С годами резвости поубавилось. Он стал не так суетлив и спокойнее в выборе формы перевоплощения. И теперь мог на многие годы замереть мшистым валуном или дремать в образе могучего дерева.

Правда, иногда его спокойствие и тихое прозябание входило в противоречие с неспокойным и вечно изменчивым миром.

– Как много места он занял! – возмущались повзрослевшие, но подобающе не выросшие берёзки. Волей случая их корни закрепились в тени дуба, привольно раскинувшегося кроной.

И он, воплощение этого, мешающего новой поросли, дерева, кряхтя и негодуя в душе, уступал ей место. А чтобы никому не мешать, становился цветком. Однако его жалили пчёлы, норовили съесть или растоптать животные, на него ненароком наступала нога или срывала рука человека.

Время шло, и он всё чаще стал мешать людям, расплодившимся во всех уголках планеты.

– Этот утёс перегородил путь будущей дороги, – говорили они и набрасывались на него с кирками и лопатами, словно он и вправду был в чём-то повинен.

И тогда он перевоплощался в дорогу, которую они построили, но к адским мукам, испытываемых ею, никак не мог привыкнуть.

Когда он стал плотиной, его смыло половодьем. Будучи галерой, получил пробоину от ростра и затонул. Не повезло даже в обличии какой-то статуи – его вандалы-фанатики разбили с остервенением и криками.

И всегда, во всех воплощениях, он думал. О чём думал? О разном. В каждом образе о своём.

В первоначальной серии перевоплощений – о неиссякаемости своего воображения. Искал продолжения и связок. Из камня, упавшего в воду, переходил в реку, из неё в рыбу, плавающую в глубинах потока, в рыбака, поймавшего рыбу, в торговца рыбой, в покупателя её, в домашних животных покупателя, в навоз, ими производимый, в червя, живущего в нём, в птицу, склюнувшую червя…

Горой он думал о вечности, хищником о жертве, растением о соках земных…

Так продолжалось до тех пор, пока, вдруг, как очнулся, не вспомнил, кто он есть, по сути. А родился он человеком. И все его думы и воспоминания ушли в ту пору, когда он знал только одну форму существования – образ человека. И теперь вся последующая жизнь ему представлялась чередой сумеречных дней и лет без особых, царапающих нервы и память, событий. Лишь вереница псевдокатастроф или неожиданных кончин его бытия в том или ином воплощении.

В день, когда под ним, густым и медвяно пахнущим кустом, уединились молодые люди, полные счастьем и забытой им энергии, он решил бесповоротно вернуться к людям.

Перевоплощение в человека…

За годы он позабыл, чему его учили.

А его учили: не торопись.

А его учили: подумай перед сменой формы.

А его учили: перевоплотясь, оглянись – кто ты, где ты, что ты, с кем ты?

А его учили: только осознав всё – становись, кем пожелаешь, особенно человеком.

Всё это начало начал, аксиомы. Но позабыл он. Ведь становясь деревом или рекой, не надо думать, не надо оглядываться.

И вот поторопился, не оглянулся, не осознал…

– Ты кто?

– Человек.

Смех. Непонятный. И обидный. Хотя это странное и нехорошее чувство сгладилось и позабылось, а сейчас воскресло отупляющей каменной тяжестью на сердце, на мозг.

– Так кто ты? Соображай!

– Человек!!

– Видим, не обезьяна. Хотя кто знает. – Смех. Обычных людей. Их несколько вокруг него. Молодых и зрелых. – Не разобрать только, какого цвета, а?

– Я человек!!!

– Значит, цветной!

Резкая неожиданная боль в спине.

Удар молнии в дубы, которым он бывал, горный обвал в речную долину, где он протекал – милосердие по сравнению с этой непредсказуемой болью от хлёсткого взмаха скрученного сыромятного ремня.

Там, в перевоплощениях, природа готовила его исподволь. Там была необходимость разразиться молнией или вздрогнуть от подземного катаклизма. Но здесь!.. Среди людей!.. Не было причин. Не было и необходимости.

А люди улыбаются. Они даже смеются, глядя на его переживание боли.

– Человек?.. Какой ты человек? Кощунство и разврат на этой земле! Каждый цветной, каждый скот считает себя человеком… Запомни: человеком может быть только белый. Белый! Твой господин, твой бог, твой повелитель!

Боль, боль…

Но люди, не смотря на неудачные перевоплощения, влекли его всё страстнее. Да и не оставалось уже на Земле тихих мест. Бесчувственные и вонючие машины скребли кожу планеты, вгрызались в её недра, стремительным вихрем проносились по полям, лесам и горам, оставляя за собой дороги, новые селения, трупы деревьев и трав.

Он стал домом, самым большим в городе. Люди жили, не замечая его, а их суета убаюкивала, и ему казалось, что в таком перевоплощении и он – всё равно, что человек.

Взрыв разнёс его воплощение в краткое мгновение на мириады не связанных между собой частиц, смешались с останками людей.

Что случилось? Нока узнать?..

– Ну, ты! Белый или красный?

– Белый.

Смех. Обидный смех.

– Ты посмотри на свою рожу… К стенке!

– Я человек! Я же белый! Мои руки, лицо… Они белые…

– Сахарный ты наш…

Смех.

Что же вы, люди?..

На придорожный камень, в который он превратился, присаживались путники. Расправляли усталые члены. Отдыхали, иногда скромно или обильно трапезничали. Люди разные: белые и чёрные, смуглые и красноватые. Все – люди… Но почему тогда его не приемлют? Почему цвету то ли тела, то ли ещё чему-то придают такое значение? Ведь он помнить – в его юности такого никогда не было…

– Ты кто?

– Человек.

– Хм… Оригинально. Но кто?

– Я белый человек… Наверное…

– Хо! Белый или чёрный. Не важно… Много тут вас, голодранцев. Я – есть я. А вот кто ты?

– Я…

– Комиссар?.. Партизан?..

Боль, боль…

– Хасид?.. Исламист?..

Боль…

Люди! Неужели удел ваш разбиться на всё уменьшающиеся кучки и враждовать всем против всех?..

Он воплотился в гору, чтобы пережить шок возвращения к людям. Она содрогалась от его мыслей. Грохоту землетрясения вторили сотни машин и механизмов. Они терзали гору, пронизали её штольнями, подкапывались под самое основание. Впору рухнуть внутрь себя и образовать необъятную воронку.

Надо было срочно перевоплощаться. Но во что или кого? В реку? Её запрудят, изрубят винтами пароходов, зальют нефтью. В дерево? Его срубят, обдерут, раскорчуют. В тварь какую-нибудь? Так её убьют, раздавят, отравят…

– Не переживи своего времени! – наставляли его учителя.

А он пережил. Теперь ему никогда не понять людей, их действий.

Кем же стать, чтобы быть и не быть? Чтобы встречать и провожать солнце. Чтобы не служить помехой людям и быть самому?..

Кем! Чем?..

Гора-таки рухнула, погребая под собой машины и тех, кто ими управлял, а с ними их дерзкие замыслы. Но не устремления…

На следующий день он выпал каплей росы.

– Летать способны все! – так изо дня в день, из месяца в месяц, почти полтора года начинал занятия профессор Шнов.

Когда он выкрикнул эти слова впервые, неожиданно, каким-то сварливым бармалеевским голосом и повёл вокруг себя гневливым взглядом, дабы отметить сомневающихся и тут же предпринять к ним какие-то действия, среди слушателей поверивших не нашлось. Их сюда привели строем и строго предупредили о важности занятий и ответственности за усвоение предмета. А тут здоровый и будто бы нормальный на вид человек, профессор, как сказали, несёт невесть что!..

Но уже секундой позже профессор показал, как это делается, проплыв по воздуху над раскрытыми от удивления ртами увидевших претворение услышанной нелепицы в исполнении.

Целый год, прежде чем чуткие весы отметили первые признаки давящей на них массы, курсанты лётного училища после получасовой психологической подготовки приходили в большой спортзал Шнова, прослушивали его лозунг и, руководствуясь его нехитрыми, по сути, пояснениями, пытались взлететь, подобно вольной птице.

Целый год Шнов говорил и показывал одно и то же. Одно и то же…