Но если в процессе подготовки к SOTU мы чувствовали себя усталыми и не вдохновленными — если в разные моменты я говорил Фавсу, что после речи в ночь выборов, инаугурационной речи и почти двух лет безостановочных разговоров мне совершенно нечего сказать нового, и я окажу стране услугу, подражая Томасу Джефферсону, и просто сброшу свои замечания Конгрессу, чтобы народ прочитал их на досуге — все это исчезло, как только я появился на пороге богато украшенного зала Палаты представителей и услышал, как сержант по оружию объявил мой выход на сцену.
"Мадам спикер…" Возможно, больше, чем другие, эти слова и последовавшая за ними сцена заставили меня осознать величие должности, которую я теперь занимал. Гром аплодисментов, когда я вошел в зал; медленная прогулка по центральному проходу с протянутыми руками; члены моего кабинета, расположившиеся вдоль первого и второго рядов; руководители объединенного командования в своих чистых мундирах и судьи Верховного суда в своих черных мантиях, как члены древней гильдии; приветствия спикера Пелоси и вице-президента Байдена, расположившихся по обе стороны от меня; и моя жена, сияющая с верхней галереи в своем платье без рукавов (именно тогда культ рук Мишель был действительно снят), машущая и целующаяся, когда спикер опустила молоток и началось заседание.
Хотя я говорил о своих планах по прекращению войны в Ираке, укреплению усилий США в Афганистане и продолжению борьбы с террористическими организациями, основная часть моего выступления была посвящена экономическому кризису. Я рассказал о Законе о восстановлении экономики, нашем плане строительства жилья, обосновании стресс-теста. Но я хотел донести и более важную мысль: мы должны стремиться к большему. Я не хотел просто решать насущные проблемы; я чувствовал, что мы должны сделать заявку на долгосрочные изменения. Как только мы восстановим экономический рост, мы не сможем удовлетвориться простым возвращением к обычной жизни. В тот вечер я ясно дал понять, что намерен двигаться вперед по пути структурных реформ — в образовании, энергетике и климатической политике, в здравоохранении и финансовом регулировании, — которые заложат основу для долгосрочного и широкого процветания Америки.
Прошло уже много дней с тех пор, как я нервничал на большой сцене, и, учитывая, как много нам предстояло охватить, речь прошла так хорошо, как я мог надеяться. По словам Экса и Гиббса, отзывы были хорошими, говорящие головы сочли меня вполне "президентским". Но, очевидно, они были удивлены смелостью моей программы, моей готовностью идти вперед с реформами, выходящими за рамки тех, которые касались главного дела — спасения экономики.
Казалось, что никто не слушал моих предвыборных обещаний, которые я давал, или что они предполагали, что я на самом деле не имел в виду то, что говорил. Реакция на мою речь дала мне раннее представление о том, что станет постоянной критикой в течение первых двух лет моего пребывания на посту: что я пытаюсь сделать слишком много, что стремиться к чему-то большему, чем возвращение к докризисному статус-кво, относиться к переменам как к чему-то большему, чем лозунг, — это в лучшем случае наивно и безответственно, а в худшем — угроза для Америки.
Как бы ни был всеобъемлющ экономический кризис, у моей начинающей администрации не было возможности отложить все остальное на потом, поскольку механизм федерального правительства растянулся по всему миру, работая каждую минуту каждого дня, безразличный к переполненным почтовым ящикам и циклам человеческого сна. Многие из его функций (выдача чеков социального обеспечения, поддержание метеорологических спутников в воздухе, оформление сельскохозяйственных кредитов, выдача паспортов) не требовали особых указаний из Белого дома, работая подобно тому, как человеческое тело дышит или потеет, вне сознательного контроля мозга. Но это все равно оставляло бесчисленные агентства и здания, полные людей, нуждающихся в нашем ежедневном внимании: ищущих политического руководства или помощи с кадрами, обращающихся за советом из-за какого-то внутреннего сбоя или внешнего события, поставившего систему в тупик. После нашей первой еженедельной встречи в Овальном кабинете я попросил Боба Гейтса, который служил при семи предыдущих президентах, дать мне совет по управлению исполнительной властью. Он одарил меня одной из своих кривых, морщинистых улыбок.
"Есть только одна вещь, на которую вы можете рассчитывать, господин президент", — сказал он. "В любой момент любого дня кто-то где-то лажает".
Мы приступили к работе, стараясь свести к минимуму количество ошибок.
В дополнение к моим регулярным встречам с министрами финансов, финансов штатов и обороны и ежедневным брифингам, которые я получал от моих команд по национальной безопасности и экономике, я уделил особое внимание тому, чтобы побеседовать с каждым членом моего кабинета, чтобы проанализировать стратегические планы их ведомств, подтолкнуть их к выявлению препятствий и определению приоритетов. Я посещал их соответствующие ведомства, часто используя этот случай для объявления новой политики или правительственной практики, и выступал перед большими собраниями карьерных государственных служащих, благодаря их за службу и напоминая им о важности их миссий.
Бесконечный поток встреч с различными группами избирателей — Круглым столом предпринимателей, АФЛ-КПИО, Конференцией мэров США, организациями, оказывающими услуги ветеранам, — для решения их проблем и получения их поддержки. Были и большие постановочные мероприятия, которые поглощали огромное количество времени (например, презентация нашего первого предложения по федеральному бюджету), и инновационные публичные мероприятия, направленные на повышение прозрачности правительства (например, наш первый в истории городской совет, транслируемый в прямом эфире). Каждую неделю я выступал с видеообращением. Я давал интервью различным печатным репортерам и телеведущим, как национальным, так и местным. Я выступил с речью на Национальном молитвенном завтраке и устроил вечеринку в честь Суперкубка для членов Конгресса. К первой неделе марта я также провел два саммита с иностранными лидерами — один в Вашингтоне с премьер-министром Великобритании Гордоном Брауном, другой в Оттаве с премьер-министром Канады Стивеном Харпером — каждый из которых предполагал свои собственные политические цели и дипломатические протоколы.
Над каждым мероприятием, встречей и внедрением политики за кулисами бешено трудится сотня или более человек. Каждый выпущенный документ проверялся на достоверность, каждый человек, пришедший на встречу, проходил проверку, каждое мероприятие планировалось с точностью до минуты, а каждое объявление о политике тщательно прорабатывалось, чтобы убедиться, что оно выполнимо, доступно и не несет риска непредвиденных последствий.
Подобное сосредоточенное трудолюбие распространялось и на Восточное крыло, где у первой леди был небольшой кабинет и собственный напряженный график. С того момента, как мы приехали в Белый дом, Мишель с головой окунулась в свою новую работу, одновременно обустраивая дом для нашей семьи. Благодаря ей Малия и Саша, казалось, совершенно спокойно восприняли переход к нашей странной новой жизни. Они бросали мячи в длинном коридоре, который тянулся через всю резиденцию, и пекли печенье вместе с поварами Белого дома. Их выходные были заполнены игровыми свиданиями и днями рождения с новыми друзьями, баскетболом, футболом, уроками тенниса для Малии, танцами и таэквон-до для Саши. (Как и ее мать, с Сашей нельзя было шутить). На публике Мишель блистала обаянием, ее выбор одежды привлекал внимание. Поручив проведение ежегодного Бала губернаторов, Мишель изменила традицию и пригласила группу Earth, Wind & Fire в качестве развлекательной программы. Их рог, взрывающийся R&B фанк, создавал такие движения на танцполе, которые я никогда не ожидала увидеть от двухпартийного собрания государственных чиновников среднего возраста.
