— Brodyr a chwiorydd. Mae heddiw yn wirioneddol y diwrnod tristaf yn ein hanes. Mae ein harweinydd, ein siaman, yr aelod hynaf o'n llan wedi mynd heddiw. Yn oriau olaf ei fywyd, roeddwn gydag ef, a chlywais ei eiriau olaf. Roedd fy nhad, er gwaethaf y salwch a oedd yn mynd ag ef i ffwrdd yn gyflym, yn edrych arnaf gyda goleuadau bywiog a gwych o obaith gyda'i lygaid, ac ar ôl mynd â mi gyda llaw, dywedodd: " chi yw'r un dwi wedi bod yn codi fy mywyd i gyd. Chi yw'r un a ddylai gymryd lle fi yn fy swydd. Nid yw'n swydd hawdd, ond mae gennych fy ngwaed yn llifo i mewn i chi, felly rwy'n siŵr y bydd hyn i gyd i fyny i chi.” Dyma eiriau olaf y siaman ac arweinydd Kuetspolli, a byddaf, fel ei etifedd a'i unig ferch, yn parhau â'i waith. Yr wyf yn dal yn bell iawn oddi wrth ei sgiliau a'i alluoedd, ond er mwyn pob un ohonoch, er mwyn fy nghyd-ddynion, byddaf yn ceisio fy ngorau i ddod yn gyfartal â fy nhad. Mai y tywod yn derbyn ei gorff, a'r wraig ei enaid (Братья и сёстры. Сегодняшний день поистине самый печальный в нашей истории. Нашего вожака, нашего шамана, старейшего члена нашего клана сегодня не стало. В последние часы его жизни я была с ним, и я слышала его последние слова. Мой отец, несмотря на быстро забирающую его болезнь, смотрел на меня живыми и блестящими огоньками надежды глазами. А после, взяв меня за руку, он произнёс: “Ты та, кого я воспитывал всю свою жизнь. Ты та, что должна заменить меня на моём посту. Это нелёгкая работа, но в тебе течёт моя кровь, поэтому я уверен, что это будет тебе по плечу”. Таковы были последние слова шамана и вожака Куецполли, и я, как его наследница и единственная дочь, продолжу его дело. Мне ещё очень далеко до его мастерства и умений, но ради всех вас, ради моих собратьев, я буду стараться изо всех сил, чтобы стать равной своему отцу. Да примут пески его тело, а владычица душу).

— Maiy tywodyn derbynei gorff, ac mae'r wraigei enaid(Да примут пески его тело, а владычица душу), — хором ответили все ящеры, едва Аскук закончила.

Когда прощание завершилось, тело в некоем подобии гроба, только без крышки, уже лежало на песке, а повозка с чудными зверьми куда-то пропала. Немного помедлив, дочь шамана повернулась к телу отца и, несколько секунд помедлив — видимо, собираясь с силами, медленно начала разводить руки в разные стороны.

— Animeiddio ac amsugno (Оживи и поглоти).

Едва Аскук это произнесла, прямо на глазах у множества ящеров её лапы осветились золотым, а гроб с телом их бывшего шамана и вождя начал проваливаться в песок. Буквально через пару мгновений тело Куецполли было полностью поглощено. Так и ушёл из жизни старейшей и мудрейший представитель племени ящеров из владений песка.

Песчаные владения

После церемонии прощания Драго отвёл Атона и Авиву к себе в дом и предложил им свою кровать.

— Byddaf yn mynd tan y bore, byddaf gyda fy llwyth i goffáu ein siaman yn y deml y wraig. Pan fyddaf yn mynd yn ôl, gallwn fynd i'r Ifrits, ond am nawr, gorffwys (Меня не будет до утра, я буду со своим племенем поминать нашего шамана в храме владычицы. Когда я вернусь, мы сможем отправиться к ифритам, а пока отдыхайте), — пояснил ящер, стоя в дверях.

Драго ушёл, оставив капитана и друидку одних. Атон уже не в первый раз за этот вечер хотел заговорить со своей спутницей, объясниться и в очередной раз извиниться за своё скотское поведение, но глядя на Авиву, глаза которой так и пылали презрением и злобой, он обрывал себя, не успев открыть рта, и просто опускал глаза. Стрэйб разложил свой спальник в дальнем углу жилища, друидка же заняла кровать хозяина, на которой столь хрупкая дева выглядела совсем маленькой.

Иногда Атон засыпал, словно убитый, иногда для лучшего сна он выпивал стопку-другую и с лёгкостью провалился в мир сновидений, а иногда ему вообще ничего не помогало, и он мог всю ночь провести без сна, думая о том, что было, и о том, что будет. Сейчас, лёжа в спальнике и глядя в шершавый потолок, Стрэйб думал о минувшем дне. О том, чтобы притрагиваться к фляге, речи и не шло, да если честно, она бы ему и не помогла — слишком уж настырно жужжали в голове мысли.

Гвардеец смог сомкнуть глаза лишь под самое утро и проспал не больше часа, когда в дом вернулся хозяин, неся в лапах поднос с двумя большими тарелками, наполненными вкусно пахнувшим бульоном, и маленькой тарелкой разных закусок.

— Sut wnaethoch chi gysgu? (Как спалось?) — спросил ящер, входя в своё жилище и оглядывая сонные лица гостей. — Dwi'n dod â chi brecwast yma. Tra byddwch yn bwyta, byddaf yn mynd cael y ceffylau. Nid yw'r ffordd I'r Ifrits yn agos (Я вам здесь завтрак принёс. Вы пока ешьте, а я схожу за скакунами. Путь до ифритов неблизкий).

Поставив поднос на стол, он улыбнулся Атону, а после, кивнув Авиве, вновь покинул свой дом. Стрэйб, потирая болящие от недосыпа глаза, выполз из своего спальника и украдкой глянул на друидку, которая уже стояла на ногах.

— Завтрак, — коротко бросила она и, подойдя к столу, взяла свою порцию бульона.

Поняв, что Авива всё ещё зла на него, Атон лишь тяжело вздохнул, собрал свои вещи, оделся, и убрав всё не нужное поближе к выходу, сел напротив своей спутницы. Бульон, несмотря на отсутствие мяса или хотя бы овощей, был очень сытным и отдавал какими-то специями. Закуски, представляющие из себя уже знакомое горчащее мясо и твёрдый сыр, остались такими же вкусными. После завтрака оба путника взяли свои вещи, Стрэйб проверил сохранность чаши, и они вышли под палящее солнце, которое уже неплохо припекало, несмотря на раннее утро.

Драго нигде видно не было, значит, оставалось просто стоять и ждать, когда их проводник придёт. Поначалу Атон просто смотрел на свои сапоги и думал о том, как заговорить. Авива же наоборот, смотрела в небо, и по её глазам было видно, что она просто любуется новым днём, не обременяя себя каким-то размышлениями.

— Авива, — подал голос Стрэйб, когда наконец набрался смелости.

Друидка медленно опустила голову и посмотрела на своего спутника пронзительным взглядом, в котором пока не читалось никаких эмоций. Под взглядом своей спутницы Атон, словно нашкодивший ребёнок, ощутил стыд и даже лёгкий жар на ушах, но собрав оставшееся мужество в кулак, продолжил.

— Вчера я повёл себя как скотина, моему поступку нет никакого оправдания. Ты была права, когда говорила, что мы, люди, иногда хуже зверей. Вчера я это сполна доказал, — гвардеец с трудом выдерживал взгляд своей спутницы, но всё же собирая крупицы сил, продолжал смотреть на неё. — Мы действительно несовершенны и совершаем ошибки. Некоторые люди просто забывают о них, но многие стараются их исправить. Я искренне сожалению о том, что вчера произошло, — голос гвардейца внезапно осип. — Если ты решишь после этого уйти, я всё пойму.

Сказав последнюю фразу, Атон почувствовал, как где-то в груди у него зашевелился комок, который одновременно был и очень мягким, и непомерно колючим, терзая душу изнутри. Авива некоторое время молча смотрела на своего спутника, видимо, обдумывая сказанное, а может — проверяя по печати правды его искренность. После она вновь подняла глаза к небу и заговорила привычным, чуть грубоватым, но всё же звонким голосом.

— Ты действительно не такой идеальный, каким кажешься на первый взгляд, но несмотря на это, ты искренний и добрый человек. Я поняла это ещё тогда, в лесу, когда ты не захотел брать меня с собой, боясь, что я могу пострадать. В твоей искренней доброте я окончательно убедилась тогда, когда ты хотел поговорить с той ведьмой и решить всё миром. Да, вчера ты повёл себя хуже зверя, но это был не ты. В том человеке, что вчера повалил меня, не было тебя, в твоём теле был кто-то другой — дикий зверь, смотрящий на мир твоими глазами. Сейчас ты это ты и твои слова звучат искренне, как и прежде. Я не держу на тебя зла и не уйду. Но если такое вновь повторится, я буду окончательно уверена, что люди — самые порочные существа во всех мирах, и навсегда уйду в свой лес.