного сможешь отдохнуть… И я с тобой, – со вздохом добавила Ника последние слова.

– Маленькая моя! – растроганный Сергей обнял Нику, свою жену, и на время позабыл о несчастье, постигшем их полгода назад.

О том несчастье, которое вырвало его и, незнакомую тогда ещё ему, Нику из людского водоворота, из-под опеки земной цивилизации. Он позабыл о шести месяцах тяжёлой изнурительной на грани отчаяния работы по заданию программы электронному мозгу звездолёта на обнаружение неисправностей, так как стандартные программы оказались бессильными.

Всё заслонила любовь к Нике, к попутчице и гостье на корабле, к товарищу по злоключению, к этому удивительному существу, заполнившее в нём то, что он потерял с утратой связи с Землёй. Если бы не было её…

Он не хотел даже думать о том, что было бы с ним.

И она была переполнена им. Только уставала от его забот, от его постоянной работы, после которой он падал от усталости, от его тревог и волнений. Она верила ему и поддерживала его и себя надеждой на исход, когда они вернуться на Землю. Всё остальное оставалось за мощным бортом звездолёта, по ту сторону её интересов.

Она была наивной. Сергей многого не знал и каждый день до одури принимал волны обучения, и всё равно до сих пор не знал всего того, что было необходимо знать ему – полновластному хозяину могучего межзвёздного корабля…

Это был их первый выход и крепости, созданной на Земле, под непривычный купол неба планеты, приютившей их.

Несмотря на то, что анализаторы подтвердили полную безопасность внешней среды для людей, они надели скафандры, хотя и с откинутыми шлемами.

Сергея совершено не радовал этот выход. На красоты планеты он уже насмотрелся глазами исследовательских роботов – они занимались своим делом с первого дня появления звездолёта на планете. Сергей родился на Луне, вырос в стенах лунных станций, и его никогда не тянуло под сень деревьев, в заросли кустарников, на зелень травы. Просто уступил просьбам Ники, она-то выросла на Земле и тосковала по ней.

Планета, вернее место, где они оказались в результате аварии, во многом походила на уголок земной поверхности. Конечно, здесь всё было не так, но, если не обращать внимания на своеобразие местной флоры и фауны, то можно вполне считать находящимся на Земле. Во все стороны тянулось редколесье, перемежаемое зарослями кустов и проплешинами небольших полян. С ветвей деревьев свисали длинные и неприятные своей осклизлостью и запахом похожие на лианы растения. Сергею особенно не понравился воздух – он пах влажной землёй и гнилью, был непривычен и противен людям.

Ника и Сергей, взявшись за руки, в течение часа потерянно побродили по округе, послушали шорохи леса и ощутили в полной мере своё одиночество. В командный салон вернулись подавленные и разочарованные.

– Неуютная какая-то, – не весело сказала Ника, избавляясь от скафандра.

– Планета как планета, – помолчав, неопределённо отозвался Сергей. – Его беспокоило, что Нике прогулка не понравилась. Поэтому через минуту, с удовольствием вдыхая привычный свежий и целительный воздух салона, он улыбнулся ей и наставительно произнёс: – Ноты гуляй. Каждый день. Тебе полезно…

– Никуша! Нам пора обедать. Ты слышишь?

– Слышу, слышу! – голос Ники донёсся со двора.

– Она, сынок, слышит.

– Бу-у… Пум!..

Сергей сидит за грубым столом, сработанным роботом из местной древесины. У Сергея измождённое от бессонницы и забот лицо, сбитые пальцы рук и счастливая улыбка. Перед ним, прямо на столе устроился малыш, его первенец, разбросавший для устойчивости пухлые ножки в стороны. Сын занят чем-то своим, он что-то лепечет, пробует на первый зуб немудрёную игрушку и иногда вскидывает на отца большие бархатные – Никины – глаза в опушке длинных ресниц. И тогда Сергею чудиться в них понимание окружающего – столько неожиданно осмысленного и серьёзного видит он во взгляде сына.

Лёгкая и возбуждённая вбегает в дом Ника. Загорелая под солнцем, румяная и пышущая здоровьем – полная противоположность мужу. Она проворно двигается по единственной пока что, но просторной комнате дома, сооружённого роботами метрах в двухстах от звездолёта под сенью деревьев.

Ника вытирает нос сыну, снимает его со стола, приглаживает мужу растрепавшиеся волосы, накрывает столешницу сиреневым лисом пластика, подаёт обед, приготовленный не только из запасов звездолёта, но и из местных растений, целует сына, даёт команду роботу… И между всеми этими делами производит ещё массу каких-то необходимых движений и при этом говорит без умолку.

Сергей, разомлевший от отдыха, когда не надо думать, а можно только наблюдать, любоваться Никой, всё так же сидит за столом, не меняя позы, и следит за ловкими перемещениями Ники, за потугами сына к вставанию на ноги, за всей этой одомашненной суматохой.

– Ты помнишь, за ручьём мы видели с тобой такую кучку земли? Ты тогда ещё сказал, что она похожа на выброс крота, который ты однажды видел на Земле. Там теперь выросло какое-то странное растение… Олежка! Отдай или брось… Брось!.. Беда с ним, зубки режутся… Внизу тоненькое такое, а выше – воронкой. А в воронке чистая, чистая вода. И рыбки в ней…Конечно, не рыбки. Но похожие. Симбиоз, наверное… – Ника говорила, даже не пытаясь видеть реакции Сергея на её слова. – И сегодня приходил шестиног-шестирог, как ты его называешь, и принёс какой-то… плод. Двадцать Третий взял пробу и разрешил есть… Я, Серёжа, попробовала. Вкусно и… непонятно… Олежка, да брось ты эту палку!.. Принёс бы, Серёжа, ему каких-нибудь разноцветных… Я у тебя в салоне вдела такие кубики разных цветов. Да и учить его уже надо. Может быть, пусть Двадцать Третий ретранслирует волны обучения… Олежка у нас и так НЕУДАЧНИК, а тут ещё будет от сверстников отставать… Шестиног-шестирог с Олежкой дружит. Ты, Серёжа, не поверишь, а даже умиляться может. И я к нему уже привыкла… Я решила пристроить к дому ещё две или три комнатки. Мебель ещё сделаю. Пристройки… Двадцать Третий учиться и работает всё лучше… Олежка!..

Сергей почти не слышит, о чём говорит Ника, хотя смысл её скороговорки доходит до него, и он время от времени кивает головой, вспоминая страшного на вид урода – шестинога-шестирога, хотя зверька забавного и любопытного; усмехнулся, когда Ника заговорила о разноцветных кубиках, а каждый кубик – сложнейший блок, один из оптимального набора запчастей, без которых корабль не сможет покинуть эту проклятую вонючую планет; вскидывал глаза на Двадцать Третьего – робота с таким стоп-номером, приспособленного к хозяйственным делам в доме и вне его.