Когда Атон закончил, Балдер несколько минут молча смотрел на него, не говоря ни слова. После тягостных минут тишины, король отошёл к окну и распахнул шторы, впуская свет в комнату и слепя неподготовленные глаза гвардейца, поманил его к себе. Когда Стрэйб оказался по левую руку от короля, тот указал вниз. Несколько секунд капитан пытался понять, на что указывает ему Балдер, а когда глаза наконец смогли найти то, что хотел ему показать король, капитан почувствовал, как его и так раскрошенное сердце крошиться в ещё более мелкую пыль, заставляя грудь пылать от вины и скорби.

— Первой умерла Адель, — раздался в тишине холодный, как вьюга, голос Балдера. — Через месяц после твоего отъезда её тело не выдержало болезни, и она скончалась во сне, — рука короля переместилась от левого надгробия, изображавшего скорбящую женщину, на крайнее правое, на котором сидел маленький ангел. — Мой сын, Амир, не смог перенести утраты матери и спустя три дня после её смерти выпал из окна верхней башни, — трясущаяся рука Балдера указала на последнее — центральное — надгробие, над которым возвышалась статуя бывшего короля, склонившего голову и сжимающего в руках огромный меч, воткнутый в землю. — Мой отец, король Жангир, скончался от горя спустя день после смерти Амира. А теперь скажи мне, Атон, насколько твои страдания сопоставимы с моими?

Стрэйб молчал. Он чувствовал, как его колотит, как коченеют пальцы, как сердце тысячей осколков колотится у него в груди и режет его изнутри, как пульсирует мозг, не в силах поверить в то, что всё это правда. Атон уже готов был упасть на колени, и рыдая, просить у короля прощения, но внезапно Балдер, что до этого сохранял хладнокровие, ударил капитана по лицу. Не ожидавший этого Стрэйб отлетел к дальней стене и, сломав стоявший там стул, повалился на пол. На шум спустя мгновение в комнату короля ворвались стражники с оружием наготове и яростной решимостью защищать своего правителя.

— Отведите его в темницу, — потирая руку, приказал Балдер. — И оповестите палача о том, что завтра у нас состоится казнь, — несколько секунд король что-то обдумывал, а после добавил. — Обезглавливание — это привилегия для дворян. Быстрая и безболезненная смерть. Но он обычный оборванец. Пусть приготовят виселицу.

После этих слов двое стражников подхватили уже бывшего капитана королевской гвардии и, нисколько не церемонясь, потащили его из комнаты вниз, в холодные подвалы, где Атону Стрэйбу предстояло провести последние часы своей жизни, которая в мгновение ока превратилась в кошмар наяву.

Королевство Тревинор?

Когда Атона, словно тряпичную куклу, швырнули в одну из тёмных и сырых камер, где не было ничего, кроме каменных стен, капитан пролежал на полу около получаса, пока не выплакал все те слезы, что ещё оставались у него. Никогда прежде Стрэйб не плакал столько, сколько за последнюю неделю. Атону вообще несвойственно было плакать — он переносил всё, даже самые скверные раны, стиснув зубы, но как оказалось, был очень уязвим для ран душевных. Его кошмар, который он видел во сне, и о котором старался не думать, воплотился в жизнь. Всё то, чем он дорожил, все, кого он ценил и клялся оберегать, мертвы. Да, Балдер был ещё жив, но это был уже не тот добродушный принц — нет, тот Балдер умер вместе со своей семьёй, а на его месте теперь — убитый горем озлоболенный тиран, который смотрит на мир холодными безразличными глазами.

Стрэйб титаническим усилием заставил своё тело принять сидячее положение и опереться спиной о холодную влажную стену. Уронив голову на грудь, бывший капитан гвардии вновь погрузился в себя, перебирая в голове всё то, что натворил, вспоминая тех, кто погиб из-за него, терзая себя за все грехи, что совершил.

Когда Атон машинально открыл рот, чтоб размять затёкшие и уже ноющие челюсти, правую часть его лица пронзила боль. Машинально он прикоснулся к ушибленному месту и вновь поморщился — удар короля Балдера был отлично поставлен, и на лице бывшего гвардейца уже созрел приличный синяк. При этой мысли Атона внезапно пронзило смутное чувство неправильности, заставив его тело покрыться миллионом мурашек.

“Балдер никогда не дрался. Он прекрасно владел мечом, но вот кулачный бой никогда ему не давался. Я пытался обучать его, тайно, чтобы никто не знал, но даже после моих уроков его навыки нисколько не улучшились. “С мечом всё намного проще и понятней — коли и руби, как бы это дико ни звучало, но вот бить друг другу лица… Видимо, я к такому не расположен”. Так он всегда говорил”.

Эта мысль вдруг почему-то засела у Стрэйба в голове, не давая покоя. Атон оглядел камеру, видимо, пытаясь отыскать ответы на свои вопросы, но ничего примечательного не нашел. Впервые за всё время Стрэйб начал думать о чём-то, кроме своих прегрешений. Бывший капитан начал вспомнить всё, что с ним случилось за последнее время, стараясь отбросить скорбь, печаль и ужас, что он испытал, стараясь думать трезво и рассудительно. Чем больше Атон вспоминал деталей, которые терялись на фоне мрачных событий последних дней, тем больше ему не нравилась складывающаяся картина.

Первая странность, которую отметил про себя бывший гвардеец, было его внезапное появление в лесных владениях, хотя, как говорил сам Адэхи, такого быть просто не могло.

“Единственный раз, когда я слышал о сбоях перехода, был рассказ владычицы Вэры о том, что ведьма исказила переход и перебросила посланца Буса к ней, миновав владения снега. Но когда мы вошли в переход, ведьм рядом не было, и не могло быть”.

Второй странностью, не поддающейся объяснению, было поведение Адэхи. Да, Атон прекрасно понимал его состояние, но почему-то не верил, что мудрый и рассудительный владыка леса мог превратиться в озлобленного зверя за один день.

“Когда ученицы предали его, став ведьмами, и он изгнал их, убив некоторых из них, он не затаил злобу и месть, напротив — погрузился в печаль, что захлестнула его и унесла в пучины отчаянья, оставив его на той цветочной поляне, скорбеть о случившемся”.

Последнее, что вводило Атона в состояние ступора и навевало нехорошие предчувствия, было поведение Балдера. Будучи принцем, Балдер всегда выступал за мирные решения любых разногласий и споров. Он учился у своего отца, который был очень мудрым правителем, но при этом сам довольно часто выезжал в город, к простым людям, и выслушивал их просьбы и предложения. Балдер был смелым и мудрым человеком, никогда не позволял себе грубости, а уж тем более — рукоприкладства. Сейчас же, когда он потерял всех близких, и на его голову упала корона, которая только лишь сильнее давила его к земле, он изменился до неузнаваемости. Словно Балдер и впрямь умер вместе со своей семьёй, а на его место поставили грубо сделанную марионетку.

“Я знал, что если принцесса Адель умрёт, то Балдер уже никогда не будет прежним, но, чтобы настолько измениться… Смерть сына и отца, тягостная ноша правления, которая на него свалилась… Да, всё это могло подкосить принца, но… даже в такой ситуации, стать противоположностью себя…”

Все эти размышления не давали Атону покоя. Теперь терзания о своих несчастьях ушли у него на второй план, а вперёд вышли тяжкие раздумья о том, что же могло произойти такого, что все, кто некогда были добры и отзывчивы, стали холодными и бесчувственными. Ответ словно был под ногами у Стрэйба, но он почему-то никак не мог увидеть его, продолжая прокручивать у себя в голове все, что только мог вспомнить.

“Бабочка от Амитолы… владения огня, разговор с Оганом, открытие перехода… появление в лесу, смена характеров у владыки Адэхи и Балдера. Что же я упускаю?”.

Атон раз за разом прогонял в мыслях весь пройденный путь, словно пытался найти то место, где он свернул не туда. Но голова, сильно болевшая от похмелья и недосыпа, а также из-за пережитых потрясений, отказывалась давать ответы, которые так искал бывший гвардеец.

Стрэйб вёл мозговой штурм до самого последнего момента, пока замок его камеры не начал щёлкать от поворотов ключа. Когда Атон поднял голову, к нему жёсткой походкой приблизились два стражника — его бывшие подчинённые. Они бесцеремонно подняли его на ноги и, подталкивая в спину, повели куда-то наружу. Два стража — один впереди, другой сзади, молча вели своего бывшего командира куда-то наверх. Никто не собирался нарушать тишину, как и Стрэйб не хотел терять драгоценные минуты, что у него остались, на пустые разговоры. Паззл, который он всё пытался сложить, никак не получался, и Стрэйб где-то глубоко в душе понимал, что не хватает одной маленькой детали.