Рамунас кидается на траву под елью. Мяшкис остановился рядом и положил передние лапы ему на грудь. Пес смотрит блестящими глазами, словно упрашивает его: давай поиграем еще чуть-чуть!

— Не могу, Мяшкис, никак не могу, — сказал Рамунас, а в мыслях он уже видел домик на лесной опушке. — Давай, Мяшкис, уйдем? Уйдем с тобой домой и больше не вернемся сюда. Никогда, ладно?

Мяшкис смотрит, свесив набок голову, и внимательно слушает. Мальчик гладит мягкую шерсть, обнимает пса за шею.

— Мяшкис, Мяшкис, если бы ты знал, как мне хочется домой! Здесь страшно. Все говорят — фронт близко. Слышал, что было вчера? — спрашивает Рамунас и рассказывает Мяшкису все, как близкому другу.

Мяшкис и впрямь его друг. Рамунас его вырастил, научил всяким премудростям.

Когда год назад хозяин Шпокас уговаривал мальчика остаться еще на срок в подпасках, Рамунас сказал: «Только вместе с Мяшкисом…»

Родители мальчика обрадовались, что избавятся от прожорливого пса, а Рамунас лукаво улыбался: «Теперь Мяшкис с Сигитасом будут караулить стадо, а я…» И он оставлял Сигитаса с собакой, а сам пропадал в лесу и на речке чуть ли не целыми днями — и раков ловил, и лягушек пугал, и к другим пастухам бегал.

Сигитасу одному скучно, но ничего не поделаешь — Рамунас старше, надо ему подчиняться. Так уж оно заведено, Сигитас знает. Сам Рамунас тоже скучает. То и дело пристает он к Сигитасу: «Померяемся!» (хоть и знает, что он выше), «Бежим наперегонки!» (хоть и знает наверняка, что обгонит), «Давай через ручей прыгать!» (тоже знает, что Сигитас шлепнется в воду). Чего только он не выдумает, Рамунас этот!..

Вдруг Мяшкис вскочил, вырвался из рук мальчика и злобно залаял. Стоит, шумно нюхает воздух, раздувает ноздри, хвост опустил к ногам.

Рамунас сел и прислушался.

Тишина. Лишь со стороны деревни доносятся привычные утренние звуки: во дворе Гальвидене крякают утки, взлаивает собака; у Мештайтисов на хуторе вопит младенец, старуха бранит сноху, а там, за полоской лип, кто-то, должно быть старик Ски́рмантас, отбивает косу.

Где-то на другом конце деревни гудит машина, а вот как будто мотоцикл затарахтел.

— Пошли. — Рамунас подозвал Мяшкиса, и все трое побежали в поле.

Выгоревшие на солнце волосы мальчика взъерошены, в беспорядке падают на уши, на озабоченно наморщенный лоб. На носу шелушится кожа, рот полуоткрыт, видна щербинка от выбитого переднего зуба.

Мяшкис встал и громко залаял. Бурая шерсть дыбом, спина выгнута.

— Р-рамунас, по-моему… — Сигитас пытается что-то сказать, но у негр вдруг застучали зубы.

Рамунас присел на корточки и стал всматриваться в лесную чащу. Что это? Среди стволов мелькают фигуры людей.

— Немцы.

Сигитас выронил кнут.

— Ты н-не б-бо-ишь-ся?

— Еще ч-чего…

Немцы растянулись широкой цепью — прочесывали лес. Автоматы наперевес, темно-зеленые каски защищают голову.

— Эй-эй! — крикнул издалека один немец ребятам.

— Это нам, зовут. — Рамунас подтолкнул локтем Сигитаса. — Идти или нет?

— П-п-постой.

— Эй! — еще громче и сердито закричал немец.

Мальчики приблизились. Мяшкис тихо зарычал, изо рта у него закапала слюна.

Немец что-то спросил у ребят. Рамунас с Сигитасом помялись, пожали плечами и с недоумением поглядели на немца. Тогда тот стал показывать на небо, потом надул щеки и произнес:

— Пуф, пуф… бум, бум…

Сигитас помотал головой и промямлил:

— H-нет, м-мы к-к-коров пасем. М-мы…

Немец снова показал на небо, что-то провыл и начал размахивать руками, точно мельница крыльями.

Рамунас собрал весь свой запас немецких слов и старательно выговорил:

— Мы не ферштейн, и нихт нету…

Немец осклабился, стал показывать рукой на лес, потом ткнул себя пальцем в грудь, еще что-то спросил, махнул рукой и ушел за остальными, шаркая ботинками.

Мяшкис с лаем кинулся вдогонку.

— Я все понял, нарочно молчал, — сказал Рамунас и вздохнул облегченно.

— Ч-чего им надо?

— Спрашивали, где самолет упал. Пусть побегают, а я не ферштейн, и все!

Сигитас знал, что Рамунас может столковаться по-русски — научился у военнопленных, но то, что его друг и по-немецки кумекает, — это для мальчика оказалось новостью.

А Мяшкис увязался за немцем: бежит, громко лает, оскалил пасть.

— Мяшкис, Мяшкис, назад, нельзя! — крикнул ему Рамунас.

Пес как будто и не слышит его, лает еще сильней.

Вдруг Рамунас увидел, что немец остановился и поднимает руку. Мальчик почуял беду и бросился к собаке.

— Мяшкис!

— Не беги! — взвизгнул за спиной у него Сигитас и тут же спрятался за дерево.

Раздался сухой хлопок пистолетного выстрела. Пес взвыл. Вой этот разнесся по лесу, эхо подхватило его и повторяет на сотню разных голосов.

— Мяшкис, Мяшкис! — закричал Рамунас.

Пес стал вертеть головой, виться волчком на месте, потом лег на брюхо и медленно пополз к мальчику.

— Мяшкис, песик…

Мяшкис виновато поджал хвост и встал на задние лапы. По отвисшему уху у него катились мелкие бусинки крови. Пес смотрел на темные капли, которые быстро впитывались в сухой мох, потом вскинулся, залаял и снова лег.

— Мяшкис, бедняга, подстрелили тебя… — Рамунас стал гладить его и попытался было разглядеть рану, но пес не давался и отполз в сторону.

— За ч-что его? — подбежал испуганный Сигитас.

— За что… Догони да спроси, — сердито ответил Рамунас. Он отвернулся и исподтишка вытер глаза.

Мяшкис лизал кровь на своих передних лапах и жалобно визжал.

Мальчики нарезали прутьев, наломали еловых веток и устроили для собаки шалаш. Подстелили сухого сена. Мяшкис не переставая визжал, вздрагивал, но в шалаш полез и улегся там. Рамунас нашел у себя в кармане крошки хлеба, но пес и смотреть не желал.

— Угодили бы чуть пониже — и конец, — задумчиво произнес Рамунас.

— Мы бы закопали его под сосной.

— Под самой высокой, там, на горке.

— А крест поставили бы?

Тут Рамунас встряхнул головой, точно со сна.

— Дурак! Мяшкиса хоронишь? А березовой каши не хочешь?

Сигитас боязливо отбежал. Лучше не ждать, пока Рамунас повалит на землю. Вот прибавил бы кто-нибудь Сигитасу годика два, он бы иначе говорил с Рамунасом! А теперь… И почему он не родился раньше да не вырос повыше?

— Сигитас, иди сюда. Не будь ты знаешь кем… — приветливо, но твердо заговорил с ним Рамунас. — Сегодня ночью я сбегу. Точно. Пусть хоть веревками вяжут — не удержат. Возьму с собой Мяшкиса и дуну.

— С Мяшкисом?

— Не бросать же мне его! А хочешь, давай вместе сбежим. Нам ведь по пути.

Еще бы не хотел Сигитас бежать вместе с Рамунасом! Да с Мяшкисом! Только он сомневается, хорошо ли это — бросить все и тайком сбежать. А вдруг немцы…

Сигитас помнил, как это было: однажды к ним в городок нагрянули фашисты. Они ломились в дома, ловили мужчин и заталкивали в грузовики. Его отец, с недобритой щекой, встал от стола и сказал: «Я им служить не стану! Не пойду!» Он выскочил в окно и побежал к ольховой рощице. Но тут раздались выстрелы; отец остановился, качнулся и упал на грядку в огороде. Сигитас закричал страшным голосом, залился слезами, а потом еще долго не могли его успокоить. Страх и теперь временами так сжимает горло, что мальчик начинает заикаться, голос его прерывается.

— Ну как, Сигитас?

Взгляд Сигитаса блуждал по пастбищу. Конечно! Пеструха снова скрылась.

— У, ведьмища! — процедил сквозь зубы мальчик и стегнул кнутом мох. — T-ты меня по-помнишь…

Солнце уже было высоко, самый зной. Коровы забрались в осинник, залегли в тени, жевали. Овцы топтались, подрагивая хвостами — отмахивались от назойливых мух. Одной только Пеструхи нигде не было. Всегда она так: только упустишь ее из виду — ищи дотемна. Сигитас вроде бы крепко ее спутал, чтобы не ускакала, но ей все нипочем.

— Пеструха! Вот я т-тебя, ух! — заорал Сигитас, а сам не знал, в какую сторону кидаться.