Александр Юрьевич, хоть и старался показать, будто бы слова сына пролетели мимо его ушей, тяжело сглотнул. Левый глаз дернулся. Приоткрытые уста содрогнулись. Но он не намеревался переводить тему и поддаваться манипуляциям сына.

— Присядь и послушай, что я тебе сейчас скажу, — буркнул Литвинов-старший. — В компании завелся предатель. Кто-то сливает обо мне информацию Морозову. Все, что бы я ни делал, известно ему.

— Это ты о своих проделках на стройке? — Коля ткнул пальцем в газету с новостями. В момент затяжного молчания ему удалось ознакомиться со статьей на первой странице. — Несертифицированные материалы, бракованный бетон, поломка строительной техники и прочее… Интересные у тебя методы однако.

— Не тебе судить о моих методах борьбы с подлецом Морозовым. И я сейчас абсолютно не о том, — Александр Юрьевич недовольно цокнул, закатив глаза. — Кто-то слил ему мою заявку на тендер, где была прописана сумма. Я думаю, что это Казанцев.

— Твоя правая рука? — светлые брови взлетели вверх от неожиданности, и Коля усмехнулся. — Ну и ну. Как ты дошел до этого? Прирученная собака сумела покусать руку, с которой кормил ее хозяин.

Колкость Николая взбудоражила ярость внутри Александра Юрьевича, потому он громко стукнул кулаком по поверхности в надежде усмирить сына. Он приподнялся с кресла, упершись кулаками в стол и наклонившись вперед.

— Сейчас не время язвить. Ты должен мне помочь разоблачить этого негодяя, прежде чем я возьмусь за уничтожение Морозова.

— Разве? — Николай скопировал действия отца и подался вперед, вглядываясь в черные глаза. Челюсти прочно сжимались, и он пытался подавить в себе ту ненависть, которая готова была вылиться наружу. — Кажется, ты словил бумеранг. По твоему выражению лица тебе, очевидно, это не очень приятно.

— Прекрати.

— Прекратить что? Говорить правду? — бросил Николай и отнял кулаки от стола, выпрямив корпус. — И что же ты сделаешь? Вытолкнешь меня из окна, а потом убьешь медикаментозно? Валяй, — он пнул ногой кресло и, засунув руки в карманы джинс, зашагал по кабинету.

В это мгновение внутри Александра Юрьевича что-то сломалось. Из его уст больше не лился гнев. Николай во второй раз увидел его слезы. Властный грубый голос сменился на бестелесный. Трясущейся рукой он провел по лицу, утирая капающие на рубашку слезы.

— Я не хотел… Это вышло случайно… Я разозлился и..

— Случайно? — Николай сорвался на истошный крик. Указательным и большим пальцами он пощипывал нижнюю губу, разнервничавшись до точки невозврата. — Да ты же не дал ей шанс! Ты убил мою мать вместе с Поповым. Как ты вообще его держишь при себе?

Александр Юрьевич подошел к Коле со спины и уронил руку ему на плечо, но тот рывком опрокинул ее в воздух.

— У нас с ним уговор: я даю ему высокооплачиваемую работу, а он обеспечивает молчание, — на выдохе выдал Литвинов-старший. — Коля, пойми, что я не хотел убивать Вету. Просто в тот момент, когда мы нашли ее и прощупали пульс, я испугался. Я боялся, что Вета расскажет все людям в погонах. И о моих махинациях, и о том, что я вытолкнул ее из окна. Компания только-только начала приносить прибыль, и суд мог бы все испортить, — он судорожно потер висок. — Если бы Вета выжила, на утро заголовки газет пестрели бы новостью о том, что бизнесмен Литвинов довел жену до самоубийства. Я так запаниковал, что попросил Попова о том, о чем жалею по сей день.

— Мама бы никогда не поступила так, — почти беззвучно произнес Коля, но отец все равно его услышал.

— В момент, когда тобой овладевает страх, ты не можешь рационально мыслить. Мое сознание помутилось. Я так боялся потерять вас с Ветой…

Николай безумно рассмеялся, будто бы Александр Юрьевич издевался над ним, так нагло и цинично прикрываясь семьей. Его отец — дьявол во плоти. И от осознания, что все детство, отрочество и юность он находился в его оковах, желудок сжимался так, будто бы вот-вот вырвется наружу.

— Так боялся, что после смерти мамы отвернулся от меня?

— Я… — начал было Александр Юрьевич, но тут же смолк, не сумев подобрать подходящих слов.

— Я ведь из кожи вон лез, чтобы ты мной гордился, — шагая спиной к двери, говорил Коля. Соленые слезы пропитали разгоряченную кожу щек. — Пойти в хоккей — пожалуйста, закончить школу с золотой медалью и институт с красным дипломом — раз плюнуть, отказаться от отношений — ну, конечно, ведь отец точно знает, как мне лучше, — ладонь коснулась лица, стирая предательски текущие слезы. С каждым его словом на шее будто бы затягивали гильотину. — Я просто хотел знать, что нужен тебе. Я хотел теплых взаимоотношений, когда отец и сын — друзья. А что я получал в ответ? Телесные наказания, упреки, шантажи, запреты, — загибая пальцы, перечислял Коля.

— В этом есть моя вина, сын, — закусив губу, молвил Александр Юрьевич, подходя ближе к Николаю. — В глубине души я не хочу причинять тебе боль. Но каждый раз, когда я смотрю в твои глаза, я вижу ее. Вы ведь с матерью так похожи… — на миг он оссекся, застыв взором на глазах Коли. — Я не могу простить себя за то, что сделал. Суровость и холодность вырываются наружу, когда ты мой визави на завтраке, обеде или ужине.

Николай шмыгнул носом и натянуто улыбнулся, прижавшись корпусом к двери. Он вжался в нее так, будто бы желал исчезнуть из кабинета. Но ноги приковало к полу, и он не мог пошевелиться. Слова отца пронзили его, словно копье, острый наконечник которого застрял где-то в левой части грудной клетки.

— Ты винишь меня в смерти матери, да? — слезы обиды, застоявшиеся в глазницах, душили Николая, голос треснул. — Если бы мама не пригрозила забрать меня, ты бы не вышел из себя и не вытолкнул ее из окна, да?

Александр Юрьевич наконец дошел до сына и сказал то, что окончательно разбило Колю вдребезги.

— Ты мой триггер, сын.

— Тогда почему все еще держишь меня возле себя? — кусая губы в кровь, спросил Николай.

— Я не могу тебя отпустить, — Александр Юрьевич пожал плечами. — У могилы Веты я дал обещание заботиться о тебе во что бы то ни стало.

— Я не нуждаюсь в твоей заботе, — он с силой оттолкнул отца и рванул прочь из кабинета.

Николай задыхался. Задыхался так сильно, как никогда ранее. Ты мой триггер, сын. Он бежал по коридорам с глухо бьющимся сердцем. Под ребрами кололо, но остановиться он не мог. Ноги на скорости несли его на улицу, чтобы легкие смогли вдохнуть хотя бы крошечный глоток воздуха.

Коля стоял в вечерней мгле, а над ним взрывалось иссиня-черное небо ноября. С каждой секундой осенний дождь усиливался и мощнее бил по разгоряченному лицу. Поднявший с травы опавшую листву ветер трепал светлые, не уложенные муссом волосы. Ему бы спрятаться под козырек, чтобы дождь перестал омывать его лицо и тело. Но Николай, наоборот, сделал пару шагов вперед, подставив себя ливню. Плевать, что джемпер и джинсы уже прилипли к телу. Он хотел, чтобы холодные крупные капли потушили разразившийся внутри пожар, чтобы завтра он смог возродиться из пепла.

Ледяные капли продолжали барабанить по крыше и окнам, словно ливневым потоком пытались смыть гнусность таунхауса. Волосы Николая уже были порядком влажными и не поддавались ветровому потоку. Он все больше и больше подставлял побледневшее лицо дождю, будто бы желал, чтобы вместе с нервной лихорадкой смыло и его воспоминания. Но осенний ливень и громовые раскаты не обладали такой магией, и Коля лишь сжимал челюсть до зубовного скрежета, прокручивая в голове слова отца. Память будто бы обжигал горячий воск.

Он буквально не видел ничего перед собой, потому что пелена застилала его глаза. Ему так хотелось скрыться в вечерней мгле, чтобы никто и никогда не смог его обнаружить. Просто раствориться, как сыпучий сахар растворяется в горячей воде. Злоба на отца щипала щеки, словно зимний мороз, по рукам пробежала легкая дрожь. Его джемпер промок до нитки, как и он сам, и осенняя прохлада пробиралась под одежду. Но Коля не мог пошевелиться, словно ноги провалились в зыбучие пески, и ему уже не выбраться самому.