В команду главным тренером Звягинцев пришел благодаря отцу Николая — Александру Юрьевичу Литвинову. Его знакомство с Литвиновым старшим произошло случайно в последний год его карьеры в КХЛ. Строительная компания НИС-групп являлась спонсором регулярного чемпионата среди команд Континентальной Хоккейной Лиги. И в последнем матче плей-офф Александр Литвинов явился вместе со своей правой рукой — Казанцевым Павлом Петровичем — в гостевую ложу, чтобы посмотреть столкновение двух сильных команд. Литвинов старший не питал особого интереса к хоккею, но наблюдал за той игру с непривычным для него пристрастием. Тогда он заметил потенциал Звягинцева и, узнав по окончании игры о завершении хоккейной карьеры, пригласил того на разговор.

Сергей Петрович уже тогда знал, кем являлся Александр Литвинов. Да и трудно было не знать, ведь его имя было постоянно на слуху. Литвинов старший выстроил свою империю, основав НИС-групп. Компания являлась лидером на строительном рынке и отличалась надежностью и качеством. Все крупные проекты, которые были не только в Минске, но и практически по всей стране, всегда получал он. Все потому, что Литвинов старший обладал настойчивостью и упертостью, благодаря чему достигал всех поставленных целей. Его репутация открывала перед ним все двери.

Звягинцев помнил тот разговор. Тогда Александр Юрьевич поведал историю о своем сыне, который ничего, кроме хоккея, не видит. Рассказал, что Николай перевелся в команду Молодежной Хоккейной Лиги и что опыта ему не хватает. Поинтересовался, не хочет ли Звягинцев податься в тренеры и взять Лисов под свою опеку. Сергей Петрович тогда не знал, как ему жить по завершении карьеры, потому без особых раздумий согласился. Придя в команду, он сознавал, что будет не просто: нужно время на притирку. Однако поставил себя сразу, как только случилась первая тренировка. Тогда семнадцать игроков с любопытством смотрели на него и не хотели воспринимать всерьез. Они не хотели выполнять все установки тренера: планка у Звягинцева была завышена и нагрузки были непосильны. Но с течением времени Лисы привыкли. А теперь и вовсе были ему благодарны.

Дверь в раздевалку закрылась. Лисы молчали. Они могли друг другу высказать все недовольства, но почему-то у них не поворачивались языки. То ли оттого, что они крайне вымотались, то ли оттого, что приличных слов у них не нашлось. Некоторые из них и не надеялись на победу в первом матче сезона, тем не менее неприятный осадок остался.

Литвинов подошел к скамье и остановился. Он в упор смотрел на крючок и полку, где располагались его вещи, и не двигался. Его мозг погряз в аналитическом процессе состоявшегося матча. Николай прокручивал в голове каждый выход на лед и пытался понять, где допустил ошибку. Да, завтра на утренней тренировке Звягинцев и сам укажет на промахи, но ему почему-то хотелось осознать их самому. Таков уж был его характер: он старался довести любое дело до совершенства. Если Литвинов сознавал, что где-то мог поступить лучше, но не сделал этого, то внутри корил себя за это.

— Эй, Литвинов, ты чего застыл на месте? — Алексей Миронов легко пнул того в плечо.

Николай повернул голову в его сторону и понял, что сильно погрузился в свои мысли. Положил краги и шлем на верхнюю полку, а затем стянул с себя потную джерси. Его действия были медленными и измученными. Снять всю экипировку ему удалось с трудом, так как количество было немалым: коньки, шорты, налокотники, нагрудники, гамаши, щитки, термобелье. Обмотав полотенце вокруг бедер, Литвинов отправился в душевую. Став под струи воды, Николай намылил волосы и запрокинул голову назад, прикрыв веки. Его до сих пор не покидали мысли о том, что он сделал недостаточно.

— Все еще анализируешь игровой процесс? — поинтересовался Алексей, зайдя в душевую. В их раздевалке душ был общий и не делился на кабинки, потому о стеснении здесь можно было забыть.

— Именно, — ответил Литвинов. Кажется, за пять лет Лисы успели его достаточно узнать. — Думаю, если бы не мое промедление и не штраф, то игра могла бы окончиться иначе.

— Мне кажется, что разбирать полеты — прерогатива тренера, а не твоя. Ты еще не устал заниматься самобичеванием? После каждой игры ты ищешь в себе недостаток. Но я скажу тебе, что ты сделал все, что было в твоих силах.

Николай опустил кран вниз, и подача воды прекратилась. Он насухо вытер тело полотенцем, намотал его вокруг бедер и посмотрел на Миронова. Скользнул взглядом по его черным, длиною до плеч, волосам, по которым все еще стекали капли воды, густым бровям, остановил взор на карих глазах. Литвинов дружил с Мироновым больше пяти лет, однако тот так и не смог понять, почему Николай после каждой игры относился к себе с критикой.

— Леш, скажи это моему отцу, — сказал Литвинов и вышел из душевой.

Миронов последовал за ним. Он закусил внутреннюю сторону щеки. Его челюсть по обычаю выпирала вперед. Сказать ему было нечего. Алексей знал о том, что Николай предан отцу и не посмеет сделать что-то, что очернит репутацию Литвинова старшего. Но не мог понять, как игра в хоккей соотносится с честью его отца. Потому решил спросить напрямую, когда в раздевалке они остались одни:

— Слушай, Коля, я спрошу тебя, но пообещай ответить без резкости, ладно?

Литвинов молча кивнул головой и потянулся за черной толстовкой, что висела на крючке. Подцепив капюшон пальцем, он занырнул в нее и расправил руками складки. Он не любил, когда вещи на нем сидели неопрятно. Также оперативно он облачился в джинсы и кроссовки.

— Мы с тобой дружим давно, но я никак не осмеливался у тебя спросить. Почему тебе так важно, что скажет отец на твою игру? Знаю, что ты ответишь, что нельзя позорить отца, но каким образом твоя игра сказывается на нем?

Миронов немного напрягся, когда после заданного вопроса пара голубых, словно океан, глаз устремилась на него. Данный вопрос, точнее поиски ответа на него, заставили Литвинова нервничать. На впалых скулах заиграли желваки, кожа на щеках порозовела. Так происходило всегда, когда он волновался или находился в напряжении. Из-под век, уголки которых всегда опущены вниз из-за европейского разреза глаз, его взор показался Алексею ледянящим, потому он уже успел пожалеть, что решился задать такой вопрос. Но, как только рука Николая опустилась ему на плечо, расслабился.

— В самом прямом смысле, Леш. И дело не только в том, что будут писать СМИ про сына владельца НИС-групп. Дело еще и в нашей с ним договоренности. Если я не буду ей следовать, то про хоккей мне можно забыть.

— То есть? Ты никогда не говорил об уговорах с отцом. Я вижу, что у вас с ним напряженные отношения, но чтобы настолько… — Миронов потупился и перевел взор в пол.

— Давай не будем об этом. Ты знаешь, что я не привык открываться людям. Ты мой лучший друг. Но обсуждать взаимоотношения с отцом — значит, повесить на тебя свой груз. Я такого не хочу, — Николай снял руку с плеча Миронова и подошел к скамье, на которой стояла его спортивная сумка. Он небрежно закинул в нее свои вещи. Подцепив черную лямку, повесил сумку на плечо и направился к выходу из раздевалки.

— Если захочешь об этом поговорить, ты знаешь мой номер, — бросил напоследок Миронов, однако Николай уже скрылся за дверью.

Через несколько минут Литвинов оказался за пределами «Минск-Арены». Он шагал по парковке и внимательно смотрел себе под ноги. Начало сентября выдалось теплым. Солнечные лучи играли на асфальте. Легкий ветер обдувал его кожу, а заодно и освежал его мысли. Николай подошел к своему автомобилю — черному Мазерати Гран Туризмо с тонированными стеклами — и просунул руку в карман, пришитый к передней части толстовки. Выудил ключ в виде таблетки, нажал большим пальцем на кнопку. Машина издала легкий писк, и в следующее мгновение Литвинов открыл багажник и бросил туда спортивную сумку. Затем уселся на водительское сиденье, завел машину и ловко вырулил с парковки.

Дорога домой не была долгой: дом Литвиновых находил в двух километрах от Минск-Арены, возле водохранилища «Дрозды». Потому не было времени поразмыслить. Через десять минут Николай остановился у ворот дома, вышел из машины и передал ключи их охраннику, зрелому мужчине с коротко стриженной головой, велев тому загнать машину во двор. А сам направился в дом.