Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц»

На утро у Николая поднялась температура. Проведенные в холодном погребе дни и вчерашняя прогулка поспособствовали ухудшению здоровья. Горло раздирало от сухости, тело охватил озноб. Проснувшись в поту, Коля кое-как разлепил веки и, опершись на локти, приподнялся, чтобы проверить, который сейчас час. Наручные часы, лежавшие на прикроватной тумбе, показывали полуденное время. По обычаю в такой час «Лисы» заканчивали утреннюю тренировку и разъезжались по своим делам до вечера. Рухнув плашмя на подушку, Николай осознал, что соскучился по спортивному распорядку. Если бы не ватная голова и не обдающий кожу жар, он бы уже завтра отправился на тренировку, облачился в хоккейную экипировку и скользил на бешеной скорости по льду. Только вот теперь об этом ему придется забыть, пока простуда не покинет его.

Повернувшись на бок, Николай потянулся за мобильником. Предупредить Сергея Петровича казалось ему важнее, чем вызвать личного терапевта на дом для назначения лечения. Не потому, что Коле было плевать на свое здоровье. А лишь потому, что однажды поневоле он подвел команду. И оставить «Лисов» в неведении во второй раз было бы предательством. Не вглядываясь в всплывающие на дисплее уведомления, он перешел в режим быстрого набора и нажал на номер тренера. Послышались протяжные гудки.

— Алло, — прижав плечом телефон к уху, сказал Звягинцев.

— Здравствуйте, Сергей Петрович. Это Коля, — вяло вымолвил Литвинов.

— Судя по твоему голосу, дела у тебя плохи.

— Верно. Иммунитет у меня отвратительный… — на той стороне раздался томный вздох. — Но не волнуйтесь, к игре с «Ледяными Королями» я буду в строю.

Молчание. Звягинцев не произнес ни слова. То ли его что-то отвлекло, то ли он готовился вынести Литвинову приговор, который ударит по нему с удвоенной силой.

— Сергей Петрович…

— Коля, ты же в курсе, что игра с «Ледяными Королями» состоится через три дня?

Николай оторопел. Он совершенно потерял счет во времени. Свернув телефонный звонок и заглянув в календарь, он сначала удивился, а потом разозлился. Звягинцев говорил правду. Из-за отца Коля выпал из хоккея на восемь дней, а из-за простуды — еще как минимум на три. Крепко сжав челюсти, он попытался подавить те недобрые слова, которые норовили сорваться с его уст. Вернувшись к звонку, Николай истошно произнес:

— Да, тренер.

— Я понимаю, как тебе сложно без хоккея. Но и без подготовки я не могу выпустить тебя на лед, тем более в таком состоянии, — в его руке щелкнула шариковая ручка. — Я хочу, чтобы ты услышал сейчас одну вещь. Твое отсутствие в следующем матче — это не значит подвести команду. Это значит помочь ей в другой раз. Матчи для тебя не заканчиваются, пойми. Ты по-прежнему в команде. И «Лисам» нужен здоровый капитан, понимаешь?

Доля истины блеснула в словах главного тренера. Николай вдумывался в высказывания Звягинцева и с каждым мгновением сознавал, что тот прав. Однако чувство вины не собиралось покидать его: он продолжал пожирать себя изнутри. Возможность играть в хоккей медленно ускользала от него, словно плавающий в море корабль. И Коле становилось досадно от того, что он не в силах на это повлиять.

— Твое молчание означает «да, тренер, я понимаю»? — поинтересовался Звягинцев после затянувшейся паузы.

— Да, тренер, я понимаю, — повторил Литвинов.

— Хочу верить, что это так. Но еще больше желаю, чтобы ты немедленно вызвал врача! — Сергей Петрович настолько хорошо знал Колю, что не сомневался в том, что врачу тот не звонил.

— Да, тренер, — ответил Николай и отключился.

Следующий звонок был адресован личному терапевту семьи Литвиновых — Владимиру Андреевичу. Попова Коля знал с детства. Это был низкорослый мужчина пятидесяти пяти лет от роду, с длинной треугольной бородой, собранной силиконовой резинкой у основания, в круглых очках на переносице и без волос на голове. Старость не пощадила Попова, хоть тот и вел здоровый образ жизни: генетически он был предрасположен к облысению.

Что Николаю нравилось в терапевте больше всего, так это его прямолинейность. Попов ни разу не пытался увильнуть от вопросов, которые сыпались ему на голову, или подобрать деликатные слова. Что видел, то и говорил. Как-то в детстве Колю настиг период извечных «почему», и его любознательность не знала границ. Он забрасывал врача нелепыми вопросами и всегда получал честный ответ. Владимир Андреевич часто посещал их, особенно после смерти Веты Литвиновой, и стал для Николая другом. И некоторые качества — честность, воспитанность и прямолинейность — он перенял от Попова.

Новость о простуде не обрадовала Владимира Андреевича. Он тягостно вздохнул в трубку и сообщил о своем скором приезде, попросив Николая соблюдать постельный режим и не выходить на балкон в испортившуюся погоду. Хотя Коля и не собирался: за окном кучево-дождевые облака затянули некогда ясное небо, дымчатая пелена перекрыла обзор. Все, что мог видеть Николай сейчас, — это небольшой кусочек участка, на котором садовник сгребал в кучу опавшие листья. Потерянной листвы было не так много, однако она все равно портила ровный газон.

Совершив важные звонки, Коля принялся чистить уведомления, нападавшие из мессенджеров. В самом верху висело сообщение от Ани. Время отправления — девять утра. Долго же ей пришлось ждать ответа, подумалось ему, когда он вспомнил, что до полудня оставались считанные минуты.

Аня: Доброе утро. Я получила предложение о фотосъемке! Поверить не могу! Сегодня у меня намечается довольно-таки продуктивный день. Но ведь это не нарушит наши вечерние планы? К девяти я буду уже свободна.

Николай улыбнулся: возможности для роста, которые выпали ей, радовали и его. Но он молниеносно закусил губу от досады: выполнить данное вчера обещание у него не получится, как бы сильно ему этого ни хотелось.

Коля: Утро не такое уж и доброе, когда человеку приходится давать отказ.

Аня: Что-то случилось?

Коля: Кажется, вчерашний дождь добил мой иммунитет. Несмотря на действие температуры и раздирающий кашель я поздравляю тебя.

Аня: Спасибо…

В полученном сообщении Николай читал сплошное сожаление, будто бы Аня чувствовала себя виноватой в его болезни. Хотя ее вины здесь не было. Он бы написал в ответ что-нибудь, что не вызывало бы у нее столько сожаления, но вместо этого заблокировал дисплей и отложил телефон в сторону. Смолящая температура заставила его погрузить ватную голову на подушку и снова уснуть.

Ближе к часу дня в дом Литвиновых заглянул Попов. Разразившийся ливень тарабанил в черный зонт, подкладка которого износилась со временем. Немного проржавевшие спицы заскрипели под натиском его рук. Владимир Андреевич надавливал на зонт, пытаясь его сложить, однако металлические спицы оказались не податливыми. В доме Литвиновых никто не понимал, почему врач так привязан к этому старью, которое легко можно было заменить. Однако для Попова это был не просто антиквариат и пережиток прошлого. В какой-то степени этот зонт напоминал ему о былой молодости и прогулках с Ветой Литвиновой и Колей в периоды, когда Александр Юрьевич пропадал на работе.

Будучи встреченным экономкой Екатериной Андреевной, он вежливо поприветствовал весь персонал. Верхняя одежда отправилась на стойку-вешалку, а зонт был подвешен вверх тормашками. Не разуваясь, ведь в этом доме так не принято, по закрученной лестнице поднялся на второй этаж. Поскольку у Литвиновых врач бывал часто, то дезориентации не произошло: он сразу завернул налево, в комнату Николая.

— Привет заболевшим, — сказал Владимир Андреевич, крепко сжав чемодан с медикаментами в руке.

— Здравствуйте, Владимир Андреевич, — через кашель изрек Коля. Он только проснулся под стук обуви и пытался проморгаться, чтобы картина перед глазами была менее расплывчатой.